Феодоровский собор, 17.11.2006

Расшифровка —  Ольга Беленикина

Сверка и корректура —  Л.Голубкова и О.Суровегина

Сегодняшняя лекция называется «Новозаветное учение о человеке и о его спасении». Постольку христианство исповедует Иисуса Христа как Сына Божия, Истинного Бога и Истинного Человека, то всякое учение о человеке во Христе есть одновременно и учение о Боге, равно как и учение о Боге непосредственно касается человека, есть и учение о человеке. Вообще, надо сказать, что Священное Писание никогда не говорит о Боге абстрактно, в философском ключе. О Боге говорится как о Высшем Существе, которое постоянно взаимодействует со Своим творением, о Боге как Отце, о Боге как о помощнике и покровителе Своего народа, о Боге, который спасает человека и весь мир, то есть о Боге говорится в отношении человека всегда и постоянно.

Равно как и о человеке нигде не говорится в смысле светской антропологии (как изучают на философских и психологических факультетах), о человеке всегда говорится как о существе в его взаимоотношениях с Богом, начиная от Ветхого Завета и кончая самыми последними строками Священного Писания. Разумеется, новозаветное учение о человеке опирается на ветхозаветное учение о человеке, а именно на то место из книги Бытия (2:4), где говорится, что Бог сотворил Адама из праха земного и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал Адам душою живою. Если мы будем более тщательно, буквально переводить с еврейского оригинала, то получается: «И сотворил Бог Адама…» Слово «Адам» – первоначально это не имя собственное (это мы привыкли, что Адам – имя собственное мужское), а «адам» – это «человек» по-еврейски. Сотворил Бог человека из праха земного. В еврейском языке стоит как бы игра слов: то, что у нас переводится прах земной, там стоит слово адама́, то есть понятно, что сотворил Бог Ада́ма из адама́. «Адама́» означает «пахотная земля». Все мы прекрасно понимаем метафорический, возвышенный язык Библии. Это не значит, что из какой-то глины слепил, как горшок – из земли. Имеется в виду материя просто. И в этом предложении указывается, что человек полностью тварное существо, он не Бог, а он земное существо, само слово «человек», «ада́м» и означает «земля» – «адама́».

«…и вдунул в лицо его дыхание жизни». Буквально: «и стал дышать ему в ноздри дыханием живым». И так человек стал «душою живою», то есть живым существом. При этом заметьте, что «душою живою» в Библии называется ведь не только человек, а всякое дышащее живое существо, всякое животное. Речь идет о жизни, о том, что человек – полностью тварное существо, но, как и прочие живые существа, в своей жизненности он полностью зависит от Бога. Помните: «… отымеши дух (дыхание) их, и исчезнут, и в персть свою обратятся. Послеши духа (дыхание) Твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли» (Пс 104(103):29-30). То есть в своей жизни человек полностью зависит от Бога как живой человек. Почему именно в ноздри стал дышать Бог? – Ну, это понятно! Представьте себе, как древний человек смотрит: чем отличается живое существо, дышащее, от, скажем, камня какого-нибудь: камень сам по себе не движется, а вот человек почему-то движется, вот у него грудь вздымается, дыхание присутствует. Отчего этого, в чем причина этого движения? Не может же камень сам по себе двигаться, а человек движется! Очевидно, что кто-то ему накачивает воздух в ноздри, дыхание жизни постоянно производит жизнь в человеке этим самым движением, божественным действием. Вот так Ветхий Завет, в принципе, говорит о человеке.

Теперь обратимся к тому, что стоит за словом «спасение»? Большинством людей спасение понимается как жизнь будущего века, как посмертное существование какое-то благое, если это спасение. А если погибель, то существование, исполненное страданий либо вообще отсутствие такового. Так вот если мы будем говорить о посмертном существовании и о тех идеях, которые стоят за выражением «жизнь после смерти», то здесь вопрос довольно сложный.

Вообще говоря, все человеческие идеи о посмертном существовании можно разделить, условно говоря, грубо говоря, на три основные группы. Первая, вам известная – это взгляд, или теория, или точка зрения – перевоплощение (слышали, конечно, да?), по-гречески μετεμψύχωση [метемпсихоза] – перевоплощение, о котором учит древняя Индия, отчасти, буддизм. Библия ничего не знает о перевоплощении и об этом никогда ни слова не упоминает и не говорит. Учение о перевоплощении неизвестно библейскому человеку.

Вторую точку зрения условно можно назвать «пессимистической», и вот надо сказать, что это основная точка зрения для Библии. Человек, как тварное существо, по самой своей тварной природе, смертен. Бессмертен только Бог! Всякая тварь по своей природе смертна, временна. И вот эту пессимистическую точку зрения, согласно которой, умирая, люди просто исчезают как люди, как и все тварное (сегодня есть, а завтра его нет), эта точка зрения была характерна для Древнего Вавилона, для архаической Греции. Вообще говоря, небытие как таковое представить себе невозможно, поэтому небытие древними людьми оформляется в некий метафорический образ – тень. Человек исчезает, от него остается только тень человека, «отпечаточек» такой. В Библии эта тень попадает в так называемый шеол, это еврейское слово, которое означает общую коллективную могилу. Туда все сходят, тело истлевает, а этот отпечаток, тень (это не человек, это мертвая тень!) опускается в шеол. Когда Священное Писание переводили на греческий язык, то еврейское слово «шеол» перевели соответственным греческим словом «аид» или «ад» (все зависит от традиции произношения). Библейский «ад», когда вы читаете Священное Писание Ветхого Завета, помните, что ад – это не то же самое, что мы привыкли сейчас понимать как место каких-то мучений. Нет, ад – это шеол, это коллективная могила мертвых теней. Ад, или Аид… Само греческое слово Ἀΐδης, «аид» – ну, помните: древнее царство теней, куда спускаются тени и уже не выходит никто, один только Орфей сумел выйти – этимологически происходит от «а» – это отрицающая частица, в греческом языке всегда отрицает, то есть «не», а «ид» (или «вид»; в древности произносилось «авид»), собственно говоря, –  однокоренное нашему «видит, ведит». То есть Аид – это нечто невидимое, такое условное место, которое невидимо и из которого ничего не видно, которое неведомо и из которого ничего неведомо, о нем и сказать-то ничего толком нельзя – просто какое-то место теней. Частичное и временное оживление теней из шеола, из ада возможно либо каким-то магическим действием, кровавым жертвоприношением, предпочтительней на могиле усопшего, или каким-то спиритическим сеансом. Вот такой взгляд на посмертное существование, так называемый пессимистический, очень характерен был для Вавилона и архаической Греции.

Третья точка зрения, ее можно условно назвать «оптимистической»: согласно ей человек бессмертен по природе. (А в пессимистической теории – смертен по природе). При этом оптимистическую точку зрения можно разделить на две позиции. Первая: человек бессмертен по своей телесно-материальной природе. Эта точка зрения характерна для многих стран, в частности, для Древнего Египта. Покойника бальзамировали (хотели сохранить его тело, потому что оно перейдет в иной мир), клали в саркофаг, снабжали земными вещами: пищей, мебелью, деньгами. Человек уходил в иной мир, который очень был похож на этот мир, сохранял все черты здешнего мира: там люди ели, пили, спали, точно так же, как и здесь, только в другом мире, для нас невидимом. Поскольку человек бессмертен, сама идея бессмертия предполагала ответственность человека: вот он попадет в тот мир, но в зависимости от того, как он прожил эту жизнь, он попадет либо в мир благой, либо в мир злой. Ему будет либо хорошо, либо плохо. А граница между этими мирами представляет собой суд. Существует такая египетская «Книга мертвых», согласно которой судили умерших на этой границе. И человека снабжали деньжатами в дальний путь, чтобы там подкупить, может быть, таможенников на этой границе. Все это мы знаем из истории Древнего Египта.

Вторая оптимистическая точка зрения – ее можно назвать идеальной: человек бессмертен не по своему телесному составу, материальному, а по своему духовному составу, идеальному. Бессмертно не тело (тело истлевает), а бессмертна душа человека – духовная субстанция, бестелесная. Такая точка зрения характерна для классической Греции (там была архаическая Греция – очень древняя, породившая пессимистическое учение об Аиде). А здесь вот – классическая Греция: Греция олимпийских богов, великих философов, Гомера…. Что характерно для такой точки зрения? Значит, тело истлевает, но человек по природе, по духовной природе, сам по себе бессмертен. Его душа вырывается из умершего тела, и особые такие духи, которые в греческой мифологии назывались гарпии (сейчас у нас «гарпия» – это женщина такая…). В греческой мифологии гарпия –  это мифическая полуженщина-полуптица; это довольно  полезные духи, которые хватали эту душу и, в зависимости от того, как человек жил на этой земле: хорошо или плохо  –  переносили либо на острова блаженных, так называемые Елисейские поля, Элизий, там наслаждались покоем и благой жизнью эти души; либо отправляли в Аид, где погибали эти души в царстве теней.

Вот такие точки зрения. Библия, конечно, не знает никакого учения о перевоплощении и, вообще говоря, не знает какого-то единого учения о посмертном существовании, потому что израильтяне такие представления заимствовали у великих окружающих больших народов, мощных держав: Египет, Ассирия, Греция, Рим… А Израиль – маленькое племя, и он заимствовал эти представления от окружающих народов. Наиболее долго в Библии, в Израиле (до сих пор!) держалось и держится представление пессимистического характера, представление о шеоле. Шеол – подземное царство мертвых, именно мертвых, не живых! Никаких живых там нет. Жизнь дает только Бог своим Духом. А когда Дух отнимается, человек исчезает и возвращается в свою персть, и перестает быть живым и человеком вообще. Так что в шеоле обитают не люди, никакие не души, а только тени людей, которые в Библии называются «нефаим» – мертвые тени. Об этом говорит огромное количество библейских мест, что шеол, «ад» по-русски – это не место пребывания душ –по-еврейски  нефешим, а место пребывания теней – нефаим. Например, Книга Иова: «Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю (да, ад еще называется «преисподняя») не выйдет, не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его» (Иов 7:9-10). Особенно много таких мест в книгах царя Соломона. Например, Екклезиа́ст: «Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые вообще ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем. Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты сойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости– ничего нет» (Еккл 9,4-6.10).

Вот классическое библейское учение о посмертном существовании. Душа живая – это жизнь, а шеол – могила, место пребывания не живых, а мертвых. И эти мертвецы могут иногда подавать признаки жизни, но лишь некоторые признаки жизни, как в случае магических каких-то действий, в случае некромантии, описанной в Первой книге Царств, в истории с Саулом. Но все это было строго запрещено законом, строго запрещено Ветхим Заветом: всякий спиритизм, всякий вызов этих теней из царства мертвых. Оттуда поднимаются ведь не живые люди, это тени поднимаются! Эти тени просто обретают некоторую видимость, поэтому они называются привидения, потому что это не люди – это тени, только видимые тени – привидения. Но это было запрещено – колдовство всякое. А если человек по своей природе смертен и умирает (его нет просто-напросто), то нет никакого суда, нет никакого посмертного воздаяния, для всех участь одинакова. «Участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества никакого перед скотом» (Еккл 3:19).

Даже после того, как было получено откровение о телесном воскресении Иисуса Христа, значительная часть иудеев и во времена Иисуса Христа, и до сих пор придерживались и придерживаются этой пессимистической точки зрения. Помните, например, в Новом Завете упоминаются такие разные группы людей, как фарисеи и саддукеи. Вот фарисеи были такими передовыми, новаторами, они верили в суд, в телесное воскресение. А саддукеи отмахивались от этого, говорили: ничего такого нет, никакого суда, никакого воздаяния, никакого воскресения; Библия нам говорит, что все сходят в могилу – и всё. И до сих пор существуют иудеи, которые верят в телесное воскресение, существуют и такие, которые, как саддукеи, отрицают его. Но они как-то уживаются, как и в древности уживались фарисеи и саддукеи.

И, тем не менее, наряду с этим отрицанием посмертного существования уже в древности в народе существовала и религиозная надежда на то, что со смертью все не обязательно должно закончится, и об этом говорится уже в очень древних книгах Ветхого Завета. Например, судьба праведного Еноха или Илии говорит о том, что люди умирают, но, тем не менее, они восхищаются Богом, то есть живыми попадают в какую-то другую сферу бытия. То есть шеол, этот невидимый Аид, ад – необязательная участь человека. Но особенно ярко и явственно эта надежда на посмертное существование выражена у великих пророков, таких как пророк Исаия. Или знаменитое место у пророка Иезекииля, которое читается перед праздником Воскресения Христова. Но надо сказать, что это уже несколько более поздние, чем самые древние слои Библии. В середине II века до Рождества Христова вера в воскресение мертвых была уже настолько распространена в народе, и вера в посмертное воздаяние: человек отвечает за свои прежние поступки, сохраняется ответственность, или суд. Суд – это всегда ответственность человека. Так вот, уже во втором веке до Рождества Христова впервые начинают возноситься молитвы за усопших. За тени-то что молиться, их просто нет. А если есть там еще какая-то жизнь, то надо молиться. Но это не в канонических книгах Священного Писания, в основном – в книге Маккавеев. Но это очень поздние книги. Учение о посмертном существовании, о воскресении и суде порождает учение о двух разных состояниях человека после смерти. После смерти человек попадает либо в воскресение, попадает либо…Помните, как в притче о бедном Лазаре и богаче, Лазарь куда попал? На лоно Авраамово, да? А богач попал в геенну огненную. Вот эти два понятия: лоно Авраамово и геенна огненная – то есть место блаженства, телесного блаженства и место телесного страдания – возникают очень поздно. В Ветхом Завете мы не найдем, только в Новом Завете возникает. Но эта вера в воскресение и суд была очень распространена.

Заметьте, чем же сходно это новое библейское учение о посмертном существовании с древними и чем отличается? Сходно оно тем, что жизнь продолжается, а отличается – очень принципиально и от пессимистической, и от оптимистической точки зрения. Пессимизм говорит, что человеку вообще ничего «не светит» после смерти, вообще! А оптимизм говорит, что человек по природе своей бессмертен. А учение о воскресении говорит, что у человека есть надежда: да, по своей природе он смертен, и в этом учение о воскресении сходно с пессимистической библейской точкой зрения. Но бессмертие человек получает не по своей природе, а только благодаря Богу, благодаря творческому действию Бога. «Послеши духа Твоего, и созиждутся» (Пс 104(103):30). Сам по себе ты персть, без Бога – ты земля, поэтому в землю уйдешь, и ничего от тебя не останется. Только божественным действием, дуновением Духа Божия может снова возродиться жизнь. Вот этим Библия уже на своих самых высоких страницах принципиально отличается от всех древних языческих учений – и от пессимистических, и от оптимистических. Человек не имеет бессмертия, а получает бессмертие как благодать Божию, но действие Божие необходимо для человека. Вот так вкратце учение о посмертном существовании.

А теперь обратимся к новозаветному учению о человеке. Это, конечно, тема очень обширная – новозаветная антропология. Библейская антропология ветхозаветная, как видите, проста: человек персть и жизнь имеет только благодаря Богу –  это, так сказать, основа, базис. Ну, а более развитое, более серьезное учение, конечно, находится в Новом Завете, и преимущественно у святого апостола Павла, в его, в общем, довольно сложных Посланиях. Апостол Павел – наиболее теоретизирующий из всех новозаветных авторов. Апостол Павел не строит никакой концепции, никакой теории о человеке, никакой теоретической антропологии. Он же говорит просто о спасении, о судьбе человека, о его спасении Богом через Иисуса Христа, но, тем не менее, он пользуется массой антропологических терминов, с которыми необходимо познакомиться.

Мы прекрасно знаем о том огромном влиянии, которое оказала уже в древности на библейский мир греческая философия. В какой древности? Ну, в эпоху Иисуса Христа, скажем, плюс минус одно столетие, и тем более в последующие времена; какое влияние на Израиль, на древнее иудейство, на раннее христианство оказала греческая философия. Вот наше современное христианское учение имеет как бы два источника: один источник – откровенный – из Священного Писания, ветхого Предания Израиля; другой источник – это греческая философия, дающая, так сказать, интеллектуальное, теоретическое оформление идеям Откровения. Древние израильтяне, конечно, не были знакомы с древнегреческой философией, это уже в более поздние, как я сказал, времена. Но, тем не менее, влияние древней философии было колоссальным, и прежде всего со стороны так называемого идеализма, основатель которого – Платон, величайший из всех философов. На древнее христианство и на иудейство той поры платонизм оказывал очень большое влияние. И это было естественно в силу того, что религиозный, библейский центр тяжести постепенно переместился из Палестины в языческий мир. Во-первых, благодаря действиям и миссии святых апостолов, прежде всего апостола Павла, который проповедует в языческом мире. А главным образом потому, что в 70-м году первого столетия Иерусалим был разгромлен, римские войска его сравняли с землей. Храм был разрушен, и произошло великое рассеяние иудеев, которое до сих пор не закончилось: мы видим, что иудеи, евреи живут по всему миру. И тогда Палестина была обнажена полностью: там исчезли и Храм, и синагоги, и население почти исчезло, и, конечно, исчезла Мать-Церковь, то есть самая первая Иерусалимская церковь, основанная сразу после Пятидесятницы. И апостолы, и второе поколение после апостолов, христиане, и иудеи – все рассеялись по Римской империи, в Африке, Европе, Азии и, естественно, впитали в себя уже новую культуру – языческую культуру эллинистического, греческого мира. Этот мир говорил на греческом языке, носил греческие платья, построил греческие театры и стадионы, возвел греческие храмы, называл своих детей греческими именами, имел греческую философию и греческое искусство. Всё было греческое. Все! И вот это греческое, эллинское, оказало колоссальное влияние вплоть до наших дней на христианское учение, на христианскую культуру.

А что было характерно для этой греческой антропологии, в частности – идеалистическо-платонической антропологии? Так называемый дуализм (от греч. «дуо»- что означает «два») – дуалистический взгляд и на мир, и на человека. Помните: идеалистическая философия Платона утверждала, что этот мир – материальный, это не единственный мир, что существует еще идеальный мир – мир идей. Идеи вечны, нематериальны, бестелесны, а этот мир – временный, здесь идеи находят себе лишь воплощения – временные, несовершенные воплощения. Возьмите, например, какую-нибудь идею: скажем, что сумма углов треугольника равна 180°. Об этом знали уже древние математики. Будет этот мир, Америка, Африка, Европа или не будет, а сумма углов не изменится, эта идея вечная! А здесь, в этом мире, треугольники все не совсем совершенные: они косые, кривые, с разными углами и прочее. Мир идей воплощается в материи в несовершенных формах. Вот такая, грубо говоря, философия идеализма – «дуо». То есть существует два мира: идеальный, совершенный, «небесный», метафорически говоря – и земной, несовершенный.

Точно так же и в человеке существует два начала. Идеальное, божественное начало – вечное, бессмертное, которое называется «душа», и эта душа воплощается в теле. А тело временно. Тело исчезает, а душа вечна, как всякая идеальная сущность, потому что ее еще называют «искрой Божией». Отсюда древняя греческая поговорка, такая идеалистическая: «sōma – sēma» [сома сэма] – «тело – гроб»! Гроб души, гробница, потому что тело и душа мыслятся как две разные субстанции: тело материально, временно; душа нематериальна, вечна, ее родина – мир идеальный. А тело является источником страданий, страстей и всяких несчастий души. Поэтому грек мечтал о том, чтобы душа, наконец, вырвалась из этого бренного тела и поднялась в небеса, где обрела бы покой на своей божественной родине. Кстати, этим оправдывались, например, в Древнем Риме самоубийства, хотя они не приветствовались. И, конечно, с этой точки зрения, с точки зрения греческой философии о двух частях в человеке, представляется абсолютно абсурдной и даже кощунственной мысль о воскресении. Помните, в Книге Деяний описано, как апостол Павел приходит в Афины, в центр греческой мудрости и философии, и начинает говорить о том, что Иисус воскрес. И, хоть его мало там слушали, кто-то сказал: он ходит и проповедует о каких-то новых богах; один бог Иисус (странное имя какое-то, восточное, еврейское, непонятное для греческого уха) и второй – богиня Анастасия (потому что «воскресение» по-гречески – «анастасис»). Но потом, когда они поняли, что Павел говорит о телесном восстании человека Иисуса из мертвых, то они посмеялись над Павлом, начали его хаять, говорить, «иди-иди отсюда, будем тебя слушать в следующий раз». Хорошо еще, что не побили, потому что с точки зрения грека, нет ничего ужаснее, чем возвращение в тело. Тело – это гроб, зачем же в него возвращаться?! Душа уже оттуда улетела! Это ужасно! Воскресение – это ужасно! Представления у них были такие: представьте себе, что пару недель назад вы похоронили кого-то из своих родственников, он в гробу лежит, и вдруг стук в дверь, или звонок – и является на пороге: здравствуйте, я ваша тетя! Такое, конечно, только в фильмах ужасов бывает, но приятного-то в этом ничего нет! И греки так себе это представляли и, конечно, они смеялись над Павлом. А причина-то этого взаимного непонимания в чем? Причина в том, что греки, то есть эллинистический мир, и Павел, то есть библейский мир, говорили на совершенно разных философских и антропологических языках. Ведь Библия не знает об этом разделении человека на душу и тело. Человек представляет собой нечто целостное, просто живая душа, то есть тело, исполненное жизни. А греки разделяли. Именно потому, что это были разные языки, Павел и не мыслит человека бестелесно, он просто не мыслит этого: либо человек есть, либо человека нет, и тогда ни тела, ничего нет! А греки мыслили себе так: тело отдельно, душа отдельно; тело гниет, а душа вечна. Это были разные языки, поэтому договориться было практически невозможно.

Трудно сказать, какая из этих философий правильная. Либо монизм, библейский взгляд («моно» – «единое»): то есть человек как единое целое. Даже современная медицина говорит, что лечить надо не болезнь, а человека. Это особый такой взгляд на человека, библейский. Либо греческий взгляд – дуализм, где человек анализируется, разделяется на две разные части. Трудно сказать, какая из этих точек зрения правильная, потому что и то, и другое говорит о великой тайне бытия человека. А кто из нас может открыть эту тайну до конца?! Более того, у Канта (тоже философ-идеалист) говорится, что «вещь-в-себе» непознаваема, сущность вещей непознаваема, тем более такой трудной, сложной твари, как человек. Можно лишь только как-то пытаться объяснить эту таинственную реальность либо одним языком, либо другим языком, можно переводить с одного языка на другой, но перевод – всегда довольно трудное дело.

Вообще говоря, дальнейшая история христианства шла под знаком греческой философии, греческой антропологии. Все мы это знаем, это вошло в нас с плотью и кровью со всей нашей эллинистической культурой. Библейская же антропология, библейский мир постепенно уходил на задний план: забывался еврейский язык; хорошо еще, что Библия была переведена во II веке до РХ на греческий язык. Если бы этого не произошло, потом никто не смог бы уже перевести, потому что знатоков еврейского языка не было. И сами евреи в рассеянии постепенно забывали родной язык; уже во времена Иисуса Христа и апостола Павла большая часть евреев за границей говорили по-гречески, они уже не помнили своего родного языка. Библию читали в синагогах по-гречески, проповедовали по-гречески, детей своих называли по-гречески. Помните, даже Ирод, иудейский царь, называл своих детей греческими имена. Поэтому всё библейское, еврейское уже уходило, оно уже перестало хорошенько пониматься по-древнему, по-библейски, а интерпретировалось уже по-гречески. Скажем, слово «душа», если встречается в Библии (а оно часто встречается и означает просто «жизнь»; душа живая – это дыхание жизни, душа – дышать, дыхание), то это слово интерпретировалось уже в эллинистическом плане – как какая-то бестелесная, бессмертная душа. Душа в Библии означает совсем другое, но уже забылось это первоначальное значение, а понималось по-гречески.

Так что эллинистическая антропология, эллинистическая космология прочно утвердились в христианстве, начиная с I века и до последнего времени. Появилось учение о дихотомии: человек состоит из двух частей – души и тела. Появилось учение о трихотомии: человек состоит из трех частей – духа, души и тела. Это все производные от эллинистической теории о человеке, от платонизма. Все это прочно утвердилось в фольклоре, в аскетической практике, в гимнографии, в христианском искусстве, в поэзии, в литературе, в философии – абсолютно во всей нашей христианской и даже нехристианской, и в постхристианской культуре господствует эллинизм. Даже, возьмите, вот такой чуждый религии человек, как психоаналитик Зигмунд Фрейд. Знаете, есть такое понятие: фрейдизм, психоанализ. Как он анализирует, как представляет себе человека? Человек состоит из трех разных. Зависимые друг от друга, но разные части: Я (Эго), Оно (Ид) и Сверх-Я (Супер-Эго). И Фрейд не скрывал, откуда он взял это представление. Ну что такое Я? «Я» – это личность человека, сознательная личность. «Оно» – это подсознание человека, темное, то, которое не осознается. Вы же не осознаете, скажем, что у вас бьется сердце; оно само по себе бьется. Вы не осознаете некоторые свои действия: вот, вы есть хотите! Вы не осознаете, например, невроз (у некоторых бывает): вот, человек пальчиками постоянно постукивает, это само по себе происходит. И так далее. И существует «Супер-Эго» – то есть совесть, то, что диктуется обществом, общественной нравственностью. Фрейд говорит, откуда он взял это – из Платона, точно так же, как и все христианство в этом плане из Платона. Фрейд называет место – это диалог Платона «Федр». Вспомните, там жизнь человеческая, человек как таковой представлен в виде возницы, который едет на коляске, запряжённой двумя лошадьми, двумя конями. Едет он в этой коляске по крутой горной дороге. С одной стороны – пропасть, с другой стороны – скала. Одна лошадь черной масти, вороной, очень злая и непослушная, она все время брыкается и норовит в сторону скакнуть и свалить колесницу и саму себя в пропасть. Другая лошадь – послушная, белая, легкоуправляемая, она выводит как-то по дороге, если может, возницу. Возница управляет этими двумя лошадьми; одной он и не может управлять, а второй как-то управляет. Возница – это Эго (Я), черная лошадь – это человеческое мрачное подсознание, Оно – все эти психические вещи, которые не осознаются, а белая лошадь – это Супер-Эго, это совесть, общественная мораль. Так глубоко проник платонизм во всю нашу культуру.

Если мы обратимся теперь к Новому Завету, а именно к апостолу Павлу прежде всего, то мы увидим, что у него взгляд на человека все-таки не такой! Помните, как о себе Павел говорит во Втором послании к Коринфянам (и в других местах то же он говорит): иудеи хвалятся своим происхождением, по плоти хвалятся; они говорят, что они дети Авраамовы, что они из такого-то колена. И вот я тоже потомок Авраама, из колена Вениаминова, иудей, фарисей. Он подчеркивает, что он – из потомства Авраамова, из колена Вениаминова, что он иудей, еврей, фарисей! Чем отличаются евреи от иудеев? Для Павла важно, что он именно еврей! У нас сейчас иудей – человек, исповедующий иудейскую религию, а еврей – это по крови, этническая характеристика. Да, иудеи – это те, кто исповедует иудейскую религию. Но иудеи, которые попали за границу, в рассеяние, живущие в Греции, в Африке, в Испании, в Галлии, в Риме, делились на две разные группы. Одна группа называлась иудеи-эллинисты – те, которые уже забыли еврейский язык, вошли в греческую культуру. Другая группа, довольно небольшая, компактно держащаяся вместе, называли себя евреи – это те иудеи рассеяния, которые знали еврейский язык, хранили обычаи отцов, читали Библию по-еврейски, мыслили по-еврейски и так далее. Так вот Павел подчеркивает, что он строгий еврей. Сейчас у нас уже другой смысл имеет то слово. Но, когда мы читаем Новый Завет, мы должны понимать не наш современный смысл, а тот, который написан! Павел мыслил по-библейски, строго, никакого эллинизма он в свою голову не допускал. Наоборот: он активно оспаривает этот платонизм во Втором Послании к Коринфянам. Например, греки говорят: «Я хочу обнажиться, чтобы моя душа улетела из этого тела!» А Павел говорит: «Не хочу обнажиться, не хочу раздеться, хочу одеться в еще лучшую одежду!» То есть получить еще лучшее тело. Одежда как тело. Чтобы вот эта новая одежда поглотила, переварила ветхое. Вот он спорит с эллинистами. Так что живет Павел в библейском мире. Поэтому, когда мы разбираем Послания апостола Павла, а это ведь самые основные богословские сочинения Нового Завета, мы должны четко помнить, что не надо воспринимать слова, которые он пишет, в привычном для нас эллинистическом ключе. А надо воспринимать так, как их воспринимали древние евреи, люди Библии, как воспринимал и употреблял их апостол Павел.

Конечно, Павел не строит, вообще говоря, никакой абстрактной теории о человеке. Когда он говорит о человеке, он все время рассматривает его по отношению к Богу. Его основные антропологические характеристики. Основная и прежде всего – это слово тело. Тело – это основная характеристика человека в Библии. Для нас сейчас это сейчас немножечко странно, но так оно и есть. Конечно, Павел говорит по-гречески, но мыслит по-еврейски. Свои мысли переводит на греческий язык и пишет по-гречески. И вот тут возникают некоторые трудности. Дело в том, что при переводе с еврейского на греческий уже в древности (во II веке до Рождества Христова, когда Библия переводилась на греческий язык) произошли такие, с нашей точки зрения, неприятности, когда одно и то же еврейское слово переводилось совершенно разными греческими словами. Дело в том, что библейский еврейский язык достаточно бедный, ведь это очень древний, архаический язык. И хороший еврейский словарь, библейский насчитывает порядка 10 тысяч слов. А древнегреческий словарь, древнегреческий язык был очень богатый к тому времени; древнегреческий хороший словарь насчитывает 300 тысяч слов. Сравните: 300 тысяч слов или 10 тысяч слов – в 30 раз больше. Значит, можно сказать, что одно еврейское слово могло переводиться разными греческими словами, синонимами, похожими друг на друга с разными оттенками. Так произошло с основным антропологическим понятием.

В Ветхом Завете и Новом Завете мы находим два разных слова, обозначающих человека, как я его вижу, единого человека. Это слова: тело (по-гречески sōma; ну, знаете: соматические болезни, соматика ) и другое слово – плоть (по-гречески «саркс»; тоже знаете хотя бы слово «саркофаг»; «фагос» – пожирать; пожиратель плоти, пожиратель человека, то есть, гроб, куда кладут человека). Но оба эти слова «тело» и «плоть» – это переводы одного и того же еврейского слова «басар». Еврейский беднее, там есть одно слово «басар», а переведено было несколько разными словами – «тело» и «плоть». Одни так переводили, другие так переводили, кому как нравилось. Но ведь в греческом языке тело и плоть имеют несколько разные оттенки. Тело – это тело, а плоть – это что? Вот как по-немецки будет «плоть»? – Fleisch, а по-английски? –– flesh. Это мясо, материальный состав тела. Чуть-чуть разные вещи. И вот здесь начинаются трудности. Запомним: мы-то придаем этим словам уже современное значение, но, когда мы читаем Библию, ни в коем случае нельзя этого делать, ни в коем случае! Надо всегда помнить, что Библия говорит библейским языком. Итак, тело и плоть в Ветхом Завете – это одно и то же. В Новом Завете, на который уже оказала гораздо большее влияние греческая философия, поздние греки, эти слова уже чуть-чуть разное значение имеют.

Вот обратимся к слову тело. Слово это замечательное, оно имеет самое самое непосредственное отношение к понятию о спасении. Само слово sōma – «тело» имеет корень sō; ma – это окончание среднего рода. Корень sō означает «целый». То есть sōma, если мы будем переводить буквально, означает «цело», «целое». Заметьте, что в древнеславянских языках тело и цело – это было одно и то же слово, ц и т – взаимозаменяемые согласные. Тот из вас, кто знает белорусский язык, вспомните, как по-белорусски произносится и как пишется тело? Цело – так и пишется через ц. То есть «тело» есть нечто целостное, целое, это человек как целое. Точно так же, как в греческом sōma означает «целое» и означает «тело» одновременно. То есть тело и есть целое. Это человек, как мы его видим, как мы его чувствуем, это человек в его объективной данности. Иначе как тело, как целое мы человека познать не можем. В Библии это «басар» называется. Кстати, в Новом Завете, если у евангелистов Матфея, Луки, Марка, у апостола Павла Иисус Христос на Тайной вечере говорит: «примите, ядите, сие есть тело Мое…», то у евангелиста  Иоанна: «…кто не ест плоти Моей…». Только это разные переводы одного и того же слова «басар». Иисус говорит «басар», а переведено по-разному. Но об этом несколько позже.

Вот тело есть нечто целое, человек как целое. Конечно, именно поэтому человек без тела в Библии просто не мыслится. Без тела – это будет тень, тень, которая в шеоле. И апостол Павел не мыслит человека без тела. Когда древний грек говорил «тело мое», это значит «я», «тело твое» – это «ты». Тело не обязательно связано с материей, потому что есть, как апостол выражается, тело душевное, как у Адама, потому что Адам стал душою живою (тело ветхого Адама как наше сейчас тело). Но ведь есть же и тело духовное, то есть тело Воскресения, тело, пронизанное Славой Бога. Но всегда все равно человек есть тело! Оно не обязательно связано с материей: молекулами, атомами. Это может быть совершенно другое что-то, неведомое нам, но всегда тело, целый человек. Тело и человек – это практически одно и то же, так в Библии. Любопытно, что такое понятие «тело как человек» отражено ведь не только в греческом языке, но и в других языках. Вспомните, как по-английски, скажем, кто-то, что-то, никто – somebody, anybody, nobody, everybody – везде body, тело. Somebody – какое-то тело, кто-то; nobody – никого нет, то есть ни одного человека. Все это слово тело! Очень интересно.

Человек как тело, как объект – этот объект мыслится объектом действия. Поэтому, если тело есть человек как объект, как предмет, то это тело может находиться в рабстве – «тело греха» (Рим 6: 6), говорит апостол Павел. Это не значит греховное тело, это тело греха, то есть тело, принадлежащее греху, служащее греху. Человек в рабстве у греха. Или «тело смерти»(Рим 7: 24). Тело или человек (как целое), которым владеет смерть. Это родительный падеж – греха, смерти (чего?), родительный это падеж принадлежности. Например, помещение собора, то есть помещение, принадлежащее Собору. Тело греха, тело смерти – тело, принадлежащее греху, принадлежащее смерти, или в рабстве у греха, в рабстве у смерти. Апостол Павел восклицает: «Кто освободит меня от сего тела смерти?» Он не хочет сказать, что избавить от тела вообще, он хочет сказать: кто освободит меня от рабства смерти, чтобы обрести тело Воскресения.

Итак, sōma, тело есть человек как целое. А что значит целое? Что значит sōma, цело, целое? Все предметы могут быть целыми и нецелыми. А что это означает? Это означает, что либо целый – неделимый – то, что не делится, а нецелое – это то, что можно разделить. Вот, например, эта кафедра есть целое, то есть тело. Почему? Потому что я не могу ее распилить пополам и получить две кафедры. Она неделима как кафедра! То же самое можно сказать: если я очки разломаю, это уже не будут очки, это будут осколки какие-то. Это тело, оно неделимо. Так же и человек: я не могу перепилить пополам и получить двух человек. Поэтому человек есть тело, то есть целое, неделимое. Вспомните, как по-гречески будет «неделимое»? Атомос: a-tomos. А – не, томос – делимое. Всякое тело есть неделимое, атом. Понятнее будет, если перевести это слово «атом» на латинский язык. По латыни отрицание «не» будет – in (ин). Например, dependent – зависимый, independent – независимый. А как «делить» будет по-латыни? Dividere. Не-делимый, а-том – in-dividuum, индивидуум. Индивидуум по-латыни, атом по-гречески, неделимое по-русски – это всегда тело, человек. Человек есть индивидуум, это производное от слова тело.  Бывают и не тела, то есть то, что делится. Например, я насыпаю кучу песка. Я ее спокойно раздвигаю на две кучи песка. Вот куча есть куча, а не тело, она делится. Есть тела, неделимое, а есть не тела, делимое – кучи. О человеке говорится, что он тело, целое, неделимое. Но это только мечта! Потому что на самом деле человек очень даже делим. Все время делится наш молекулярный состав; за семь лет полностью все косточки меняются. Человек постоянно разлагается – вплоть до того, что он смертен и превращается не в человека, не в тело, а в кучу праха, в кучу! То есть человек хотел бы быть неделимым, здоровым, бессмертным, а на самом деле он постоянно делится – вплоть до полного уничтожения и разложения. И поэтому истинного тела у человека нет. Нет у него истинной целостности, ему она еще нужна, эта целостность.

Мы говорили о том, что корень sō означает «целое». Как называется христианское учение о спасении? Сотериология. Там тоже корень sō. Если мы переведем буквально, то sōteria [сотерия] – целение, выздоровление. То есть спасение – это возвращение человеку утраченной целостности, неразложимости, или, иными словами, бессмертия. Сотерия – то, что у нас переводится «спасение». Что такое спасение? Спасение из пожара, от наводнения и пр., но в подлиннике, в Библии, – там «сотерия» – «целение». И поэтому Спаситель, по-гречески Sōtēr [Сотер], означает Целитель, если буквально переводить. Это тот, Кто возвращает нам целостность, Который нас исцеляет. Исцеляет от чего? Имеется в виду от какой-то болезни, от болезненного состояния. И эта болезнь, от которой происходит исцеление, в Библии называется грех. И симптомы этой болезни – это наша ограниченность, наше разложение, наш распад, наше нездоровье во всех отношениях. Вот таким образом самое основное антропологическое понятие о человеке в Новом Завете – «сома», «тело» – теснейшим образом связано с понятием «спасение».

У нас нет тела… Я обычно вспоминаю одну драму английского или ирландского драматурга-абсурдиста Сэмюэла Беккета. У него на сцене появляются два мусорных бочка. Крышка одного бачка открывается (ну, абсурд такой сценический), и из нее появляется голова старика (противного такого старика). Этот старик ноет, плачет: «У меня выпадают волосы, зубы, я вообще весь болею и уже умираю». Крышка захлопывается. Открывается крышка такого же бачка по соседству. Оттуда появляется голова точно такого же старика, такого же беззубого, лысого. И он говорит: «Жизнь прекрасна! Жизнь удивительна!» –  улыбается во весь беззубый рот. – «Ведь жизнь – это движение. Движение есть изменение, а я изменяюсь: я теряю волосы, зубы…» Мы теряем, мы разлагаемся, и это есть жизнь. Нам только кажется, что у нас есть тело, на самом деле вот этого самого тела, целостности у нас нет! И эта целостность нам дается только в Теле Христовом. Вот Христос Воскресший, вот Он уже не разлагается, Он уже не умирает, Он уже свободен. Он уже не тело смерти и не тело греха, а Тело Воскресения. Только в Нем есть истинная целостность, только в Теле Христовом, как в истинном Образе Божием. А мы этот образ утратили, и эта утрата произошла через болезнь – грех.

Для того чтобы понять некоторые библейские места (новозаветные места), абсолютно необходимо помнить об этом понятии – «сома» как целый человек. Ну, например, в Первом Послании к Коринфянам, в 6 главе, начиная с 12-13 стиха, апостол Павел начинает спорить с коринфскими христианами-дуалистами, которые считали, что тело, телесная жизнь – это нечто низменное. Они теперь, после крещения, живут во Христе и не имеют к этому телу, которое есть гроб души, никакого отношения. Они уже все в Духе, во Христе, в совершенстве. И очень гордились этим. Они говорили: «Мне все позволено!» Потому что вот этот дуализм может привести к двум разным нравственным позициям. С одной стороны, если ты пренебрегаешь своей телесной жизнью, считаешь ее чем-то низменным, подверженной гниению, тогда либо ты не обращай внимание, плюнь ты на это тело! Что на него обращать внимание! Это все низменное! Я уже в Духе, там где-то высоко… Либо надо всячески принижать это тело, такой аскетизм, всячески над ним издеваться: пусть хуже ему будет. Вот и те, и другие были в Коринфе. В 6 главе Павел спорит с либертинистами, которые говорят: «Мне все позволено, потому что я уже весь во Христе, в совершенстве. Мне все позволено!» А Павел говорит: «Но не все полезно!» (6, 12). А они ему говорили: «Ну как же! Пища для чрева, а чрево для пищи, а Бог уничтожит и то, и другое, это все земное!». А Павел им возражает: «Как вы можете о человеке так думать? Ведь человек – это не просто чрево, набитое пищей (это они так представляли себе человека, его земное существование). Человек – это тело, тело же для Господа, и Господь для тела!» И это нам непонятно, о чем апостол пишет, ведь под телом мы понимаем мясо, кости, кожу, сало, но для Павла тело – это человек в его целостности. И относиться к человеку как к пузу, набитому какой-то пищей, – для Павла это безумие, это кощунственно. Он говорит: «Человек – это не чрево, а человек – это тело, целое, целостность, которая должна существовать для Господа, потому что сам Господь с неба сошел для тела, то есть для человека». Если мы этого не понимаем, мы очень многого не поймем в Библии.

К сожалению, наши интерпретаторы (начиная со II-го века и до недавнего времени) настолько были вовлечены в эллинистическую тему дуализма, что они уже не знают истинного языка Библии. Например, такой блестящий толковник, как святитель Феофан Затворник, который написал самые лучшие комментарии на апостола Павла на русском языке, когда доходит до этого места в Послании, он говорит: «А это место темно!» Ему непонятно, непонятно… Или возьмите вот такое место, как знаменитые слова Иисуса Христа (так называемые «установительные» слова) на Тайной вечере: «Примите, ядите, Сие есть Тело Мое…». Конечно, Он говорил о том, что примите, ешьте, Я есть Хлеб Жизни; причащайтесь Мне, потому что это Я, Тело – это Я, это Человек, это образ Бога-Человека Иисус Христос. Когда мы Бога принимаем в себя, не мясо-кости-кожу-сало, а Его целиком в каждом кусочке. Это объединяется воедино от одного Хлеба, от одного Тела, которое дробимо, делится, но неразделяемо, как говорится на Литургии. Это особое такое Тело. Но в истории христианства получилось как? Когда под словом «тело» стали понимать (по-эллинистически, по-гречески) нечто чисто материальное (тело как гроб), то получалось вот что… Вот вы открываете, например, Служебник, по которому служится Литургия, так в конце есть такие учительные примечания. И в них говорится: если тебе во время Литургии, на престоле, на дискосе, на котором лежит Агнец, Тело Христово, вдруг увидится мертвый младенец, разрезанный на куски, тело какое-то, ягненок или агнец мертвый, то тогда нужно прекратить Литургию, закрыть храм и продолжить уже на следующий день. Может, это все-таки видения нехорошие, от злого. Откуда вообще могли возникнуть такие видения (а такие видения были!), представления? Да потому, что они под словом «тело» – Тело Христово понимали именно мясо-кости-кожу-сало-мозги – материальное тело, которое, естественно, когда разрежем, будет кровоточить, будут куски мертвого тела. Если бы сохранялось библейское понимание этого слова «Тело», что «Это Я! Это Я, который делится на всех, но неразделяемый», тогда бы этих видений уже и не было.

Все это очень важно, очень интересно для понимания. И нам придется остановиться на этом понятии «тело» (время лекции вышло), хотя, конечно, антропология этим не исчерпывается. А дело в том, что это понятие «тело» очень важно, оно основное понятие. Недаром же христианство – это христианство вочеловечения, воплощения в конкретном человеческом теле Самого Сына Божия. Недаром христианство учит о телесном Воскресении в отличие от всех остальных религий мира. Это основное антропологическое понятие, недаром и Церковь представляется как Тело Христово, то есть какой-то один как бы человек, нечто целое, неделимое. Теснейшим образом связано это понятие с понятиями сотерия, или спасение, целение, целение человека. Не надо думать, что Христос исцелил человеческую природу в том смысле, что вернул человека в состояние до грехопадения. Это не так. Во Христе мы имеем вовсе не возвращение к Ветхому Адаму, мы имеем Нового Адама, совершенно новое творение, не первое творение перстное, а новое творение небесное. Так что не к Адаму возвращаемся во Христе, а преодолеваем все ветхое, в том числе и ветхого Адама, и переходим в совершенно новое состояние – Богочеловеческое.

Кроме понятия «тела», существуют важные понятия «дух человеческий», «душа», «плоть», «совесть», «воля», «ум», «человек внутренний», «человек внешний». Это все антропологические понятия, очень важные. В Библии часто какие-то органы заменяют метафорически те или иные свойства человека. Например, сердце. Что для нас является сердце? «Кардиа» по-гречески. Сердце – это как бы орган чувства, любви, милосердия. Но в Библии не так, как ни странно: сердце – это вовсе не орган чувства, сердце – это орган ума, орган сознания. Говорится, например, о злых и добрых помышлениях сердца, сердцем человек мыслит! Оказывается, в Библии другое совсем представление о сердце. А вот, например, орган любви какой? – Чрево. Материнское чрево, «утроба» по-славянски. Говорится, благоутробие, это значит любовь, ευσπλαχνία по-гречески. А вот, скажем, чувства присущи почкам. Когда говорится «почки», оно переводится «внутренняя»: «Благослови, душе моя, Господа и вся внутренняя моя имя святое Его…» В Библии стоит все почки мои. Это интересные антропологические моменты.

ВОПРОС:

(Слова благодарности за лекцию). Если я вас правильно я понял, апостол Павел — трихотомист?

ОТВЕТ:

Нет, монист. Монист! Он весь пребывает в библейском монизме, он не делит человека на бессмертную душу и на бессмертное или смертное тело. Для него человек представляет собой единое целое, он пребывает в чисто библейской системе координат. Человек смертен как целое и как целое воскресает благодаря действию Духа Святого.

ВОПРОС:

Отец Ианнуарий, как меня учили на курсах в Лавре, я понимаю, что есть дихотомия, есть трихотомия, это учения о человеке. Есть святые отцы, которые поддерживают дихотомию, есть те, которые – трихотомию. Вот в этом плане апостол Павел к кому должен быть отнесен?

ОТВЕТ:

Да ни туда, ни туда! Потому что начиная с конца первого века христианское учение становится эллинистическим. Святоотеческое богословие основано на греческой философии. Тут вся терминология греческая о природе, ипостаси, сущности, но в Библии же еще ничего этого нет. Павел ничего этого не знает, он пребывает еще полностью в библейской сфере влияния.

ВОПРОС:

Второй вопрос. Вы нам сегодня преподали очередной яркий пример, как надо читать Библию. Кто хотел, тот услышал: «Имеющий уши да слышит». Но мне интересно ваше мнение на вопрос: как изучать Библию? Не читать, а изучать!

ОТВЕТ:

Вопрос этот, конечно, естественный, и у нас не так уж много возможностей и путей изучать Библию, прямо скажем. Сейчас открываются возможности и перспективы: литература появляется, которую тоже нужно осторожно выбирать, какая полезная, какая не очень. Я вот, например, в свое время учился в Духовной Академии. Я не могу сказать, что я много постиг в Новом Завете из академических учений наших. И когда я закончил Духовную Академию, я стал преподавать, сначала я преподавал основное богословие, логику, тематическое богословие, но потом меня наш ректор бывший архиепископ, нынешний митрополит Кирилл, вызвал меня к себе и сказал: «Вот у нас сейчас нет преподавателя Нового Завета, вот, давай-ка бери преподавай Новый Завет». Я пришел в ужас, потому что мне пришлось преподавать апостола Павла, из которого я ничего, ровным счетом, не знал. Конечно, читать-то я все читал, от а до я. Прочитал, но преподавать – это же совсем другое дело! Надо же во всем разобраться слово за словом. Я ничего не знал! Я пришел в ужас. И что же надо было делать? Как я вышел из положения? По мере того, как я преподавал, я старался идти на шаг вперед перед учениками. Но это все понятно: начинающий преподаватель. Вот, скажем, самое раннее произведение апостола Павла − Первое послание к Фессалоникийцам. Я стал искать, какие книги мне могут помочь разобраться во всем этом. Ну не сразу, ну хоть как-то, чтобы не на пустом месте людям излагать…. Нашел – святитель Феофан Затворник, его комментарий на Первое послание к Фессалоникийцам. Целая книга, где он каждое словечко разбирает. Может быть, еще на своем уровне конца 19-ого века, он, понятно, еще не знал современной библейской науки, но, может, это лучшее, что у нас было. И вот так вот параллельно, читая этот блестящий, замечательный не только филологически, но и духовно-аскетически комментарий, текст, я постепенно шаг за шагом изучал… Затем следующее послание и так далее. Потом, когда я его прочитал, законспектировал, пришло время каких-то других книг. А каких? А у нас-то больше ничего особенно вразумительного в Православии, книг для широкой публики нет. Ну, по счастью, я знал иностранные языки, а немецкой и английской литературы предостаточно у нас в библиотеке было. Вот и все. А хорошие комментарии сейчас появляются все-таки.

ВОПРОС:

А Иоанн Златоуст?

ОТВЕТ:

Вы понимаете, Иоанн Златоуст… У него есть беседы на апостола Павла, есть беседы на евангелиста Матфея, замечательный Иоанн Златоуст. Но, во-первых, они слишком обширны, во-вторых, далеко не каждое слово и не каждый параграф там разбирается… Ведь у него по случаю – вот чтение сегодня, например, такое. Он перескакивает через главы. И потом это больше приносит такую нравственную пользу, чтение Златоуста: это проповеди, это нравственные толкования. А если вы хотите разобрать текст, и то нужно, и то нужно. Тем более, что Феофан ведь строит свои толкования не только на личном своем филологическом опыте, но и на опыте святых отцов. Чтобы не читать и не разыскивать святых отцов (которых у нас не так уж много и переведено, а если переведено, то ужасающе переведено). Тот же самый Иоанн Златоуст, которого трудно перевести плохо, но так, как у нас переведен… Как говорила одна моя знакомая, преподавательница греческого языка говорила: «В русском переводе Златоуст – это несмазанная телега, а не Златоуст! Когда читаешь в подлиннике− это восторг! Восторг!» Ну, что делать? Златоустовский комментарий и то лучше читать, а других-то вообще невыносимо читать, да и мало. А вот Феофана Затворника когда берешь, он просто сам из Златоуста переводит, и из других святых отцов: и Феодорита Кирского, и Феофилакта Болгарского, и блаженного Августина, и из Иеронима. Он дает подборку святоотеческих комментариев. То есть это очень полезное чтение.

ВОПРОС:

Вот я недавно купила лекции епископа Кассиана (Безобразова) на Евангелие от Марка, от Луки?

ОТВЕТ:

Да, киевское издательство «Дух и лiтера» выпускает книги епископа Кассиана (Безобразова), который кончил свою жизнь в Париже лет тридцать тому назад. Это был, не сказать, популяризатор, но замечательный исследователь Нового Завета, переводчик Нового Завета, один из очень немногих (их можно пересчитать по пальцам). Полезная книга, тем более что на русском ничего лучшего и нет. Но это книга в пятьдесят страниц… Когда вы берете хороший комментарий, ну, скажем, на евангелиста Матфея, научный хороший комментарий с подбором всех толкований от первого века до двадцатого века, с филологическим анализом (но это научная работа, не для широкой публики), то это четыре мощных тома − целая библиотека! А книжечка Кассиана − пятьдесят страниц. Разница-то есть: 2500-3000 страниц комментария или 50 страниц…

ВОПРОС:

(неразборчиво) Человек умирает – что в дальнейшем происходит?

ОТВЕТ:

Вы спрашивает, что с Вами будет? Ну, это откуда я могу сказать! Вы предстанете перед Судом Господним, а там уже решится, что с Вами будет.

ВОПРОС:

(неразборчиво)

ОТВЕТ:

А это совершенно понятно, потому что Бог воплотился в конкретном человеке, Он принял человеческую природу в ее данном, исторически обусловленном состоянии (т. е. в болезненном состоянии )для того, чтобы ее возвысить, как мы говорили только что. Причем, что человеческая природа включает в себя человека как такового, а он включает в себя всю жизнь. И Христос воспринял всю человеческую жизнь: от рождения и до смерти, целиком. И всю эту жизнь затем воскресил в новую жизнь. Вот так же и каждый из нас, соединяясь со Христом, тем не менее должен изжить всю свою человеческую жизнь. Но, с другой стороны, мы говорим о вещах, настолько таинственных, о которых апостол Павел сказал в Первом послании к Фессалоникийцам: «Не все мы умрем,но преобразимся все». Мертвые воскреснут в преображенном теле, а те, которые останутся в живых до пришествия Господня, будут восхищены. Но это все связано с понятием эсхатона, с концом этого века. А о временах и сроках мы ничего не можем сказать…

ВОПРОС:

(не слышен вопрос)

ОТВЕТ:

Ведь Воскресение −это акт, который выводит вас уже за рамки этого мира. Вы уже не в этом мире. Воскресение происходит не в этот мир, оно в иной мир, где уже нет вот этого всего: разлагающегося и временного, где есть совершенно все иное. Там уже нет нашего пространства, там уже нет нашего времени. Вот посмотрите: Иисус Христос уже может быть и здесь, и там, Он независим от нашего пространства, Он независим от нашего времени, Он надвременной, вечный. Поэтому, когда происходит воскресение или когда произойдет наше воскресение, мы тоже выйдем за рамки нашего времени, и поэтому говорить когда, здесь, и сейчас, или потом − бессмысленно.

ВОПРОС:

У апостола Павла такие слова есть: «Бог вчера, сегодня и завтра один и тот же». А вот можно все-таки считать, что Бог Ветхого Завета и Нового Завета − это не одно и то же?

ОТВЕТ:

Нет, Бог-то один и тот же! Просто познание Бога меняется. Как сказано в послании к Евреям, «Бог многократно и многообразно глаголал отцам через пророков». Если перевести на русский поточнее: Бог «по кусочкам», по-гречески «полимерос», по кусочкам, по частям открывался. И открывался многообразно, по-гречески «политропос», то есть с разных сторон. Представления о Боге, которые возникают в результате Божественных откровений, они, конечно, изменяются, а вот во Христе Бог уже открыл себя целиком.

ВОПРОС:

Так вот, может, здесь и есть граница?

ОТВЕТ:

Никакой границы между тем Богом и этим Богом нет, есть граница между нашими представлениями о Боге, они же все историчны, они меняются.

ВОПРОС:

Мне кажется, что мы можем с современных позиций, позиций нашего времени, как люди, которым дано откровение, дано Евангелие, мы можем посмотреть немножечко по-другому и сказать: «Ну, конечно, Бог Один и Тот же, но кое-что изменилось?»

ОТВЕТ:

Да не кое-что изменилось! Во Христе произошла просто религиозная революция во всем мире, в иудейском и языческом мире.

ВОПРОС:

Слушатель уже сам, вместо вопроса начинает излагать свои суждения о Троице и возможных изменениях в восприятии Бога. Эта Троица уже не та, которая была в Ветхом Завете, правильно?

ОТВЕТ:

В Ветхом Завете были еще какие-то проблески этого откровения, а в Новом Завете уже полное откровение о троичности. Троица та же самая!

ВОПРОС:

Прошу меня извинить. Я читаю Евангелие далеко не каждый день. Но должна просить у Вас прощения, прослушав, я думаю: правильно делаю! Переводов хороших нет, комментариев хороших нет. Или все-таки я должна читать и своим убогим умом разбирать, как-то Духом Святым все-таки читать, несмотря ни на что?

ОТВЕТ:

Во-первых, вы христианка, и наше христианское существование, наше христианское бытие вовсе не определяется чтением или не чтением той или иной страницы Священного Писания. Человек может быть абсолютно безграмотным и не знать не одной буквы, и тем не менее быть прекрасным христианином, святым и святее всех святых. Так было, есть и так будет. Священное Писание − это наш костыль, наша радость, дающая нам новое содержание нашей христианской жизни. Так сказать, это условие нашего христианства необходимое, но недостаточное, безусловно. Потому что, чтобы быть хорошим христианином, надо стяжать Дух Святой, а вовсе не читать. Это совершено разные вещи. Но, как говорил Господь Иисус Христос: «Будьте мудри, как змии, и прости, яко голуби». То есть надо быть искренним христианином − как голубь, но в то же самое время не чуждаться земной мудрости и здравого смысла.

Вот, ищите пути! Вот мы попали в такие условиям, благодаря определенным историческим событиям, о которых вы все знаете, когда на протяжении почти целого века всякое религиозное, всякое христианство были запрещены, когда держать Библию было просто запрещено. Я вспоминаю, когда наш преподаватель архимандрит Августин, когда у него нашли дома Библию, так его же забрали! Это уже в семидесятые годы, когда я в университете учился. Ну что это такое? Конечно, всякая богословская, библейская наука приостановилась… Вот в таких условиях мы пребываем! Ну что ж: и сквозь асфальт травка пробивается! Так же и мы должны какие-то пути искать! Читайте, читайте, изучайте. Читайте маленькие комментарии − те, что есть. Магазины полные сейчас всякой литературы, выбирайте, листайте. Например, читаете Кассиана (Безобразова) – а далеко же не все читают! Радуйтесь этому!