Феодоровский собор, 13 или 20 апреля 2007 года

Расшифровка  – Екатерина Королева

Сверка и корректура  –Л.Голубкова и О.Суровегина

Христос воскресе!

(весь зал поет пасхальный тропарь)

 Христос воскресе! Воистину воскресе!

Сначала я спрошу, здесь ли дама, которая просила меня вернуть ей мнения о Воскресении, атеистические?

И еще, чтобы не забыть, вопрос в прошлый раз мне дали письменный. Здесь эта женщина, которая задавала один вопрос, который «не отпадает, не разрешается и ранит»: почему Бог-Отец послал на землю Сына, а не сошел Сам?

Вот в чем дело. Дело в том, что вот эти наши обозначения – «Отец», «Сын» («матери» там нет)  – вы же понимаете, что это наше представление о Боге. А человек иначе не может себе представить реальность, которая превышает всякое познание и всякий земной опыт, и всякие земные определения не иначе, как путем так называемых антропоморфизмов, то есть человекоподобий. Мы не можем иначе говорить о потусторонней трансцендентной реальности, тем более такой реальности, которая выше всякой трансцендентной, о реальности Бога иначе, как употребляя какие-то земные наши образы. А Бог-то выше всех наших образов! Это же понятно! И поэтому привычные для нас названия, которые мы, не задумываясь, употребляем (и хорошо, что не задумываемся), такие как «Отец», «Сын», какие-нибудь родственные отношения – это так называемые антропоморфизмы. Точно так же, как мы говорим, что Бог сотворил все рукою Своею. А, значит, у Бога есть руки, значит, ноги, уши, глаза? Это же все примитивные, но неизбежные человеческие представления. Это нам надо учитывать! Поэтому что, если мы говорим о руке Божией, то уже не будем дальше спрашивать:  а точно ли у Него пять пальцев на руке? а стрижет ли Он ногти и когда Он это делает? – это будет уже совершенной глупостью. Это то, когда антропоморфизмы как аналогии не могут идти дальше определенного предмета, потому что они становятся кощунственными, да? До определенной границы, привычной нам, мы их употребляем, но дальше распространять мы их не можем. Этот вопрос – а почему Он послал, а кому жертву Он принес ‒ сатане или Самому Себе, или что-то еще… Это уже вот именно вопрос о ногтях, вы понимаете? Дальше определенного предела мы спрашивать не имеем права. Это первое.

Второе, если мы все-таки вникаем в смысл Пресвятой Троицы (а речь ведь идет о Лицах Пресвятой Троицы), то мы должны помнить о том, что для нас означает догмат Пресвятой Троицы – что это одно Существо в трех Лицах, это один Бог в трех Лицах. Это называется тайна Любви, Божественной любви, выше Которой ничего нет. Точно так же, как эта любовь должна распространяться и на людей, когда говорится «двое становятся одним, одной плотью», да? Но это верх человеческой любви, правда? Когда любимое существо, любимый человек переживается тобою как ты сам, и всякая скорбь, которая происходит с твоим любимым объектом, ‒ это твоя скорбь, ты страдаешь точно так же. Человек не может, конечно, так, как в Боге это происходит, до такой степени любить. Но это идеал любви! И поэтому говорить о том, что вот Сын пострадал, а Отец в это время сидел и ручки потирал – это нелепость:Он точно так же страдал. Это одно Существо, просто в данном случае разные Лица. Это только я коснулся этой темы, а чуть дальше вы обдумывайте сами. Поэтому мы не будем задавать таких вопросов больше: почему Бог-Отец послал Сына, а Сам не сошел? Он Сам сошел с Сыном, потому что это одно Существо. Мы это должны четко представлять ‒ то, что это тайна Любви – одно Существо в разных Лицах.

Ну ладно, это уже тема прошлого, тема Распятия, тема смерти искупительной, а сегодня у нас тема о Воскресении, естественно, послепасхальная тема. В заглавии поставлена цитата из Первого Послания к Коринфянам: «Если Христос не воскрес, то вера наша тщетна», Первое Послание к Коринфянам, 15-я глава. И надо сказать, что это самое древнее из известных, из дошедших до нас письменных сообщений о воскресении Иисуса Христа. Есть и более ранние послания, вы знаете, что послания апостола Павла – это самые ранние письменные свидетельства христианства, дошедшие до нас. Конечно, устные свидетельства передавались через Евангелия. Евангелия, как письменно зафиксированные, были позднее. Самые первые произведения христианской литературы – это послания Павла. Например, в Первом Послании к Фессалоникийцам, которон было написано раньше, чем Первое Послание Коринфянам, там тоже есть эти сведения, но наиболее подробно о Воскресении говорится именно в 15-й, последней главе Первого Послания к Коринфянам.

Это Послание вообще очень интересно построено. Посмотрите. Первая глава посвящена Кресту, там великолепная речь о Кресте Христовом (а мы уже цитировали ее, помните: «…слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, – сила Божия… Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего?»(1Кор 1:18, 20)– это вот замечательная речь о кресте. Это в первой главе такое, и далее Павел говорит: «я пришел к вам возвещать Евангелие, не зная никого, кроме Иисуса Христа и, причем, распятого». И такое впечатление, что все Евангелие сводится к Кресту и страданию. Но нет, конечно, потому что без Воскресения смерть на Кресте была бы обычной смертью. В то время как Воскресение без Креста было бы слишком дешевым спасением для человека. Нет – Крест и Воскресение. Поэтому в начале Послания говорится о Кресте, для того чтобы в конце Послания, в 15-й главе, сказать о Воскресении. Оно как бы завершает, как бы ставит такой восклицательный знак на всей этой теме. Вот на эту главу мы с вами и обратим внимание.

Во-первых, чем было вызвано  такое длинное (а, по-моему, там 58 стихов) рассуждение о Воскресении? А тем, что апостол Павел обращается к коринфянам. Коринф – это столица провинции Ахайя. Вы знаете, что это в Греции. То, что мы сегодня называем «Греция», в древности так, конечно, не называлось. Это римляне так называли – «греки». Кстати, откуда это? Сами греки как себя называют? Эллины, конечно, эллины. Это национальное самоназвание. Греки – это случайное название. Так эллинов стали называть римляне очень давно, еще, наверное, во II, а может быть, даже в III веке до Рождества Христова, когда первые римские пираты, а, может быть, какие-то случайные отряды попадали на греческое побережье с бандитскими целями. Скажем, разорить какой-то городок, захватить пленных. И вот первое место, первый городок или первое поселение, которое они встретили на берегу Эллады, называлось Грека. Вот отсюда и пошло: «греки». Вообще все народы, все племена, населявшие современную Грецию, стали называться греки. Ну, это римляне так называли. А вообще-то– эллины. И то, что мы сегодня называем Грецией, было разделено на две провинции. Северная провинция называлась Македония, это римская провинция, столица Фессалоники. А южная провинция называлась Ахайя, столица в Коринфе. Коринф был большим городом, это греческий город, населенный по преимуществу язычниками. И для того, чтобы понять весь пафос рассуждений о телесном воскресении Иисуса Христа, нам надо войти в ситуацию вот этих людей, этих язычников, которые населяли Коринф, проникнуть как-то в их мировоззрение, как они-то себе это представляли, а не как мы. Они жили в условиях греческой культуры, в которой преимуществовало мировоззрение так называемого дуализма, о котором мы с вами уже говорили. Все бытие с точки зрения грека разделялось на две субстанции, на две части, существенно природно отличные друг от друга: на мир материальный, вот этот мир, который мы видим вокруг себя, чувствуем, ощущаем, и мир идеальный, мир идей. Родоначальником вот этой философии, такой двойственности мира, был величайший из философов всех времен и народов Платон, который жил в IV веке до Рождества Христова. Классик. Так вот, помните, у Платона есть замечательный, в его книге «Государство» миф о пещере (мы с вами говорили о нем как-то). Все помнят? Не все? Платон, вы знаете, свои философские диалоги строит очень художественно; у него философия излагается в виде живых диалогов между людьми, интересных, захватывающих. В них в простейшей форме, в форме простейшего, поэтичного часто разговора, иногда юмористического разговора, открываются глубочайшие философские истины. И в одном из своих поздних произведений «Государство», это большой диалог, Платон излагает свою философию в виде мифа о пещере.

Представьте себе, говорит он, живут люди. Они живут в глубокой темной пещере, и живут они там поколение за поколением. И ничего-то они не знают, кроме того, что в этой пещере. Из пещеры есть выход – там, далеко наверху, в который пробивается солнышко, свет из окружающего мира. Но они этот выход не замечают, они видят только стенки вокруг себя, стены пещеры, на которых отражаются блики от того, что происходит вовне, потому что солнце появляется, исчезает, и стены приобретают какие-то тени, то светлые, то темные. Вот это их мир, мир вот этих теней. Но какому-то из этих людей вдруг удалось повернуться, обратиться. Вот этот момент обращения, да, обращения (вот у нас тоже – обращение к Богу, обращение к христианству). Такой поворот. Вот так он повернулся и увидел выход из пещеры, он стал карабкаться туда, высунул голову наружу, встал… Сначала он ослеп от света, но когда его глаза привыкли, он увидел дивный мир – небо, море, земля, деревья, облака, птицы, люди – все это красочно было, ярко и, главное, трехмерно. До сих пор они видели плоские тени только, да? И он понял, что, оказывается, они жили в мире теней, а истина-то вот она где, снаружи. И, вернувшись, он спустился вниз к своим, стал их тормошить и говорить, что «обратитесь, обратитесь, истина же там, а не здесь»! Но когда он вернулся вниз, то сначала он ослеп от темноты после света, и его родные говорили, что, вот, видите, боги ослепили его за его грехи. Он хочет, чтобы и мы такими же слепыми стали… Ну, и убили его, как убивают всякого пророка.

Вот замечательный миф, да? О том, что мы живем в мире, который еще не является полнотой истины, который есть лишь отражение этой истины. Вот истина там, а здесь ее нет, здесь только тени. У Владимира Соловьева, помните, замечательные стихи на эту тему:

Милый друг, иль ты не видишь,

Что все невидимое нами –

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

 

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий –

Только отзвук искажённый

Торжествующих созвучий?

 

Милый друг, иль ты не чуешь,

Что одно на целом свете –

Только то, что сердце к сердцу

Говорит в немом привете?

 

То есть, вечна только любовь, только в ней истина. А так, есть только отблески, только отзвуки…

Для греков было характерно именно такое миропонимание. И согласно ему, человек представляет собою как бы искру Божию, слетевшую из того мира, из мира духовного, которая вселилась в плоть, вот в эту материю, и страдает. Душа, искра Божия, страдает в этой плоти, страдает от того, что она в этой темнице, в этом гробу. И у них даже был вот такая поговорка «soma – sеma», «тело – гроб». Гроб чего? Гроб души. И душа страдает и стремится, наконец, покинуть это тело и улететь туда, слиться с этой искрой, слиться с Божественной реальностью, но оставить этот мир, мир зла, гниения, тления, смерти, разрушения и страдания. И с этой точки зрения сама мысль о телесности воскресения представлялась нелепой. Зачем же душе снова возвращаться в тело? Непонятно! Чтобы снова страдать? Только что избавилась, и вдруг опять! То есть они представляли себе воскресение как оживление трупов. Понятно, как реанимацию.

И с этой точки зрения, конечно же, когда апостол Павел проповедует Воскресение Иисуса Христа в Афинах, помните, он пришел в Афины, явился в ареопаг (а там всякие были философы, и они там болтали о том, о сем, о всяких философских вещах), и он им начал говорить о Воскресении Иисуса Христа. Его никто не слушал, а потом кто-то сказал: «Послушаем, послушаем, вроде бы он новых богов проповедует. Один бог называется Анастасия, богиня Анастасия («воскресение», да?), а другой – Иисус, какое-то такое странное имя». Но когда они поняли, что он говорит о действительном восстании из мертвых и о Воскресении какого-то там Иисуса, то они посмеялись над ним, прогнали его и хорошо еще, что не побили, потому что, с их точки зрения, он им говорил какую-то несусветную чушь.

И вот, хотя апостол Павел затем в Коринфе, в столичном городе, основал большую Церковь, тем не менее, вот это непонимание самой сути христианства – что такое воскресение, может ли оно быть, и в каком теле человек воскресает – это постоянно было и в Коринфе, и в других языческих городах, и очень долго сопровождало (и до сих пор сопровождает) не только языческий мир, но и христиане мало понимают отсюда. Поэтому надо немножко разобраться.

Апостол Павел всю 15-ю главу посвящает именно этому вопросу, потому что для него очень важна телесность воскресения. Но здесь, понимаете ли, трудность очень часто возникает из-за того, что наши слова часто обозначают разные вещи. Это естественно для любого языка, когда одно и то же слово обозначает разные понятия. Мы привыкли к одному понятию, а на самом деле за ним, может быть, скрывается другое понятие, особенно, когда речь идет о древних языках, таких, как русский, предположим, который прошел очень долгую историю. Русский язык – удивительный язык, он возник на основе библейского языка, на основе перевода. Конечно, корни глубокие, еще идущие из глубокой языческой древности, славянские, какие-то праславянские корни. Но на все это наложил отпечаток библейский перевод Кирилла и Мефодия. Они использовали дикий славянский язык, и каждому слову, взятому из него, придали какое-то особое библейское значение. Перевод Библии не был понятен простому народу, конечно, потому что там каждое слово обозначало что-то другое, чем обычно. Ну, возьмите вы элементарнейшее слово «дух», ну уж так для нас привычное, богословское слово «дух» (мы только что говорили о Духе Святом). Вот этим словом Кирилл и Мефодий перевели греческое слово πνεῦμα [pnevma]. Но ведь что такое «дух»? Вот в том языке, откуда они взяли это слово, это «дыхание» или «запах». «Каким духом повеяло…». Дыхание, дуновение какое-то. Но πνεῦμα означает совсем другое! Духовная жизнь – это не значит жизнь каких-то запахов, это совсем другое! То есть они придали этому слову абсолютно иной, глубокий богословский смысл. И какое бы слово вы ни взяли, оно всегда имеет у нас обыденное значение и богословское значение. Поэтому, например, славянские тексты нам иногда лишь только кажутся понятными, потому что вроде бы слова нам понятны, но за ними стоит совсем другой смысл. Иногда даже образованные, иногда даже церковные люди путают два языка – русский и церковнославянский. Примеров можно приводить тысячи. Ну, что мне сейчас приходит в голову, из псалма: «Возьмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная, и внидет Царь славы» (Пс 23:9), вот что-то такое. И вот проповедь была одного архиерея XIX века, что какие-то «князи», то есть князья, берут ворота и куда-то там идут. «Возьмите князи врата ваша». Если вы смотрите на подлинник, где каждое слово перенесено вроде бы понятным языком. Возь-мите, воз-ять, воз-иметь. Воз – славянское движение кверху. «Воз» значит кверху. «Ять» – иметь. «Возьмите» – значит, «поднимите». «Князи» – так по-славянски называлась перекладина наверху ворот. То есть здесь такая метафора: «Ворота, поднимите перекладины ваши». «Возьмите, князи» – то есть «поднимите перекладины, врата ваши». То есть «врата, поднимите перекладины ваши», «возьмитеся врата» – «поднимитесь, врата, ибо входит Царь славы». Никаких князей, которые берут на себя ворота, тут нет. И так ведь почти каждый век славянский, какой бы вы ни взяли. Поэтому церковнославянский, например, язык – это не просто язык какой-то иностранный, который нужно выучить, и все тут. Ничего подобного, это другое мировоззрение, это целый мир, мир богословия, а не язык. Поэтому невозможно перевести со славянского на русский, просто невозможно.

Это я к чему говорю? К тому, что когда мы говорим о Воскресении Христовом, мы сталкиваемся именно с этой проблемой. Для апостола Павла было очень важно телесное воскресение, но что он-то понимал под этим? Он использовал слово «тело», привычное для всех. Но ведь каждая культура в это слово вкладывает совершенно разный смысл. Для большинства нас, европейских народов, тело – это что? Это вот тело – мясо, кожа, кости, сало, вот это вот (показывает) – тело, материальное что-то.Так и греки понимали. Отсюда, тело – это гроб, потому что это тело должно истлеть, а душа вырваться. Но ведь апостол-то Павел под «телом» понимает совсем другое. У него же библейское понимание слова «тело», а не греческое. Слово-то одно и то же, но понимание-то другое! Для этого надо прибегнуть к филологии. Поймите, что изучать Библию – это то же самое, что изучать филологию, богословие. Славянское слово «тело» (пишет на доске), оно мало что говорит о телесности воскресения. Это перевод с греческого слова σώμα– soma. Понятное слово – соматические болезни, например. Откуда происходит это слово: soma? Корень здесь вот это «so». Соответственно, с этим корнем существует целый ряд других слов. Например, прилагательное σως– [sos], окончание s, корень «so», которое означает «целый». Отсюда, «тело» первоначально и «цело» – это было одно и то же. «Тело» в древнеславянском языке то же самое, что «цело». До сих пор в белорусском языке «тело» так и пишется: «цело». Тело – это нечто целое. Так же, как по-гречески «soma» означает «целое». Мы его переводим «тело».

Все предметы окружающего нас мира с этой точки зрения бывают целыми и бывают нецелыми. Целый предмет – это такой предмет, который невозможно разделить на два таких же предмета. Например, эта кафедра. Она есть «тело», она есть «цело», потому что я не могу ее разрезать пополам и получить две кафедры. Она не делится, она целое. Человека я не могу распилить пополам и получить два человека – он целое. Часы я не могу разломать на несколько кусков и получить несколько часов, они «тело», они «целое». «Целое», то есть «неделимое». «Soma» – тело, то же самое, что «неделимое». Если мы слово «неделимое» переведем на греческий язык, то получим άτομοσ , а-tomos – атом, то есть неделимый. А по латыни калька с греческого будет in-dividuum, тоже неделимый. Это то же самое, что «тело», «целое». Это просто синонимы. А есть предметы, которые запросто делятся. Ну вот, насыпьте кучу песка. Вы ее можете разделить на две кучи песка. Была одна куча, стало две кучи, никакой разницы. Две кучи снега, поток воды на два потока. Это не тело, это куча. Есть кучи, а есть тело. Человек есть soma. Это библейское значение понятия тела. Тело – это человек в его неделимости.

Но реальность нам подсказывает нечто обратное. На самом деле человек постоянно делится. Он чихает, кашляет, еще кое-что делает. Что-то в него входит, что-то из него выходит. Он разлагается и, наконец, распадается в кучу праха. И никакого тела не остается вообще. Он превращается в кучу. И с этой точки зрения человеческое бытие ненормально, конечно: ведь человек не хочет вовсе превращаться в кучу. Он хочет оставаться самим собою. И мы уже с вами как-то говорили, что всякое страдание, а смерть – это результат всякого страдания, нам сама мысль о смерти причиняет страдание, и мысль о смерти близкого, и о собственной смерти. Нам не хочется вовсе умирать, уходить в небытие. Нам хочется жить, да жить еще нормально и хорошо, и видеть вокруг себя что-то и слышать, и чувствовать, и любить, и быть любимым. А этого нет, и человек страдает.

Но само по себе страдание есть лучшее из доказательств вечности и воскресения. Ведь, посмотрите, я обычно привожу такой пример: вот рыба, когда она в воде, она знает, что такое вода? Нет, конечно, она просто живет там и живет себе водой. Это ее нормальное состояние, норма ее бытия. Вытащите рыбку из воды, и она начнет страдать, начнет задыхаться. Только тогда, если бы у нее были мозги, она бы поняла, что где-то была же вода-то, а я ее потеряла. Может быть, ее уже нет, но где-то она была, либо где-то есть, вот там вот, либо будет. То есть она чувствует, страдание – это чувство ненормальности. Когда появляется чувство ненормальности, это значит, что есть где-то или может быть нормальное состояние. То есть само страдание – свидетельство существования нормы. Понятно, да? Если у вас не болит зуб, вы не знаете, что такое зуб. А когда он у вас заболит – это ненормально, и тогда вы вспомните, что есть же нормальное состояние, когда это не болит. То есть страдание всегда нам указывает на норму, потому что страдание – отсутствие нормы. Поэтому наше страдание от смерти, как и любое страдание, свидетельствует о том, что мы в ненормальном состоянии, и где-то либо есть, либо было, либо будет нормальное состояние. То есть страдание всегда указывает на норму. А мы ненормальные. То есть мы больны, нам требуется исцеление.

А теперь вслушайтесь в слово «исцеление». С тем же самым корнем! Пишем (пишет на доске) по-гречески σωτηρία –[soteria] «целение», «исцеление». А у нас это слово переводится «спасение». Но, если мы вслушаемся в это слово, в его оригинальное «со-терия» (отсюда сотериология – учение о спасении), оно означает «исцеление». Исцеление от чего? То есть сделать тебя целым, не разлагающимся в кучу праха. Ну и то же самое значит «воскресение», конечно. Исцеление от какой-то ненормальности, от какой-то болезни, болезненного состояния. Что же это за болезненное состояние? Грех – вот та болезнь, которая во всех нас живет, которая заставляет нас страдать, которая приводит нас к смерти. Вот это исцеление от греха и называется «спасение» и через воскресение, потому что истинным телом, то есть целым, нормальным телом, тем, которое не разлагается в прах, мы не обладаем. Нам только кажется, что у нас тела. На самом деле это не тела, а лишь только подготовка к праху. Истинное тело только у воскресшего Иисуса Христа. Вот это тело уже не разлагается, оно уже не умирает, оно не распадается, оно истинно исцеленное от греха. Понятно, да? Только Иисус Христос воскресший обладает истинным телом Христовым. То есть, целостностью. Только Он подлинный индивидуум, а мы – подготовка к куче праха.

Греки этого понять не могли, потому что они не чувствовали этого библейского аспекта слова «тело», где «тело» означает человека в его целостности. Они понимали, что тело – это просто кусок материи, в которой, к сожалению, живет душа. И поэтому смеялись над апостолом Павлом. Коринфяне, разумеется, не смеялись. Но их очень мучил этот вопрос – зачем же воскресение, существует ли оно? И если оно существует, то как оно происходит? Этот вопрос постоянно мучил людей и мучает до сих пор, потому что, еще раз повторяю, слова-то одни и те же, но за ними скрывается разный смысл.

Вот, 15-я глава Первого Послания Коринфянам начинается так:

1 Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам, которое вы и приняли, в котором и утвердились,

2 которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам, если только не тщетно уверовали.

3 Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, …

Что же именно? И он им преподает Евангелие, или Символ веры, один из самых ранних Символов веры, на основе которого возник и наш Символ веры: «Верую во единаго Бога Отца…» и так далее. А вот здесь очень ранний вариант этого Символа, который говорит именно об искупительной смерти и о спасительном Воскресении:

3 …Христос умер за грехи наши, по Писанию,

4 и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию,

5 и что явился Кифе, потом двенадцати;

 

Вот это и есть первый Символ веры. Он очень торжественный, торжественно построенный. Здесь четыре строчки, смотрите: Он умер, и погребен, и (если точно по-гречески) воскрешен, и явлен. Везде вот эти глаголы используются в страдательном обороте, который называется «страдательный божественный». Но, если по-гречески, то это звучит так, эти глаголы, у них повторяются одинаковые окончания (цитирует наизусть):

3 παρέδωκα γὰρ ὑμι̃ν ἐν πρώτοις ὃ καὶ παρέλαβον ὅτι Χριστòς ἀπέθανεν ὑπὲρ τω̃ν ἁμαρτιω̃ν ἡμω̃ν κατὰ τὰς γραφάς

4 καὶ ὅτι ἐτάφη καὶ ὅτι ἐγήγερται τη̨̃ ἡμέρα̨ τη̨̃ τρίτη̨ κατὰ τὰς γραφάς

5 καὶ ὅτι ὤφθη Κηφα̨̃ εἰ̃τα τοι̃ς δώδεκα

Значит: «умер, погребен, воскрешен и явлен». Причем «Христос» ‒ это не имя, а «Мессия», «Мессия умер за грехи наши, по Писанию, и что  Он погребен был, и что  воскрес в третий день, по Писанию, и явился Кифе, потом двенадцати…». Здесь смерть подтверждается погребением, а Воскресение подтверждается Его явлениями. При этом, когда говорится, что Он был воскрешён, то используется грамматическое время Perfect. Perfect – это совершенное время, то есть действие, которое было и которое продолжается. То есть он жив, воскрешён не значит, что Он был когда-то там воскрешен и исчез куда-то там, а Он жив. Он здесь, постоянно с нами. И здесь очень четко надо понять, что Воскресение как таковое… Накануне Пасхи, перед входом Господним в Иерусалим праздновался праздник воскрешения Лазаря. Так вот не надо путать Воскресение Иисуса Христа и воскрешение Лазаря. Это разные вещи. Лазарь был реанимирован, то есть он вернулся к земной жизни, жил еще какое-то время, а потом умер, дожидаясь нашего всеобщего воскресения в День Господень. А Иисус Христос не вернулся к земной жизни, ведь вот в чем дело! Это не просто реанимация или гальванизация трупа, это же надо понять. Греки-то этого не понимали, потому что они и прогнали с ареопага апостола Павла. Они думали, что это просто мертвец поднялся из гроба и явился, кости поднялись полусгнившие и явились.

Нет, это не возвращение к земной жизни, а переход в иное бытие, Божественное бытие. Но при этом переход тела. А тела-то не такого, какое здесь было, а тела совершенно другого, о чем дальше апостол Павел будет говорить. Тела, которое уже не разлагается, тела, которое уже не умирает. Оно уже не мыслится в земных категориях пространства, времени, всего, что связано с нашими физическими представлениями: с весом, с массой, с пространством, с глубиной, с высотой, шириной и так далее. Это истинная soma, то есть индивидуум как таковой. Но конкретно как и где? Это уже выходит за рамки наших земных представлений. Точно так же, как вот этим людям в пещере было просто недоступно представить даже себе, что там, снаружи. Нужно было какое-то действительно божественное озарение, для того чтобы познать, что там. Точно так же и нам недоступно нашими земными физическими категориями описать ни воскресшее тело, ни вообще это состояние вечности, свободы и бессмертия.

Почему говорится, кстати, о том, что «по Писанию»: умер за грехи наши по Писанию. Писание, пожалуй, только в одном месте говорит о смерти за грехи. Это у пророка Исайи, в 53-й главе говорится об искупительной смерти раба Божия. И то, что «воскрес в третий день, по Писанию», ‒ здесь вообще «по Писанию» имеет значение ссылки на Писание как таковое. Что весь смысл всего Писания, то есть всей Библии, всего откровения Божия, именно в исцелении человека, в достижении вот этого состояния совершенства, спасения и вечности Божественной жизни. Только так можно понимать. А «третий день» ‒ понятно, потому что «третий день» – это библейский такой символ, очень важный. Всегда говорится, что «третий день» – это день помощи Божией Израилю. Об этом постоянно и в книге Бытия говорится, и в книге Исход, книги Есфири, в книге пророка Ионы.

А дальше что же говорится?

6 потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большаячасть доныне в живых, а некоторые и почили;

7 потом явился Иакову, также всем Апостолам;

8 а после всех явился и мне, как некоему извергу.

9 Ибо я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом, потому

что гнал церковь Божию.

10 Но благодатию Божиею есмь то, что есмь; и благодать Его во мне не была

тщетна, но я более всех их потрудился: не я, впрочем, а благодать Божия,

которая со мною.

11 Итак я ли, они ли, мы так проповедуем, и вы так уверовали.

То есть в Воскресение. Существует, хочет сказать апостол Павел, надежный факт ‒ факт Воскресения Иисуса Христа. Причем этот факт уже с самых ранних дней, лет существования Церкви Христовой был как бы ядром веры древних христианских Церквей. Они знают, христиане, по имени называют тех, кому Воскресший после смерти был явлен живым. Но, однако, само Воскресение как бы изъято из исторических доказательств. Это имеет вескую богословскую причину, потому что вера в Воскресение в древней Церкви не утверждала, что Иисус снова вернулся к земной жизни, как бы реанимирован был. Воскресение Иисуса Христа по свидетельству Нового Завета с самого начала утверждает, что Иисус Христос перешел через смерть в вечную, Божественную жизнь, которая не ведает смерти, которая не может быть уже описана нашими земными категориями. Он живет в другой реальности, в другой сфере, в той реальности, которую мы именуем «вечность» или «Бог». Но, тем не менее, Воскресение как исторический момент не «висит», конечно, в безвоздушном пространстве. Есть много свидетелей, которые говорят о том, что Бог явил им Иисуса Христа в видениях, в земном виде, ведь Иисус уже свободен. Он же свободен! Это мы несвободны, мы заперты здесь в пространстве, во времени, обложены вот этой материей. Но тело Христово, тело воскресшего Христа, свободно. В нем же уже выразилось то, что называется «богоподобие». Бог сотворил человека по своему образу и по подобию, то есть сделал человека похожим на Себя, по подобию. А что это означает? В это надо вдуматься. Для того, чтобы понять, что это означает, надо понять, а чем Бог отличается от всех остальных вещей и реальности, скажем, мира, творений? Да тем, что все творения, всякая тварь, относительна, то есть несвободна, а Бог абсолютен, то есть свободен.

Вернемся к человеку. Всякий человек ограничен, несвободен. У него только есть желание свободы, свободная воля, которая далеко не всегда может реализовать себя, и поэтому говорится, что человек создан по образу Божьему, он не Бог, а лишь только образ Божий. Как вот есть человек, а есть его образ, да? То есть отражение. Так и человек есть не Бог, а лишь образ Божий. И если в Боге – свобода, которая Его отличает от всех остальных, то в человеке есть только образ этой свободы, которая далеко не реализуется. Каждый из нас, например, родился тогда-то и тогда-то. Вы же не можете изменить дату своего рождения– тут вы не свободны! Вы не можете изменить дату своей смерти – тут вы тоже не свободны, хотя тут еще относительная свобода может быть. Вы не можете изменить свой генотип, тут вы не свободны. Вот вы родились вот таким, вот таким вот вы и помрете, вот с такими генами. Ведь человек со всех сторон ограничен, со всех сторон несвободен. На него может подуть какой-то сквознячок ‒ он простудится и помрет. Вот тебе и вся твоя свобода! Какой-нибудь ничтожнейший микроб попадет тебе в нос ‒ты заболеешь и умрешь, вот и вся твоя свобода. И так далее, и так далее. Человек со всех сторон ограничен. А хочет быть свободным! Человек хочет реализовать свою богообразность и превратить ее в богоподобие.

Эта несвобода и есть один из симптомов вот этой болезни, то есть греха, от которой и существует сотерия ‒спасение, исцеление. И вот уже исцеленный человек – это человек безгрешный, это человек свободный. Вот Иисус Христос может быть в божественной вечности, а может явиться нам в каком-то виде. Он может быть в тебе, а может быть в нем, а может быть и в тебе, и в нем одновременно, а может быть вчера, а может быть завтра, а может быть в Америке, а может быть в Китае, а может быть везде. Он свободен! Он божественен, при этом оставаясь Самим Собою. Целый, исцеленный, Он целое, то есть подлинное тело. Это мы с телом связаны только нашей материальной телесностью, а «тело» на самом деле означает «индивидуум», «подлинная неразложимость», «подлинная личность». Вот видите, как за каким-то одним словом скрывается целое богословие, целое мировоззрение. Поэтому так трудно переводить с одного языка на другой, потому что мы неизбежно впадаем в какие-то недоумения, недоразумения.

Так вот, Апостол Павел говорит о том, что он видел, видел эти явления! Много доказательств! Кифа, то есть апостол Петр, двенадцать апостолов, потом кого он еще называет? Иаков. Кто такой Иаков? Иаков – это брат Господень, который сначала был неверующим в своего брата, а уже после смерти и Воскресения, когда Он явился, стал верующим, стал первым епископом Иерусалимской Церкви.

«А после всех явился и мне, как некоему извергу». «Извергу» ‒ здесь Павел называет себя таким уничижительным словом: «изверг». Для нас сейчас изверг – это какой-то садист ужасный. А на самом деле «изверг» ‒ это буквальный перевод с греческого слова ἐκτρώμα, что означает «ek» ‒ «из», «troma» ‒ «кидать». Выкидыш. Недоразвитый плод, преждевременно родившийся, извергнутый. И дальше Павел объясняет – «потому что я самый маленький из Апостолов, и недостоин называться..» . Ведь апостолами же называли только тех, кто был при Иисусе Христе во время Его земной жизни, учился у Иисуса Христа, был свидетелем Его смерти, Его Воскресения. Апостол Павел ничего этого не делал, он не был при Иисусе Христе, не был при Кресте, вероятнее всего. Гнал Церковь Божию. Так что он самый маленький из апостолов, «недоразвитый». Может быть, его так называли его враги, а здесь он повторяет это слово.

А дальше говорится о следствиях отрицания Воскресения:

12 Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые

 из вас говорят, что нет воскресения мертвых?

13 Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес;

14 а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша.

То есть Воскресение – это основа Евангелия, основа христианской веры. Если воскресения вообще не существует, то тогда проповедь Евангелия тщетна, пустота сплошная. Воскресение – это центр Евангелия. Если Воскресения нет, то и наша вера, то есть доверие к Богу ‒ пустое, никакого значения не имеет, потому что смерть ставит под вопрос всякий смысл творения, всякий смысл существования. И здесь апостол Павел, конечно, апеллирует к нашему религиозному чувству.

Когда мы смотрим на окружающий мир – а многие из вас, наверняка, видели какие-то замечательные фильмы о природе, которые показывают удивительную сложность, многообразие природного мира, удивительное устройство его, все эти животные и растения, которые так приспособлены друг к другу, обладают такими сложнейшими инстинктами и таким удивительным поведением, что просто диву даешься, как это все премудро устроено! И вот представить себе, как очень многие материалисты это делают, что все это сложилось само собой из хаотического движения материи, нормальный человек просто не в состоянии, потому что он видит, что все осмысленно. Некоторые говорят: ну, вот миллиарды лет так все хаотически крутилось и постепенно складывалось. Вот вам и наш мир! Это то же самое, как пианино разломать на атомы, а потом начать трясти-трясти-трясти миллиарды лет, и оно снова пианино станет, да? Ну нелепо! Нормальный человек просто не в состоянии этого понять, разум отказывается верить в это. Это уже сатанинское действие на людей, которые так себе представляют мир – что он бессмыслен, что это все случайность. Нет, мы знаем, что за всем стоит Слово Божие, то есть мысль Божия , замысел: «В начале было Слово». Вот еще одно слово. Для нас «Слово» – это аналог слова «слово», а это совсем другое – «замысел», «премудрость», «мысль о мире». Вот она была в начале – Премудрость Божия, замысел. И вот по этому замыслу уже все строится и все продолжает еще строиться. Еще не окончено творение, это для нас только Библия говорит так, чтобы нам понятно было, что сотворен мир. На самом деле нет, еще будет идти и эволюция, и творение, и продолжаться будет до дня Господня, то есть до конца этого мира. История движется, имея центром, конечно, вот это Воскресение, которое наполняет все абсолютным уже смыслом.

Это Слово, то есть сама Премудрость Божия, воплощенная уже в человеке. Слово Божие воплощенное, давшее нам окончательное представление о том, что же есть смысл. Что смерть – это не конец; что не может же Бог иметь замысел о мире, который исчезнет. А зачем тогда все? Незачем. То есть сама мысль о смерти разрушает всякий смысл творения, Бога, мира. Все наше творчество, все наши стремления, вся наша любовь ‒ все это пустое. Зачем тебе это, ведь это только миг, вспышка в исчезающем пространстве и времени?

Так что человек не может жить без мысли о воскресении, о вечной жизни, о свободе, о совершенстве, об окончании творения, вот об этом совершенстве, куда все устремляется. А тело Христово – это и есть совершенство, полная свобода, полная божественность, восстановленное богоподобие. Без этого, конечно, все бессмысленно. Но ни наш дух, ни мысли, ни чувства не могут примириться с этим никогда, что бы нам ни твердили эти мистически настроенные люди. К счастью, таких не так уж много.

Вот и Павел говорит:

«15 Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге», потому что говорят, что есть Воскресение, а его нет.

17 И если Христос не воскрес,то и вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших.

18 Поэтому и умершие во Христе погибли.

19 И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех

человеков.

Почему мы несчастнее всех человеков, если только в этой жизни надеемся на Христа и не верим в Воскресение? Да потому что тогда наша мысль о Боге, о смысле, наша вера – всего лишь иллюзия, и очень больно и горько падать с высоты. Люди, которые не веруют, простые люди, они так этой жизнью и живут, не задумываясь, они высоко не взлетают, и им падать не так больно, как тем, которые вроде бы поднялись, и тут им говорят: «Да ничего этого нет!» Вот это действительно горько, поэтому Павел и говорит, что христиане, в случае, если Воскресения нет, – это самые несчастные люди, гораздо более несчастные, чем те, которые никогда и не верили в Воскресение.

А дальше апостол утверждает:

«20 … Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших».

«Первенец» ‒ не очень хороший перевод, гораздо точнее по-славянски. Кстати, славянский текст всегда впечатляет. Но он непонятен. Переводчикам кажется, что русский понятный, но он неверный. И неверный, и непонятный, ну что тут сделаешь! По-славянски сказано: «Христос воскрес из мертвых, начаток усопшихбысть». Во-первых, Павел очень не любит слово «умерший», потому что для него мы не умираем, мы всего лишь засыпаем. Временно, на то время, пока не пробудимся уже в новом теле. Поэтому у него слово «умерший» никогда не прозвучит. Только в нашем переводе. Там действительно «усопший», только Павел использует слова «успение», «усопший», только от него идет.

Да, «начаток», не «первенец». «Первенец» у нас сразу вызывает представление о первенцах из родившихся. Мальчик-первенец, девочка-первенец, скот-первенец какой-нибудь родился. В Библии часто звучит так. Нет, там говорится «начаток». Это буквальная славянская передача из Евангелия греческого слова ἀπαρχὴ (пишет на доске).

20 νυνὶ δὲ Χριστòς ἐγήγερται ἐκ νεκρω̃ν ἀπαρχὴ τω̃ν κεκοιμημένων

Так назывался первый плод урожая из земли, который надо было принести в дар Богу. Вот, скажем, посеяли пшеницу, рожь, овес; вот первый сноп, который собрали, назывался ἀπαρχὴ, начаток. Его надо было принести в дар Богу, и тогда Бог освящал весь урожай. Или, скажем, первый хлеб из помолотой муки нынешнего урожая испекли, и его надо отнести в храм, чтобы посвятить Богу. И тогда будет у тебя весь год много хлеба, не будет оскдевать мука и так далее. Наверное, поэтому первое яблочко, первая гроздь винограда, как у нас на Преображение приносят эти начатки плодов. Тогда будет много-много фруктов и всего. Древний обычай.

У апостола Павла, здесь, конечно, очень образно: Христос как бы посеял человека, посеял землю и взошел из земли. Но это первый плод, посвященный Богу. Теперь Он же ведь вознесен к Богу, это начаток, посвященный Богу. Это значит, будет огромный урожай – все, все встанут из земли и будут посвящены Богу. Вот такой образ, не первенец из умерших, а начаток, посвященный Богу, который гарантирует великий урожай и всеобщее Воскресение.

21 Ибо, как смерть через человека, [так] через человека и воскресение мертвых.

22 Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут…

 

И дальше идёт сравнение ветхого человека, Адама, и нового человека, Иисуса. Адам ‒ Христос. Конечно, это замечательное сравнение, основанное на библейском представлении о единстве человеческого рода, что все происходят от одного корня, от Адама. И как Адам стал душою живою, это во второй главе книги Бытия говорится:«И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт 2:7). Это замечательные стихи! Кстати, слово «Адам» ‒ это для нас имя собственное. На самом деле это нарицательное имя, оно просто стало именем собственным. «Адам» означает «пахотная земля», и «Адам» означает «человек», здесь игра слов. По-еврейски «сотворил Бог Адама», то есть человека, «из адама», из пахотной земли. Ну, конечно, пишется и произносится одинаково. Отсюда говорится, что ветхий Адам есть человек душевный. Вот для нас сейчас душевный…помните, у апостола Павла: есть люди душевные, а есть люди духовные (1 Кор. 2:14-3:4). Кто такие «душевные»? Для нас «душевные» значит мягкосердечные, добрые, отзывчивые. Нет, в Библии это совсем другое значение имеет. Это значит ветхий, как тот Адам, стал душою живой. Душевные люди, то есть люди ветхие, от Адама. То есть простые люди, как все мы.

А второе… Бог стал дышать в лицо Адаму дыханием жизни, это первое дуновение было. И стал Адам душою живой. А второе дыхание когда будет? А в день Господень, когда снова Дух Божий снизойдет на землю и обновит все лицо земли; когда наступит новое творение. Оно уже было во Христе, уже было в Пятидесятницу, когда Дух Святой повеял ветром. Ветер – это «πνεῦμα» по-гречески, «роах» по-еврейски, «дух» по-русски. Помните там: «Ветер подул». Это новое дуновение – как то, когда Адаму Бог дышал в лицо. Но первый Адам стал душою, а новые от Духа Святого стали духовными. Значит, новый человек называется «духовный» – не потому что он умный какой-то или вообще весь духовный какой-нибудь. Помните (неразборчиво): «Мы крещеные, значит, все земное мы забыли, для нас ада не существует, мы все такие вот духовные-предуховные». У Джонатана Свифта Гулливер попадает в страну Лапутия, и в этой стране были такие мудрые люди, они духовные были люди.Они были настолько духовны и созерцательны, что земного не замечали. Почему? Потому, что у них один глаз был поднят к небесам, а второй глаз был повернут внутрь. Когда они ходили, у них были такие рабы, которые сзади их палочкой подгоняли, чтобы они на столбик не наткнулись. Вот также и некоторые коринфяне считали себя ужасно духовными. Так вот, не в таком смысле. Духовные люди – это просто люди, которые восприняли Духа Божия и уже прикоснулись к вечности. Это не значит, что они уже изъяты из этого мира. В них засеяно зерно нового мира, зерно этой новой жизни. Короче говоря, духовные люди ‒ это люди новые, новое творение.

Здесь, конечно, возникает вопрос, а права ли Библия, что все происходим от одного Адама? Существуют разные модели. Современная наука, конечно, может и сомневаться в этом, это понятно. Тогда еще не было ни современной генетики, ни современной палеонтологии, ни теории эволюции. Сейчас существуют разные эволюционные модели происхождения человека. Одна, значит, говорит о том, что существовал один какой-то Адам, условно говоря, Адам, от которого все пошли уже генетически. Это произошло примерно 60 миллионов лет тому назад, когда возник Homo sapiens. Но сейчас появилась другая модель, которая противоречит этой, которая говорит о том, что человек одновременно появился в разных местах планеты, причем удивительным образом один и тот же вид Homo sapiens. Это очень интересная новая гипотеза, которая утверждает замысел Божий. Это все наука, дело ведь не в этом. Дело не в том, как это происходило, а в том, что мы собой представляем. Мы собой представляем ветхого человека, а хотим стать новым. А новым мы можем стать только в теле Христовом, то есть в теле Воскресения.

Об этом здесь Павел пишет:

22 Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут,

23 каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его.

24 А затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу.

То есть всякая иерархия земная, начальства, власти, силы, насилие, один стоит над другим, один другим помыкает, погоняет, как там у Гоголя… Но все это закончится в новом творении, когда все будут едины в любви и в Боге. И Бог будет все во всем.

А дальше апостол Павел указывает на различные доказательства, психологические доказательства Воскресения. Но об одном мы с вами уже говорили, о том, что само страдание нам доказывает логически, что с этим миром все еще не кончено, что мы ненормальные. А раз мы ощущаем нашу ненормальность, значит, мы знаем, что есть где-то или может быть нормальность. Воскресение нам это доказывает. А здесь Павел приводит другие психологические доказательства:

«29 Иначе, что делают крестящиеся для мертвых? Если мертвые совсем не воскресают, то для чего и крестятся для мертвых?»

Нам сейчас это непонятно, но вы знаете, существовал такой наивный, идущий еще из язычества магический обряд. Вот христианская Церковь, вот мы крестились, а рядом оглашенные, которые еще не крестились, но готовятся к крещению. Но кто-то из них заболел и умер, умер некрещеным. Ох, бедный, как мы о нем скорбим. Мы-то все будем во Христе спасены, а он-то, бедняжка, некрещеный погиб! Что делать? А крестим-ка мы его. И тогда происходило так называемое «заместительное» крещение. То есть, кто-то из христиан принимал на себя имя этого умершего, и над ним производился обряд крещения как бы умершего. Магия. И она существовала, Павел не осуждает здесь. Он просто указывает на это как на странный такой обряд, который может существовать только в том случае, если люди уверены в том, что Воскресение должно быть. Мы-то воскреснем, крещеные, а они вот навеки померли. И надо сказать, что еще до середины IV века этот обряд заместительного крещения (вместо мертвых) существовал и был по-настоящему осужден впервые в 379 году на Третьем Карфагенском соборе. То есть, в конце IV века. Хотя практиковался, конечно, редко и в наиболее отсталых и суеверных слоях христианского общества.

Дальше апостол приводит и другие психологические основания:

«30 Для чего и мы ежечасно подвергаемся бедствиям?

 31 Я каждый день умираю: свидетельствуюсь в том похвалою вашею, братия, которую я имею во Христе Иисусе, Господе нашем.

32 По [рассуждению] человеческому, когда я боролся со зверями в Ефесе(конечно, не в прямом смысле), какая мне польза, если мертвые не воскресают?Станем есть и пить, ибо завтра умрем!

 

Ежедневные страдания, которые претерпевают апостолы, но зачем? Зачем? Наверное, потому, что они уверены, уверены в Воскресении. Еще одно психологическое убеждение.

«…Если мертвые не воскресают, то…» И апостол Павел приводит эпикурейскую поговорку: «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» Я говорил о греческой мысли, о том, что основным направлением эллинизма, или греческой ментальности, был дуализм. То есть два мира: мир людей, идеальный, духовный, и мир телесный, материальный. Конечно, это очень религиозная точка зрения, которая утверждала бессмертие человека. Тело умирает, а душа бессмертна. Это не библейская точка зрения, но греческая. А существовала другая позиция философская, восходящая к Эпикуру, который учил, что никакого бессмертия нет, есть только эта тленная, скоропреходящая земная жизнь, и смысла в жизни нет. Весь смысл в самом изживании этой моментальной жизни, вот и все. И это только на первый взгляд «станем есть и пить, ибо завтра умрем», то есть «хватай момент», «сarpe diem», как говорили латиняне: «хватай день!», «пользуйся днем». Но, на самом деле, это, конечно, позиция отчаяния, отчаяния, потому что, когда наступает конец, все эти «хвататели» жизни страдают еще больше, гораздо больше, чем те, которые убеждены в Воскресении и идут навстречу смерти хоть и не с радостью (редко кто идет так), но, во всяком случае, без того отчаяния, которое постигает людей, которые в это не верят.

Вспомните, например, такого великого человека как Вольтер, который отрицал всю жизнь, смеялся над всеми этими христианскими штучками, над Воскресением, который говорил: «Хватай жизнь, наслаждайся каждой минутой». Всю жизнь он наслаждался, старый больной человек… Видели, наверное, его замечательный скульптурный портрет в Эрмитаже? Такой скептический старик сидит в кресле. Когда он умирал, он тяжко болел, ему было больно, конечно, а, самое главное, страшно не хотелось покидать эту жизнь, которой он еще не успел по-настоящему насладиться. Он так кричал, он изрыгал такие дикие проклятья направо и налево, это была ужасная, ужасная смерть. Вот смерть эпикурейца. Так что все эти «ешь, пей, веселись» на самом деле это крик отчаяния, не более того.

Павел говорит:

33 Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы.

 34 Отрезвитесь, как должно…

 

А дальше отвечает на вопрос, а как же все-таки произойдет Воскресение:

35 Но скажет кто-нибудь: как воскреснут мертвые? и в каком теле придут?

Опять этот вопрос о теле. Для грека тело – это кости, мясо, кожа. Для Павла, с библейской точки зрения, это не вопрос, потому что он мыслит другими категориями. Тело это не мясо и кости, тело – это целый человек как индивидуум, как личность. Это личность! В этом мире она является вот так, а как в том мире – это нам непредставимо, потому что мы только говорим, что у Бога есть рука. Это мы только так говорим! На самом деле это за пределами нашего телесного опыта. Мы можем только воображать и представлять только какие-то аналогии, не более того, потому что свобода, в которой мы будем там, свобода неопределима. Определимо только насилие, только несвобода, потому что… Вот этот предмет, например, несвободен; он определен, он имеет пределы. Вот сюда он не простирается, сюда (показывает) тоже…Мы его можем измерить, взвесить, поставить; он несвободный, мы его можем определить, показать на него. А свобода (смеется)… Бога, например… Бог – это сама свобода, и мы определить не можем. Как мы можем показать пределы Бога? Он же вне всех пределов! Это Он делает пределы всем. И мы не можем указать на Него, для этого надо выйти за пределы Бога, то есть за пределы этого мира. Мы не можем определить даже этот мир. Для того, чтобы определить этот мир, то есть положить пределы, надо выйти из него. Вот я вышел за пределы кафедры – я могу ее определить и показать на нее. Но определить этот мир я не могу; это значит, мне надо уйти куда-то из этого мира и показать на этот мир, а уж тем более Бога. Все, что выходит за пределы этого мира, а Воскресение – это уход из этого мира в вечность, мы определить не можем. А свободу тем более! Это несвобода определяется, а свободу определить невозможно. Вот я свободен, например. Вы можете сказать, что я в следующий момент сделаю? Вы не можете. Вот, что я сделаю (делает жест руками). Ничто меня не заставило! Я сам это сделал! Свобода неопределима, ее нельзя запрограммировать, ибо это свобода. Вот так же и тело в Воскресении, оно не запрограммировано, ибо это человек свободный, как Христос: может через стенку пройти, может быть здесь, может быть там…

Этот сам по себе вопрос, с точки зрения апостола Павла, бессмысленный. В каком теле!? Это значит, мне надо показать, в каком: с пятью пальцами, с десятью пальцами. И он пишет: «Дурак!» У нас переводят «безрассудный»:

36 Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет.

«О глупец! О чем ты спрашиваешь?» Здесь он сравнивает Воскресение с посевом зерна, что зернышко умирает, и из него появляется нечто другое. Ну, конечно, с точки зрения новой науки нашей мы понимаем, что это не так, что зародыш в семени именно не умирает, он остается. Но они этого еще не знали, а аналогия-то хорошая. А главное ведь не в этом, главное вот в чем. Павел даже указывает, что сеется-то одно, скажем, зерно, а восстает какое-то другое тело, другая форма бытия. Он говорит: сеется простое голое зерно пшеничное, либо какое другое, а восстает-то что-то другое – с листиками, с корнями. То есть здесь есть глубокая мысль.

Сущность (мы бы сказали «генотип») сохраняется, а форма бытия меняется до неузнаваемости. Ведь посеяли зернышко, и из него не восстает большое зерно, а растет что-то совершенно другое, то, что по философии называется «форма». Меняется форма, не как внешняя форма, конечно. А слово «форма» –это аристотелианский термин, который означает «способ существования». Отсюда «метаморфоза» – перемена формы, то есть перемена способа существования. Как переводится «метаморфоза» по-славянски? «Преображение». А по латыни как будет? «Трансформация». То есть изменение образа бытия при сохранении сущности. Как в биологии, например. Вот было яичко, из яичка вышла гусеница, из гусеницы – куколка, куколка превратилась в бабочку. Яичко –гусеница – куколка –бабочка, яичко –гусеница – куколка –бабочка… Все это мы называем «метаморфозы», иногда в природе бывают удивительнейшие метаморфозы, фантастические совершенно. Одно и то же существо в совершенно разных формах бытия.Вот этот образ хочет показать апостол Павел, что сеется одно, а восстает совершенно другое, непредсказуемое.

38 … Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело,–пишет он,

42 …сеется в тлении, восстает в нетлении;

43 сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе;

44 сеется тело душевное (то есть ветхое, душа живая), восстает тело духовное(то есть от нового творения, от нового веяния Духа).

45 Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий.

Бог дает тело, как хочет. Каждому семени свое тело.

39 Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц.

Земные тела Павел специально называет «плотью», это несколько приниженное такое слово, которое означает «земная плоть», материальная. А есть тела небесные, тела небесные обладают славой,

40 … но иная слава небесных, иная земных.

41 Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе.

Здесь слово «слава» означает «сияние и красота». Павел восхищается этим многообразием различных форм в творении, которые и сегодня нас поражают. Так что непрерывность сохраняется, но непрерывность не такая, как представляли себе люди, которые думали, что тела из гробов встанут именно такими, какими они лежали в гробу. Нет, речь идет о непрерывности иного рода – сохраняется сущность при изменении формы существования. То есть каждый из нас уйдет как некая определенная личность, сформировавшая себя в течение земной жизни, и вот получит такое тело, какое она заслуживает как личность. Личность-то наша сохранится, но тело-то мы получим совершенно другое и непредставимое нам сейчас. Просто непредставимое! Об этом и думать не надо.

Дальше говорится о торжестве Воскресения:

51 Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся– вот здесь Павел употребляет глагол «metamorphosis» – все претерпим метаморфозу, преображение.

52 вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся

Конечно, Павел описывает здесь такие предельные события, о которых можно говорить только таким образным языком апокаполиптическим.

54 Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие…

Употребляется символ «облачение» или «облечение», то есть символ платья, символ одежды, в которую мы облекаемся. В Библии это очень важный символ. Одежда всегда символизирует содержание. Это библейский символ. Например, у апостола Павла в одном месте говорится о том, что когда Адам согрешил, то он был разоблачен славы Божией. То есть с него как бы спала одежда, состоявшая из славы Божией. Значит, Адам был не голый в раю, а одетый, но одетый как? Конечно, чисто физически он был нагим, но ему одеждою служила слава Божия. Слава Божия означает в Библии чувственно воспринимаемое присутствие Бога, которое чаще всего изображается как сияние. Шехина, присутствие, сияние. Условно на иконах изображается. Одежда всегда символизирует содержание человека, а отсутствие одежды – отсутствие содержания. Итак, если одеждою Адама было присутствие Бога, слава Божия, то, значит, содержанием жизни Адама был Сам Бог. А когда Адам ушел от Бога, согрешил, то он как бы предал Бога в непослушании своем, и он лишился вот этого содержания. И вдруг увидел, что он лишен одежды, что он нагой. Нагота – отсутствие содержания. И он попытался сделать себе какую-то одежду из листиков, чтобы придать себе хоть какое-то содержание своей жизни, пусть даже такое тленное.

Здесь говорится об облачении нетленности, то есть нашим содержанием жизни будет нетление и бессмертие:

«54…тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою».

Это цитата из пророка Исайи, конечно. В оригинале у пророка стоит «Бог уничтожит смерть навеки», но здесь у апостола Павла свободно цитируется «поглощена смерть победою», то есть выразительность усиливается. Смерть, которая до сих пор всех как бы глотала, заглатывала, а тут вот победа Воскресения, одним глотком –  хлоп! И смерть исчезла. Сама была проглочена и лишилась своей разрушительной власти. А дальше:

55 Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?

А это тоже довольно свободная цитата из пророка Осии, где смерть представляется уже как какой-то скорпион, жало скорпиона:

56 Жало же смерти – грех; а сила греха – закон.

Слишком сложная тема о законе, чтобы сейчас об этом говорить.

57 Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!

Вот так вот заканчивается эта замечательная, очень глубокомысленная, содержащая столько тем для размышления, тут на всю жизнь хватит, когда думаешь над каждым словом, глава о Воскресении Христовом.

Ответы на вопросы

Вопрос: (трудно разобрать; основной смысл)

В 20-й главе Евангелия от Иоанна Мария Магдалина первая видит воскресшего Спасителя. Он же сказал ей: «не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему». Что это значит?

Ответ:

То, что у нас переведено как «прикасаться», там стоит совсем другой глагол – «не хватай Меня», «не удерживай Меня». Мария Магдалина хотела удержать Его – как и апостолы когда-то хотели построить шалаши и жить вместе с Ним на земле. Но Он хочет уйти в вечную жизнь…

Вопрос:

В Евангелии подчеркивается, что Христос воскрес именно в том облике, в котором Его знали апостолы…

Ответ:

Это очень сложный вопрос. В каком облике Он воскрес – мы не знаем. Но другой вопрос: в каком облике Он являлся апостолам? Как бы они Его иначе узнали? Хотя иногда (помните?) они не сразу узнают Его. Там очень сложные моменты, когда они только в преломлении хлеба, то есть во время Евхаристии, они вдруг понимают, Кто перед ними.

Вопрос (неразборчиво): О ранах на теле Воскресшего.

Ответ:

А почему бы и не быть ранам на Его теле? Хотя бы ради Фомы, чтобы он уверовал.

Вопрос (неразборчиво): О явлении святых

Ответ:

Ведь святые являются из вечности, где они уже обладают полной свободой явления и воздействия на нас, и чудотворений…