Феодоровский собор, 8 октября 2010 г.
Расшифровка – Елена Быкова
Сверка и корректура – Л.Голубкова и О.Суровегина
Сегодняшняя наша лекция будет о связи, если таковая вообще существует (а мы посмотрим, существует ли она), между христианским Откровением, выраженным в Священном Писании Нового Завета и античной (греческой имеется в виду прежде всего) философией. Если вы помните Первое послание к Коринфянам апостола Павла, то в замечательной речи о кресте, в первой же главе этого послания, апостол Павел пишет: Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие (1 Кор 1:22-23).
Чуть-чуть поправку сделаю к переводу, вы знаете, что перевод всегда немножко неточен, очень трудно переводить абсолютно точно: иудеи не требуют чудес, а иудеи ищут знамений. Речь не о чудесах, а о знамениях. Ну, сейчас нас этот вопрос не волнует, в настоящей лекции. И эллины ищут мудрости – σοφία [cофия]. Все вы знаете, конечно, это слово. Имеется в виду, конечно, мудрость философская, или мудрость рациональная. Действительно, эллины, греки, – мастера своего дела, мастера философии. А мы не «проповедуем Христа распятого», как у нас переведено, а «мы возвещаем: Христос распятый». Это, собственно, одна из форм христианского Евангелия: «Христос распятый». Конечно, это очень краткое выражение глубокой мысли, которая скрывается за этими двумя словами, мысль, которая казалась для иудеев соблазном, то есть искушением, чем-то кощунственным, а для эллинов – глупостью. Глупость – это слово μωρία [мория]. Надо здесь упомянуть о том, что в греческой античной традиции, прежде всего, в театральной, как ни странно (вы знаете, что греческий театр был неотделим от греческой религиозности), и для философии характерно противопоставление этих двух понятий: софия – мудрость и мория – глупость (то, что у нас переведено «безумие», то есть то, что совершенно противоположно «софии»). Если вы помните, такое же противопоставление софии (мудрости) и мории (глупости) характерно не только для этих слов апостола Павла, но и для Ветхого Завета. Помните Книги Премудрости в Ветхом Завете: Премудрости Соломоновой, Премудрости Иисуса, сына Сирахова и другие довольно поздние книги, пронизанные эллинистической культурой – это поздние книги, самые поздние книги Ветхого Завета. Там везде премудрость противопоставляется глупости, софия – мории. Например, премудрость всегда сходит с небес…
Предварительно я хочу вам пару слов сказать об этом противопоставлении в античной культуре. Возьмем какие-нибудь древнегреческие трагедии. Как они построены? Каков вообще смысл трагедии? Кстати, слово трагедия само по себе что обозначает? Слово «трагедия» состоит из двух частей: «трагос» и «ода». Ода – это песнь, а трагос – это козел, «козлиная песнь». Это почему же? Да потому, что трагедии – это такие мистериальные постановки религиозного характера, которые были посвящены Дионису, а его священным животным считался козел. Для нас трагедия – это что-то ужасное, что совершается: «Ах, какая трагедия, какое несчастье!» Ничего подобного для древнегреческой культуры не существовало. Трагедия – это вовсе не несчастье. В трагедии что происходит? Всегда герои трагедии (царь Эдип, скажем) обнаруживают свою гордыню: они гордятся своим происхождением – царским, скажем, возвышенным, своею софией – мудростью. Они образованные, сильные, красивые, благородные, но жизнь, рок ставит их в такие условия, что обнаруживается их полное невежество, незнание и глупость. Ну, скажем, царь Эдип. Он родился-то в царском роде, но воспитывался не дома, на чужбине. Он не знал о своем царском происхождении, не знал свою мать, не знал своего отца (но, в конце концов, он узнал обо всем этом), и вот он отправляется путешествовать. И в путешествии он, не зная того, женится на собственной матери и убивает собственного отца. Чудовищнее преступления античность не знала! И этими поступками Эдип свидетельствует, что он незнающий, безумный человек, в нем мория, а не софия, как он думал. Конечно, он достоин наказания! И тут разверзаются небеса… На земле – только глупость. Это люди только думают, что они умные, что они мудрые. На самом деле они ничегошеньки не знают, они глупые. А знание где? Оно там, у богов, на небесах. И вот разверзаются небеса, и с небес спускается софия в виде какой-нибудь богини мудрости Афины, либо бога Аполлона, или кого-нибудь еще. И эта софия спускается с небес и распределяет роли: тебе – это, тебе – это, то есть наводит порядок на земле.
Вот эта мысль отражена у нас в Ветхом Завете. Премудрость сходит с небес, приходит к людям, но они гонят ее прочь. А на царский трон сажают, как там написано, женщину глупую, вздорную. Глупость – морию. То есть свою собственную глупость. Ветхий Завет под софией понимает, конечно, Закон Божий, Закон Моисея. Люди не признают его, устраивают собственные законы. Вот примерно это и отражено в словах апостола Павла. Иудеи требуют знамений, эллины ищут мудрости, а мы возвещаем, с точки зрения человеческой, подлинную глупость – «Христос распятый», под «распятый» мы видим и «воскресший», конечно, телесно воскресший. Не просто же смерть, иначе что тут возвещать? А речь идет о Воскресении после креста.
Теперь напомню вам о проповеди апостола Павла в Афинском ареопаге, которая отражена в Книге Деяний апостольских. Помните, он приходит к афинянам в ареопаг, то есть на эту рыночную площадь в Афинах и начинает беседовать с местными философами. Он им говорит о едином Боге, им неведомом. Это, в общем и целом, понятно в то время образованным грекам. Потом он говорит о Воскресении Иисуса. И вот тут-то случился скандал: Павла просто прогнали; хорошо еще, что не побили, потому что для греков представление о телесном воскресении было чем-то кощунственным и чудовищным. Ведь с их точки зрения, человек живет в этом теле и страдает именно оттого, что живет в этом теле, и когда он умирает, то душа его отделяется от тела и возносится в свои небесные, божественные сферы, откуда она когда-то снизошла на землю. Тело истлевает, а душа где-то блаженствует либо попадает в Аид (это уже зависит от того, какая была душа). Так вот, возвращение души в тело, то есть телесное воскресение, с их точки зрения – что-то чудовищное, что-то такое, от чего нужно бежать, или то, чего надо стыдиться. Апостола Павла не признают. Так вот, для эллинов Христос распятый и воскресший – это мория, это абсурд и безумие.
Казалось бы, Новый Завет этими словами как бы отрицает философию и свою связь с философией вообще. И в самом деле, философия, конечно, и Откровение – это разные вещи. Хотя нельзя сказать, что это абсолютные антиподы. Они не противостоят друг другу как взаимоисключающие, враждебные друг другу способы осмысления мира. Просто это разные способы осмысления мира, Бога. В чем-то они сходны, но в чем-то очень расходятся друг с другом.
Сейчас я хотел бы поговорить о некоторых созвучиях, о, так сказать, конгениальности философских идей античности и библейских идей, о созвучии, например, философского противопоставлении хаоса космосу, хаоса логосу и тому, что сказано об этом у нас в Священном Писании. Что такое «хаос», нам понятно: это полное безобразие, «без-образность», нечленораздельность. А что такое «космос», который возникает из хаоса? Помните, как переводится слово «космос» на русский язык? Обычно у нас переводят «мир». Но если буквально перевести, то получим «порядок». Отсюда «косметика». Вообще, «космос» – это «уложенные волосы», порядок, прическа. Как-то так. «Красота», можно сказать. Порядок и красота. Из хаоса возникает космос. Иногда хаосу противопоставляется порядок, который называется «логос». Как у нас переводится это слово? «Слово» – так обычно. Но это не совсем правильно, хотя и «слово» тоже. Логос – это прежде всего «счет», некая членораздельность, когда я могу считать. Вот передо мной лежать разные диски: один, два, три, четыре, пять – разные. Вот если бы я не мог их считать и указывать на отдельные предметы этого мира, тогда бы это был хаос. А так я могу указать: это вот стол, это цветок, это человек, это стул… Эта членораздельность и называется «логос». Кстати, слово это имеет общий индоевропейский корень происхождения: lego – говорить – λόγος. Отсюда – «логика» и так далее. Это в греческом языке. Как по-немецки будет «читать»? Lesen. Это тот же самый корень. Но первоначально немецкий корень lesen означал не «читать», а «считать». Вспомните, например, сказку «Золушка». Мачеха оставляет Золушку дома, в то время как со своими дочерьми едет на бал. И что она ей приказывает? Пересчитать, перебрать чечевицу. По-немецки: «linsen lesen». Linse – чечевица, lesen – считать, пересчитать. Вот это членораздельное что-то такое пересчитать.
Порядок, членораздельность, логичность всего – мы это наблюдаем в мире. Но в мире наблюдаем не хаотичном, а чем-то упорядоченном. В нем действует логос: его можно считать, читать, понимать, распределять как-то, видеть в нем законосообразность. Так из хаоса возникает логос.
И об этом же говорит не только древняя философская античная мысль, но и Священное Писание. Вспомните, как начинается наше Священное Писание? С каких слов? «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт 1:1). Кстати, вот это слово «начало», «в начале». Если вы хоть немножечко прикасались к античной древней философии, то помните, что почти все философские сочинения древности, которые до нас дошли в той или иной форме, назывались «О началах» (др.-греч. «Περὶ ἀρχῶν» [пэри архон]). Они всегда говорят о том, как все начиналось, потому что основной вопрос древнегреческой философии – откуда все взялось, что является принципом, началом всего. Философы отвечали на этот вопрос по-разному. Например, по традиции считающийся первым греческим философом, Фале′с (Θαλῆς), говорил, что вначале была вода, все из воды возникло и все в воду когда-нибудь канет. Это хоть и наивный, но все же ответ на вопрос, что было началом всего. Потом появились философы, которые называли другие «начала» всего. Название философских произведений античной древности «О началах» стало традиционным и для поздней европейской мысли. Вспомним, например, Исаака Ньютона. Великий физик. Как называется его основное сочинение? «О началах» (лат. «De principiis»). Или возьмем такого философа и богослова, нашего отечественного, как Лев Платонович Карсавин. Он погиб в сталинских лагерях, крупнейший мыслитель ХХ века. Как называется его главное сочинение? «Περὶ ἀρχῶν», «О началах». Так продолжается эта традиция.
О начальном также говорит Книга Бытия: «В начале сотворил Бог небо и землю». Здесь уже началом служит не вода, а Бог. Но даже дело не совсем в этом. О каком начале здесь идет речь? Скорее всего, о хронологическом начале. Не было ничего, а потом появилось время и вместе с ним стало появляться все. Заглянем в конец Священного Писания – в Новый Завет. Как начинается Евангелие от Иоанна?
«В начале было Слово…» В начале был Логос. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Богом». Конечно, Иоанн сознательно подражает первой книге Библии. Там говорится: «В начале…», и он тоже: «В начале…» Но насколько углубляет он эту древнюю мысль Ветхого Завета! Правда, и там тоже говорится, что всему началом было Слово Божие: «И сказал (то есть произнес слово) Бог: да будет свет, и стал свет…» и так далее. «И сказал Бог…», «И повелел Бог…». У Иоанна, конечно, это сказал превращается в некий почти технический термин – Логос – порядок, мысль, упорядочивающая все, которая была у Бога. Это понятие «Логос» есть некий аналог ветхозаветному понятию «софия», Премудрость. Не только первая Книга Бытия, но и другие тексты Ветхого Завета нам говорят об этой Премудрости, которая была в начале, при сотворении этого мира. Вспомните, например, 103 псалом: «Яко возвеличишася дела Твои, Господи, вся премудростию сотворил еси» (Пс 103:24). То есть Премудрость Божия лежит в основе всего творения. Потом это уже превратилось в евангельский Логос.
Что еще мы замечаем в первой главе Книги Бытия: «В начале сотворил Бог небо и землю»? Мы замечаем, что вся первая глава построена очень размеренно: «И сказал Бог: да будет… И стало так. И был вечер, и было утро: день такой-то». И опять: «И сказал Бог… И стало так». И так шесть дней, а в седьмой день Бог отдыхает. Это так называемый «шестоднев». И вы, наверное, знаете, что в настоящее время ведутся многочисленные бурные дебаты между сторонниками так называемого креационизма, то есть сотворения мира, и сторонниками эволюционизма, то есть развития мира. Люди говорят совершенно на разных языках и при этом спорят друг с другом. Это так смешно для человека разумного! Представьте себе: вы будете кому-нибудь что-то говорить по-немецки, а он будет с вами спорить по-английски. Бессмысленно совершенно! Бессмысленный спор, который выеденного яйца не стоит. В чем же тут дело? Дело в том, что первая глава Книги Бытия, повествующая о шести днях творения, вовсе не подразумевает никакой физики, или астрономии, или эволюционизма, дарвинизма и так далее – не об этом речь. Речь идет о Премудрости Божией! Ведь само членение этой книги на отдельные как бы куплеты – дни говорит о том, что это гимн, наподобие псалма. Всегда, когда вы читаете те или иные тексты, особенно древние тексты, особенно тексты Священного Писания, всегда задавайте себе первый вопрос: в каком жанре написан тот или иной текст? В зависимости от того, как мы поймем жанр, так мы и будем понимать и текст. Роман вы не будете понимать как басню. Басню вы не будете понимать как песенку. Песню вы не будете понимать как гимн. Гимн вы не будете понимать как историческое исследование. Теорему Пифагора вы не будете понимать как роман и так далее. Для каждого текста существует свой определенный жанр.
Первая глава Книги Бытия – это вовсе не историческое, это вовсе не физическое исследование, не биологическое и не геологическое, как пытаются в этом споре устанавливать люди. Это величественный гимн Богу-Творцу и порядку, осмысленности, логичности творения. Потому что, помните: там семь дней, седьмой день – это как бы цель всего – божественная суббота! Календарь (семидневка в данном случае) для древнего человека всегда был символом упорядоченности самого времени и, в данном случае, творения. Таким образом эта разбивка на 6 говорит о порядке, который вложен Богом в творение. И не только о порядке, о цели, о том, что все не бессмысленно, все ведет к какой-то цели, но в данном случае – к этому седьмому дню: шаббат, суббота, покой. Более того: в шестой день, когда заканчивается творение, какое высшее творение там? Человек! Человек – цель творения этого мира. Это все замечательные идеи, которые вложены в первую главу Книги Бытия, которая говорит о том, что мир не бессмыслен. Бог сотворил его по определенному промыслу Своему, по определенному плану, с определенной целью. И вот достижение такой разумной цели пронизывает все книги Священного Писания. В Книге Бытия, в самом начале, такая цель – это человек, который становится как бы душой сотворенного мира. В Новом Завете, например, в таких книгах, как послание к Ефесянам, Послание к Колоссянам, то есть довольно поздние послания апостола Павла, говорится уже не просто о человеке, об Адаме, а о новом Адаме, о человечестве во Христе. И этот Адам становится уже как бы космическим Адамом, охватывает собою весь мир, весь космос, который изображается как Тело Христово. Если, например, в Первом Послании к Коринфянам и других ранних посланиях апостола Павла Тело Христово – это Церковь, то в поздних посланиях Тело Христово – это уже весь преображенный космос.
Это замечательная идея, которая берет свое начало, можно с уверенностью сказать, в аристотелианстве, то есть в философии Аристотеля. Потому что как при этом не вспомнить идеи Аристотеля, его учение об энтелехии? Сейчас попытаюсь объяснить. Мы знаем, что все в мире существует по какой-то причине. Причинность, причинная связь для нас – одна из основных категорий нашего мышления, наших мыслей об этом мире. Естествознание: физика, химия, биология – ищут всегда начальные причины. Вот эти очки сейчас у меня на столе покоятся. А вот они двинулись. Почему? Потому что была начальная причина – какой-то импульс, который дала очкам моя рука. Какова начальная причина того или иного действия, того или иного движения? Почему все происходит вот так? А потому, что перед этим была какая-то причина. Вот эта начальная причина, а по латыни causa efficiens[1], порождает обычно действия. Слово «действие» (по-гречески ενέργεια) и есть действие начальной причины. Все происходит потому, что во всем действует какая-то энергия. Но, когда мы смотрим на окружающий нас мир, то мы видим в нем (как пишет апостол Павел – кстати, это тоже философская мысль – в Послании к Римлянам) порядок, логос, не бессмысленность, а некую осмысленность, и видим, что все не просто так создано, не просто так движется, а все движется к какой-то цели, все имеет какую-то цель, разумную цель. Это слово «цель» (др.греч. τέλος ) есть конечная причина. То есть, помимо начальной причины, существует еще и целевая, конечная причина. Конечная причина по-латыни causa finalis. Значит, действует causa efficiens, т.е. начальная причина, и действует causa finalis, конечная причина. Это идея Аристотеля. Я чуть-чуть потом поговорю об этом подробнее.
Но сейчас приведу такой пример. Вы видите, что строится какой-то дом. Сегодня до первого этажа, через месяц – до третьего и так далее возводится какой-то дом. И вы спрашиваете себя: почему строится этот дом. Физик-материалист вам ответит: дом строится потому, что ходят рабочие, таскают какие-то кирпичи, укладывают их, работают бетономешалка, подъемный кран, и все эти начальные причины приводят к тому, что строится дом. Укладываются кирпичи, и дом возводится. Но дальше возникает вопрос (у Аристотеля возник такой вопрос): но почему бегают эти рабочие и укладывают кирпичи? Ими-то что движет? А они укладывают кирпичи потому, что они строят дом. Значит, дом строится потому, что бегают рабочие, а рабочие бегают потому, что они строят дом, то есть воплощают некую цель, некую идею. Спрашивается, что изначально, что основное: план, замысел, идея или движения рабочих? Да одно без другого просто не существует. Рабочие бегают, потому что они воплощают идею, а дом строится, потому что бегают рабочие.
В древности, как мы помним, были два величайших философа: Платон и Аристотель. Аристотель был как бы учеником Платона. Они были близки друг другу, но, тем не менее, существенно расходились. В чем? Платон был создателем так называемой философии идеализма. Есть материализм, а есть идеализм, вы все это знаете. В чем состоит основная мысль идеализма? В том, что существует независимый от этого материального мира мир идей, мир замыслов, и эти идеи воплощаются в этом мире. Аристотель почти был согласен с этим, но только он говорил, что не существует отдельного реального мира идей, а что идеи и их воплощения соединены уже здесь. Дом строится, потому что рабочие воплощают какую-то идею, а они воплощают эту идею, потому что она у них существует. Мы говорили, что начальная причина, causa efficiens порождает энергию, действие, а конечная причина, идеальная причина, порождает так называемую энтелехию. Она как бы притягивает к себе все действия. Значит, энергия – это действия. А то, что «тянет» к себе все эти действия, эта цель воплощения идеи, называется энтелехия. Это как бы сила, которая притягивает к себе и воплощает идею. Можно уподобить это магниту. Насыпьте железные опилочки и приблизьте магнит. Все эти опилочки притянутся к магниту. По аналогии можно сказать, что магнит – это некая цель, которая тянет к себе железные опилки, то есть производит некую энтелехию. Хотя, конечно, это аналогия не совсем подходящая. Физик меня сразу опровергнет…
Приведу такой пример из Аристотеля. Он говорил о том, что энтелехия – это некая внутренняя сила, некая потенциальность, которая заключает в себе цель и окончательный результат. Например, сила, благодаря которой из семечка или орешка вырастает целое дерево. Уже этот орешек содержит в себе некую потенцию вырасти в целое дерево. И эта сила, которая движет этим ростом, и есть энтелехия.
Как тут не вспомнить слова Иисуса Христа о Царствии Божием! Что Царствие Божие подобно маленькому горчичному зернышку, из которого вырастает огромное дерево, в тени ветвей которого укрываются птицы. Царствие Божие подобно маленькой закваске, которая сквашивает всю большую массу теста. Это очень похоже на идею Аристотеля о зернышке, которое развивается, потому что в нем изнутри действует какая-то сила. В чем же все-таки отличие – хотя подобие, безусловно, есть? Отличие в том, что у Аристотеля эта энтелехия, или сила развития, или воплощения идеи, содержится как потенция в самом предмете этого мира, в самом зернышке, скажем, а в Евангелии, вообще в Священном Писании это не так. Потому что само по себе зернышко так и осталось бы зернышком. Как пишет апостол Павел, «взращивает Бог»: то есть сила, которая действует и делает из зернышка то или иное растение – это сила Божия, сила Духа Святого. Вот в этом отличие, хотя и аналогия тоже существует. У Аристотеля эта энтелехия есть как бы душа вещи, но в Новом Завете это не так.
Еще немного поговорим о начальных и конечных причинах. Начальные причины, причины того или иного события в этом мире – открыть их, найти их стремится все естествознание. Сейчас, например, космофизика говорит о том, что началом всего, что мы видим вокруг себя, всех этих звезд, галактик и так далее, был некий изначальный Большой взрыв и так далее. А что было до этого – неизвестно. Но никогда физик не будет отвечать на вопрос, зачем все это. Этот вопрос уже выходит за пределы естествознания. Но нас, людей верующих, религиозных, да и вообще всех людей, очень часто интересует вопрос почему в нравственном смысле. Например, мы – верующие, мы – крещеные, нам дана благодать Святого Духа со всеми Его дарами и харизмами (дай, Бог, чтоб было так, конечно). Если мы веруем, то нам, разумеется, даны дары – и вера, и надежда, и любовь, и все прочее. А остальные миллионы и миллиарды людей, которые не принадлежат к христианству, скажем, которые не веруют в Иисуса Христа, которые некрещеные? Почему? Почему нам дана благодать, а другим не дана эта самая благодать? Ведь этот вопрос очень часто задают. Чем мы лучше? За что? На этот вопрос ответить невозможно. А почему? Да потому, что, если вы помните, благодать – это свободный дар Божий. Свободный дар Святого Духа. В Священном Писании эта свобода Бога обозначается несколькими словами, такими, например, как «избрание». Мы не можем сказать, почему Иисус Христос, Сын Божий родился как человек в каком-то там галилейском городе Вифлееме, потом жил в Назарете, в такой-то год, в такой-то день, в таком-то семействе… Мы не можем ответить, почему. И Священное Писание словами пророка Исайи нам говорит: Он избранник Божий; Бог избрал так; таково было изволение свободы Божией. Почему Савл, гонитель церкви, стал великим апостолом языков Павлом? Потому, что, – отвечает Писание, – он избранный сосуд Божий. Апостол Петр в своем Первом послании пишет: «… вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел…» (1Пет 2:9). Апостол Павел пишет фессалоникийцам: «Всегда благодарим Бога …, зная избрание ваше» (Фес 1:4). Избрание, призвание – это действие абсолютной свободы Божией. Бог свободен. Но нас-то всегда интересует вопрос о справедливости! Почему я, почему не он? Чем он хуже меня и чем я лучше его? За всеми этими вопросами стоит нравственное требование справедливости. Как он выражен в Священном Писании Ветхого Завета, этот закон справедливости? «Око за око, зуб за зуб» (Лев 24:20). Не челюсть за зуб, а один зуб за один зуб – это справедливо. Не два глаза за один глаз, а один глаз за один глаз. Это справедливость! Справедливость, которая в окружающем нас мире, если он не хочет погрузиться в сплошной дарвинизм и сожрать самого себя, действует в виде так называемого «золотого правила». Как гласит это «золотое правило нравственности»? «Не делай другому того, чего ты не хочешь, чтобы делали тебе». Или: «Поступай с другим так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой». Это вовсе не христианское правило, это правило для всего мира. Это правило для всех. Это правило элементарной естественной нравственности. Мы настолько привыкли к этому нравственному правилу справедливости в грешном мире, а ведь мы же живем в грешном мире – мы живем в царстве кесаря, в царстве парламента, в царстве президента, а вовсе не в царстве Бога. А Царство Божие – это царство в Церкви. Так вот в Церкви действуют другие законы – законы любви: например, закон любви ко врагам, который мы не можем никак требовать от окружающего мира! Пусть там действует «золотое правило»: врага бей или беги от него, а ближнего люби. Помните, как Христос говорил: так грешники поступают. И мы тоже часто думаем, как грешники, окружающие нас, и требуем такой справедливости от Бога. В этом сквозит так называемый антропоморфизм. Помните, что это такое? Антропос (греч. – άνθρωπος) – что значит по-гречески? Человек. То есть это попытка приписать Богу, изобразить Бога в виде человека. Не человека как образ Божий, а Бога как образ человека. Мы приписываем Богу человеческие черты – в частности, наши греховные понятия о справедливости, потому что справедливость действует только в греховном мире. В Царстве Божием справедливость не нужна: там действует любовь! Там нет «око за око» и «зуб за зуб», потому что никто никому не будет выбивать зубы и выкалывать очи. Это правило греховного мира. А мы пытаемся приписать Богу, чтобы Он действовал по законам нашего грешного мира. Таким образом мы уподобляемся тем язычникам, о которых апостол Павел сказал, что они «славу нетленного Бога изменили в образ подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся» (Рим 1:23).
Ну что делать, этот вопрос часто задается: «За что Бог меня полюбил?» А ни за что! Это было Его свободное избрание. Свобода неопределима. Если бы ее можно было определить, это не была бы уже свобода, она имела бы какие-то пределы. Свобода есть потому свобода, что она неопределима. Бог абсолютно свободен, Он поступает по Своему изволению. Но, не зная о начальной причине избрания, мы все-таки знаем о конечной причине творения вообще. Об этом нам говорит то же самое Священное Писание: Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины. Когда мы думаем «за что?» – это мысль неправильная, нехристианская. Еще Иисус Христос отвергал эту мысль. Когда Его спросили: «Слепорожденный, за что он такой, что он такого сделал, чем согрешил? Может быть, родители его согрешили?», Иисус отказывается отвечать на этот вопрос. Более того, Он говорит: «Да нет, не согрешил ни он, ни родители его». Конечно, можно искать причину, в современной генетике сказали бы: вот такая причина, такая… Но разве в этом дело? Он указал на конечную причину, не на causa efficiens, а на causa finalis – цель: «Не согрешил ни он, ни родители его, но он такой для того, чтобы на нем явилась слава Божия, действие Божие». И исцеляет его. Как бы там ни было, это великолепный совершенно рассказ, и каждому из нас урок. Многие из нас привыкли мыслить язычески, по-ветхозаветному, всегда ищем: «А, вот он заболел, значит Бог его за что-то наказывает!». «А этот нищим стал, значит, его тоже Бог за что-то наказывает…» Это ветхозаветные мысли. Не надо спрашивать «за что?», всякое бывает в этом мире. А надо спрашивать: «для чего?» Не за что мы получили благодать? А ни за что, потому что это благодать! Но для чего мы получили? Чтобы быть работниками Божиими. Чтобы утверждать в себе эти дары благодати. Сказано, что Бог хочет, чтобы все люди спаслись. Но как приходит спасение? Об этом прекрасно в риторической формуле говорит апостол Павел, что спасение приходит через Слово Божие, через веру. Но как проповедовать, если нет слышания? Как услышать, если нет проповедующего? Нам дана вера, нам дано Слово Божие, и последняя заповедь Иисуса Христа перед Вознесением какая была? «Идите, проповедуйте»: «…идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам» (Мф 28:19-20). Это Его последняя, одна из важнейших заповедей, которая говорит, что осуществление цели Божией спасения возложена на нас. Нам дана благодать не потому, что мы хорошие, а для того, чтобы мы работали, были работниками Божиими. Так что благодать не только дар, но, прежде всего, это для нас задание. Вот так нас Новый Завет предупреждает, что искать начальные причины, так сказать, вот эти энергии, это иногда бывает в нравственном смысле пустое занятие. Мало ли что в мире бывает! Надо задумываться об энтелехии и о силе, которую она может в нас вдыхать. Для нас эта энтелехия – это сила Святого Духа. Не наше внутреннее, как у Аристотелева зернышка, развитие, а наши усилия в согласии с тем Святым Духом, с той силой Божией, которая в нас действует. Так мы видим и связи между вершинами античной философии, такими как Аристотель, и новозаветной мыслью.
Конечно, мы можем очень много говорить об этих связях. Вспомним о такой фигуре античной философии, как учитель Платона…. А кто был учителем Платона? Сократ, конечно! Выдвинутая Сократом формула нравственного самоусовершенствования, конечно, имеет много параллелей в Евангелиях и становится основным нравственным императивом для христианина. Разумеется, наше спасение не есть результат и плод наших усилий. Это ясно. Мы живем в греховном мире, мы сидим в нем, как в болоте, и преобразить этот мир, сделать из этого мира кесаря мир Царства Божия мы не в состоянии. Это только Мюнхгаузен мог вытащить себя за волосы из болота. Человек не обладает такой силой. Тут нужен подъемный кран, а этим подъемным краном является Бог. Он спасает нас.
Но спасение имеет две стороны. В Новом Завете пребывание человека в этом греховном состоянии (особенно у апостола Павла это видно) часто изображается как заключение в тюрьму, в темницу. Мы в этом мире как в тюрьме у греха, у законов, и наша задача спасения – вырваться из этой темницы на свободу, божественную свободу. И вот эта аналогия хорошая. Представьте себе человека, который сидит в тюремной камере (мы все в тюремной камере этого мира, мира греха), и никаких путей выбраться из этой камеры нет. У нас нет ключей, отмычек. И вдруг приходит известие со стороны, не зависящее от нас, что появился указ президента о нашем освобождении, помиловании. Или появился какой-то человек, друг наш, ведомый или неведомый, который за нас заплатил выкуп. Нас выпускают. Выкуп… Как по-славянски будет «выкуп»? – «Искупление». Он заплатил искупление. Или, что еще бывает: кто-то из любящих нас людей сказал: «Возьмите меня, заключите, а его выпустите», и идет вместо меня, как выкуп за меня. Вот такое в христианстве: Иисус Христос отдает Свою жизнь как искупление за нас.
Приходит этот указ о помиловании или известие о выкупе, появляется тюремный страж, который открывает дверь нашей камеры и говорит: «Ты свободен». Как сказано в Новом Завете, скажем, у апостола Павла: «Вы спасены (Еф. 2: 4–8), вы уже святые!» Какие же мы «святые», где ж мы «спасены»? Так и человек в камере. Ему может прийти известие: «Ты спасен, ты свободен, дверь открыта, выходи!» А он скажет: «Не пойду, потому что мне и здесь, в камере, неплохо. Меня здесь кормят. Ну, конечно, жизнь здесь нелегкая, но неизвестно, что там будет. Страшновато!» Поэтому для того, чтобы реализовалось спасение, помимо объективных условий, от меня не зависящих (скажем, указ о помиловании), требуются еще субъективные, мои условия. Я должен сделать шаги по направлению к открытой двери и выйти на свободу. Спасение всегда имеет две стороны: одну – от меня не зависящую сторону: это действие Бога, Он дает мне благодать, а я должен ответить на эту благодать. Он дает мне благодать веры – я должен ответить распространением этой веры вокруг себя, по силам, конечно. Он дает мне благодать любви – я должен ответить на эту благодать благотворительностью, любовью к другим. И так далее.
Именно этот наш ответ Богу, с помощью Духа Святого, безусловно, является одним из тех нравственных императивов, которые от нас требует Священное Писание. Когда оно говорит нам устами Иисуса Христа, скажем, в Нагорной проповеди: «Возлюби ближнего твоего» или «Любите врагов своих», ведь сама по себе эта заповедь неисполнима, правда? Как это я могу «любить врага»? Естественно врага ненавидеть. Значит, если это все-таки существует в реальности, то это действие Духа Святого. Об этом прекрасно пишет апостол Павел, что любовь – это всегда харизма, то есть действие Духа Святого, дар благодати. Никакой такой любви к врагам у нас не существует – у нас, естественных существ земных! У нас есть другая любовь: у нас есть эротическая любовь, у нас есть любовь к своим родственникам, детишкам, родителям. У нас есть любовь к своим друзьям – это все естественно. Но врагов? Как можно их любить? Это невозможно! Это есть дар Божий, на который я обязан ответить благотворительностью. Помните: «…благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф 5:44). Конечно, все эти идеи нравственного самоусовершенствования, и так образом, достижения неких степеней блаженства мы находим у древнегреческих философов, прежде всего у Сократа. У него, пожалуй, у первого.
О Платоне, ученике Сократа, мы немножечко с Вами говорили. Еще замечу следующее. Ранние христианские богословы, отцы Церкви, придавали очень большое значение древнегреческой философии. Начиная с Иустина Философа; он еще не относится к отцам Церкви, а относится к так называемым «апологетам», а потом увидим таких блестящих знатоков философии, как свв. Василий Великий, Григорий Богослов или Блаженный Августин, который пишет в своей «Исповеди», например, что чтение некоторых книг, особенно Платона, открыло ему глаза на подлинный смысл Евангелия, хотя, конечно же, от него не могло укрыться и различие между христианским откровением и греческой философией. Он очень много пишет об этом, и на это следует обратить внимание. Платоническая мысль, безусловно, отразилась через поздние ветхозаветные книги, такие как Книги Премудрости, Софии Божией, и в христианстве в Новом Завете. Приведу пример. Во-первых, мир платонических идей, которые воплощаются в нашем материальном мире, подобен, в известной степени, эсхатологическому конечному Царствию Божию. Например, у апостола Павла в 13-й главе Первого Послания к Коринфянам, в так называемом Гимне любви, который многие из вас, конечно, знают едва ли не наизусть:
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий…» (1 Кор 1-13). И так далее и так далее. Великолепная глава, она небольшая совсем. Одна из вершин мировой литературы именно о любви. О какой любви? Конечно, не об эротической любви, не о родственной любви и не о дружеской любви, а именно об агапэ (др.-греч. ἀγάπη). Павел говорит о том, что любовь, христианская любовь, которую он имеет в виду есть высший дар Святого Духа, высший дар от Бога, так называемая харизма, и завершает 13-ю главу следующим образом: сейчас, в этом мире пребывая, мы все видим как бы… Кто-нибудь помнит, как мы видим? В нашем Синодальном переводе, увы, совершенно неправильно переведено: «как бы сквозь тусклое стекло». «Тогда ж лицом к лицу… Сейчас я отчасти знаю, а потом я узнаю так, как меня сейчас Бог видит и знает». Немножко неверный перевод, потому что тогда никому в голову не приходило «смотреть сквозь стекла». Вообще говоря, стекло в то время было ведь очень дорогой материал. Император Нерон, при котором как раз жил апостол Павел, говорил: «Я теперь ем не на золоте, я теперь ем на стеклянной посуде». Это считалась очень-очень дорогая посуда. У Павла совсем другой образ использован, никакого стекла там нет. Он пишет – вот по-славянски совершенно точный перевод: «…видимъ бо нhнэ ћкоже зерцaломъ въ гадaніи тогдa же лицeмъ къ лицy» (1Кор 13:12) – «…сейчас мы видим все загадочным, как в зеркале, тогда же лицом к лицу».
То есть сейчас мы видим не совсем четкие отражения в зеркале. Зеркала тогда были не стеклянными, не покрытыми сзади амальгамой, как сейчас наши зеркала. Зеркала были полированными металлическими – бронзовыми или какими-то другими, и в них все было видно, но не очень хорошо, все было видно загадочно. В этом образе апостола Павла сквозит, конечно, очень старый и очень широко известный в то время и многими повторяемый платонический миф о пещере.
Помните, в книге «Государство» Платон излагает свою философскую теорию идей мира идеального и мира материального в виде такого образа – так называемого мифа о пещере. Напомню. В глубокой пещере живут люди – троглодиты, то есть пещерные жители. Они не знают окружающего мира, потому что выход из пещеры есть, но он далеко сзади. А они видят только темные стены пещеры. Там выход, и сквозь это отверстие выхода пробиваются лучи солнца, набегают облака – и по стенам пещеры тоже пробегают какие-то тени. Там движутся какие-то предметы – и по стенам пещеры движутся тени. И люди видят только тени – для них открыт двумерный мир. Они не знают, что там, откуда эти тени взялись. И вот одному из жителей этой пещеры удается чудом вскарабкаться на стену и выглянуть из пещеры, просунуть голову в это отверстие. И сначала он ослеп, потому что солнце ослепило его. Потом, когда он открыл глаза, он вдруг увидел трехмерный мир: облака, небо, море с его волнами, качающиеся под ветром деревья, людей, которые проходили там по дорогам… И он понял, что все, что он знал и видел до сих пор, то, что было для него привычным миром, – это всего лишь мир теней. А истина – там, эта истина отбрасывает тени на стены пещеры. И он так поразился своему прозрению, этому откровению, что он спустился снова в пещеру, чтобы поделиться этими откровениями со своими соплеменниками. Он стал их тормошить и говорить: «Обратитесь (т.е. повернитесь, мотив обращения), обратитесь, истина-то там, а не здесь». Но когда он спустился вниз, после яркого света, в темноте пещеры он ходил как слепой. И его соплеменники сказали: «Боги его ослепили за его грехи, и он хочет, чтобы и мы так же ослепли». И его, конечно, убили. Как говорится, нет пророка в своем отечестве, такова судьба всякого пророка.
Этот миф используется в поздних книгах Ветхого Завета, в Книгах Премудрости, и его же использует апостол Павел в Первом послании к Коринфянам в 13-й главе. Только стены пещеры он заменяет отшлифованным металлическим зеркалом: «…сейчас мы видим все загадочным, как в зеркале, а там, тогда, в конце, когда наступит Царствие Божие, – лицом к лицу». И здесь Царство Божие выступает чем-то наподобие платонического мира идей, отдаленного от нас во времени, в эсхатон – в конец этого мира хронологически.
У апостола же Павла появляется еще один замечательный платонический образ, где этот мир Царства Божьего, подлинной истины, представляется в виде реального тела, которое отбрасывает тень в историю. Например, в Первом послании к Коринфянам, по-моему, тоже он приводит пример из Ветхого Завета. «Отцы наши все прошли сквозь море. Все ели манну небесную в пустыне, все пили воду из скалы, которую им изводил Моисей ударом своего жезла. И это все были образы для нас». «…отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море; и все крестились в Моисея в облаке и в море; и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие: ибо пили из духовного последующего камня … А это были образы для нас » (1Кор. 10:1). Образы, в данном случае используется греческое слово τύποι, «типы». «Это все были типы для нас, достигших конца веков». Какова мысль? Грядущее Царство Божие подобно некоему подлинному телу; солнце освещает его из будущего и отбрасывает тени в прошлое. И все, что в прошлом, – это всего лишь тени от грядущего, от грядущей истины, от грядущего тела. «Мы все видим теперь как тени, а Тело – во Христе», пишет он, то есть в Теле Христовом, в этом грядущем преображенном космосе. Отсюда появилось так называемое типологическое толкование истории, типологическое толкование Священного Писания, которым все мы широко пользуемся.
Мы говорим: Авраам хотел принести в жертву своего сына Исаака. Конечно, это всего лишь тип, образ или прообраз грядущей жертвы Иисуса Христа. Все, что в Законе Моисея, – это всего лишь тень и неровные типы, образы или прообразы грядущего откровения во Христе, истинного понимания Закона. Это платоническая мысль. Но здесь все-таки идеальный мир Царствия Божия отдален от нас хронологически, во времени. Эта специфическая мысль для Священного Писания, так как оно говорит об истории, о движении истории, о смысле истории: все движется от начала, когда Бог сотворил небо и землю, к своему концу, когда Он преобразит небо и землю, и вместо земного Иерусалима появится Иерусалим Небесный.
Но в самых поздних книгах Нового Завета появляется еще более платонизированное представление об идеальном Царстве Божием, отдаленном от нас не столько во времени, в конец, в эсхатон, сколько в пространстве. Царство Божие представлено как Царство Небесное, Царство на Небе. Это мы видим, во-первых, в Послании к Евреям – это предпоследняя книга Библии, наиболее платоническая, и отчасти в книге Апокалипсис. Там тоже, помните в 4-й главе, перед Иоанном на небе открываются двери, звучит голос: «Взойди сюда, и Я тебе покажу истину», и он в духе поднимается на небо и видит там престол Божий, окружение Божие, ангельские существа и так далее. Здесь мы уже видим, что Царство Божие (особенно в Послании к Евреям), истинный Иерусалим – там, на небе. Истинные жертвы – там, на небе. Истинный жертвенник – там, на небе. А здесь все, что мы видим или видели, еще будем видеть, – это всего лишь тени, нечеткие воплощения того, что там. Так платоническая мысль об идеальном мире, о мире идей, выражается также и в Священном Писании.
И, наконец, если уж мы будем говорить о Платоне, одна из самых высших мыслей Платона, выражена, например, в таких его диалогах, как «Пир» или «Федр». Ведь о чем там говорится? О любви, о том, что высшее божество, каковым люди считают Зевса там, Аполлона… Нет! – Это эрос, любовь. Новый Завет, как вы знаете, слово эрос не употребляет. У Платона высшее божество – это любовь. Как тут не вспомнить евангелиста Иоанна, который говорит, что Бог есть любовь. Конечно, эта мысль как бы витала в воздухе, она пронизывала и античную философию, она же выразилась и в вершине новозаветного откровения. В Ветхом Завете этого еще нет.
Вот мы говорим, у Платона высшее божество — эрос. Слово «любить», «любовь» у нас столь расплывчато в русском языке. Оно употребляется к самым разным нашим эмоциям и состояниям: мы любим, скажем, свою невесту или жениха, маму, папу, детей, конфеты, водку, президента, партию «Единая Россия» – мы много чего любим! И все «любим», «любим», «любим»… Ничего подобного в древнегреческом языке, на котором написано Евангелие, нет! Для этих совершенно разных, не имеющих друг к другу отношения эмоциональных состояний существуют разные глаголы. Если это применимо к людям, то, во-первых, это глагол ἐρᾶν (эрау) – отсюда ἔρως, эрос, это инстинктивное сексуальное влечение, очень сильное, мощное, которое от человека не зависит, в нем действует инстинкт, это насилие над человеком. Затем существует глагол στέργεῖν (стерго) – я люблю; отсюда στοργή, сторге – естественная любовь матери к своему дитяти, ее не надо учить, она и так будет любить; или любовь ребенка, привязанность к своим родителям – близкая, родственная любовь. Затем, существует такой глагол φιλεῖν, (филео), отсюда φιλία, филия – это любовь, направленная на близкого друга сердечного. А в Священном Писании употребляется для любви совершенно другой глагол глагол – ἀγαπᾶν (агапао). Отсюда ἀγάπη, агапэ, любовь. (Отсюда, например, имя Агафья). Что это означает? Когда Иисус говорит «люби врага своего», Он вовсе не употребляет глагол эрао, имея в виду эротическую любовь к врагу. Это была бы нелепость. Он не говорит филео – то есть считай врага своего, какого-то там фашиста с автоматом, своим самым любимым другом. Нет, конечно. Он не употребляет глагол стерго – родственная любовь. Он использует совершенно другой глагол – агапао. Что он означает? У нас же в головах абсолютная путаница со всем этим «я люблю» – значит, нежность, привязанность…. Для нас это прежде всего эмоция. Ничего подобного! Хотя, конечно, глагол агапао может иметь самые разные оттенки. Но изначальный его смысл и основной его смысл – социальный. Достаточно представить себе общество того времени. Агапао – «любить» в данном случае означает «принимать, считать своим, близким себе». Он относится прежде всего к семье. Вот моя семья – вот моя жена, вот мои родители, вот мои дети, вот прислуга моя, рабы, затем, как их называли в древности, «паразиты», то есть нахлебники, которые жили при нем, приживалки – в богатых домах были такие в Древней Греции и в Риме. Это моя семья, мой дом. Здесь действует агапэ. Это вовсе не означает, что я обязательно… Ну вот, моя жена, она мне уже надоела… Я уже глядеть на нее не могу, какой уж там эрос! Но я ее агапа – люблю. В каком смысле? Она наша! В соседнем доме соседи. Они тоже наши. И в нашем селении все наши. Конечно, эти соседи отвратительные, перестрелял бы их всех! Но все-таки я не считаю их чужими уж абсолютно. Я могу к ним зайти, могу поздороваться с ними, могу разговаривать с ними, сесть с ними за один стол. Ничего страшного не произойдет: они наши.
Наши – это иудеи, обрезанные все. А вот те, вон там, за горой, – самаряне. Вот это – не наши, это враги. Их никак нельзя любить, в этом смысле, в социальном. Принимать их нельзя, потому что если я зайду к ним в дом, то мне потом не очиститься будет. Это сколько мне жертв надо будет принести, чтобы смыть с себя эту грязь! А уж тем более какие-нибудь язычники. Ведь они подобны псам, свиньям. А какое может быть у меня общение и любовь со свиньей?! Да никакого! Нельзя ни сидеть с ними за одним столом, ни общаться с ними. Это чужие, враги.
Конечно, в Израиле того времени, когда произносились эти слова о любви, не было кастового общества. Были просто наши, мы, иудеи и вот те, чужие, грязные, нечистые, с которыми нельзя общаться. Это в Индии существовали касты, и невозможно было общение между кастами. В Израиле этого не было, хотя что-то подобное все-таки было и там. Ведь помните, в Евангелии сколько говорится о том, что есть праведники, а есть грешники. И вот Иисуса и апостолов упрекали в том, что они общаются (о, ужас, подумать страшно!), сидят за одним столом с грешниками и с мытарями! Конечно, ничего страшного не происходит, все-таки это наши, но такие гады. С ними как-то неприлично сидеть вместе. Да, пожалуй, и опасно даже. То есть и там были внутри израильского общества разделения. Я уже не говорю о больных людях. Скажем, о больных кожными заболеваниями, которые должны были кричать: «Нечист, нечист!» Потому что к ним нельзя было приблизиться даже на пятьдесят шагов. Это уж совсем не наши.
В этих условиях звучала заповедь о любви вот к этим самым «не нашим», к врагам. И это было удивительно! Эта агапе вовсе не имеет в виду эмоций, хотя не может и исключать их: «Я знаю, что в том самарянском селении (а я их всех ненавижу – но не в эмоциональном, опять же, а ритуальном значении: мне нельзя с ними общаться, они «не наши») там есть одна девушка, которая мне очень нравится. И я к ней испытываю эрос, но нет у меня к ней агапэ». Вы чувствуете разницу? То есть агапэ имеет религиозно-социальный смысл. Он прежде всего употреблен здесь, в Новом Завете. А эрос, сторге, филиа – это совершенно другое. Это естественное, это инстинктивное. Вот об этом речь. Конечно, в любом случае, когда Платон говорит о том, что высшее божество есть любовь, и как бы об этом же говорит нам и Священное Писание, то это и похоже, и очень близко друг к другу, и в то же самое время очень разнится.
Вы знаете, что во времена, когда жил апостол Павел, в I веке после Рождества Христова, в Римской империи преимущественной философией был стоицизм. Стоики были самыми распространенными философами того времени. И самому апостолу Павлу традиция приписывает переписку с одним из стоических философов – Сенекой. Она, конечно, апокрифическая, но, тем не менее, очень древняя. То есть уже в древности заметили некую близость между христианским богословием и популярной стоической философией. Если говорить абсолютно просто и популярно, к чему сводится эта философия, о чем говорили стоики? Стоики, и это тоже близко и к Платону, и к Аристотелю, конечно, говорили о едином начале, можно сказать – о едином божестве. Конечно, это был «бог философов и ученых», а не Бог Авраама, Исаака и Иакова, по выражению Блеза Паскаля. Но тем не менее: единый, единое божественное, единое безличностное, конечно. Это «единое» у стоиков называлось по-разному, единое начало или божественное, хотя и безличное начало они именовали словом нус (др.-греч. νοῦς — мысль, разум, ум), что иногда выражалось другим словом – логос (мысль, разумная мысль). Так вот: во всем царствует этот самый логос (то, что у нас переводится «слово»). В мире, нас окружающем, этот логос выражается в разумности, целесообразности, законосообразности окружающего мира. Хотя бы в том, что я могу сказать, что вот это очки, а вот это вот – магнитофончик маленький. Это вот – лист бумаги, это вот – стол. Во всем этом логос. В макрокосме (лат. macrocosmos, Вселенная) действует логос. Действия этого логоса называются у нас сейчас «законы природы». Все логично, разумно по законам природы – или логоса, если угодно. И тот же самый логос (тот же самый, потому что одно начало для всего) действует не только в макрокосме, но и в микрокосме (лат. microcosmos), то есть внутри самого человека. И если в макрокосме логос выражает себя в законосообразности природы, то в микрокосме он выражает себя как голос совести.
Когда человек ведет себя не гармонично, не в согласии с божественным умом, не в согласии с божественным умом, с божественным логосом, то у него совесть оказывается нечистой, она начинает его судить. Этот голос начинает говорить ему: «Ты плохо поступаешь, ты плохо мыслишь. Нет в тебе гармонии!» Человеку становится плохо, он несчастен, он постоянно чувствует себя несчастным, потому что в нем нет гармонии микрокосма с макрокосмом. Только следуя голосу своей совести, поступая честно, порядочно, самосовершенствуясь, человек вдруг начинает ощущать свою независимость от всего, гармонию с окружающим миром. Ему хорошо. Пусть даже он будет нищим, пусть будет, с точки зрения всего мира, несчастным – но ему будет внутренне хорошо, он будет самодостаточным. У него будет так называемая автаркия (от греч. αυτάρκεια). Это человек самодостаточный, в гармонии со всем.
К этой самодостаточности призывает и апостол Павел (в Послании к Римлянам. – прим.ред.). Он пишет: «Я хочу, чтобы вы ни в чем не нуждались, никому ни в чем не ставили никакого претыкания, чтобы ни в чем себя не упрекали, чтобы совесть ваша была чистая, чтобы вы никому ничего не должны были, кроме взаимной любви. И тогда у вас будет спокойная совесть». Вообще, ведь о совести апостол Павел очень много пишет. Больше ни в каких других книгах Библии о ничего о совести не говорится. Само даже это понятие «совесть» он взял из стоической философии и довольно часто употребляет в своих посланиях. Но, конечно, для апостола Павла совесть – это не какой-то голос общества, скажем, или нравственного закона, а это голос Божий. Это для Павла, для верующего человека. Для обычного человека совесть – это нравственный закон, который царит в данном обществе.
В Новом Завете, и только у апостола Павла, например, то есть в поздних книгах Библии, употреблялись такие понятия, как «природа». Человек познает Бога, созерцая природу, созерцая творение – это чисто стоические идеи. И, наконец, когда мы в таких произведениях христианских, как Послание к Ефесянам, Послание к Колоссянам, или Пастырские послания (Первое послание к Тимофею, Послание к Титу), или, скажем, в Послании к Римлянам встречаем то, что в науке называется «каталоги пороков», «каталоги добродетелей», «каталоги перипетий», то есть, превратностей, которые случаются с человеком, то все это тоже отражение стоических популярных идей. Вы помните: апостол Павел, например, пишет о том, что все язычники исполнены зла, нечестия, лжи, обмана, убийств и так далее, там длинный, длинный список этих пороков. Это типично для так называемых книг «Зерцал пороков» и «Зерцал добродетелей», которые были популярны в стоической философии. Когда стоические популярные учителя наставляли своих учеников, наставляли какие-то целые семейства, они предлагали так называемые «Зерцала добродетелей»: «Мужья должны вести себя так-то и так-то… Жены должны слушаться мужей и вести себя так-то и так-то… Дети – так-то… Родители… Рабы… Господа – так-то…» То же самое мы видим в самых поздних книгах Нового Завета. Мы видим, как постепенно популярная окружающая философия проникает в христианство, христианизируется. И этот процесс постепенного воцерковления вообще всей античной культуры, в том числе такого высшего достижения античной культуры, как философия, постепенно христианизируется, входит в Церковь и проявляет себя в полном блеске и пышности в золотой век святоотеческой письменности.
Конечно, когда мы читаем или исповедуем наши христианские догматы, даже наш Символ веры Никео-Цареградский («Верую во Единого Бога Отца…» и т.д. …И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша..), то откуда это «единосущна», ведь ничего подобного в Библии еще нет! Это плод уже философского осмысления Откровения. Или когда мы исповедуем, согласно Халкидонскому догмату IV Вселенского собора, две природы во Христе… Откуда это? Что это за две «природы»? Откуда вообще эти понятия: «природа», «сущность», «единосущее»…? – Это чисто философские понятия, воспринятые из античной философии и христианизированные.
Все христианское богословие, византийское, раннее римское, тем более схоластическая философия средневековья, выражают себя исключительно в философских терминах. Так взаимопроникают Откровение и философия, занимаясь при этом каждая своим делом и, тем не менее, проникая друг в друга.
Вот сегодня на этом я хочу закончить нашу беседу.
[1] Causa efficiens (действующая причина) — латинский термин для аристотелевской причины движения.