Феодоровский собор, 2006- 2007 гг.

Запись Л.Голубковой

Расшифровка —  Е. и М. Лифоровы

Сверка и корректура —  Л. Голубкова и О.Суровегина

Первая лекция, или беседа, как угодно это называйте, потому что вряд ли это какая-то тематическая лекция, но в дальнейшем у нас будут такие темы, которые очень конкретные, и мы будем заниматься конкретными вещами, там по-настоящему лекции будут. Но вот эта первая обозначенная тема − «Как относиться к Священному Писанию, или к книгам Библии» − она носит такой, скорее, общий характер, и ее лекцией трудно назвать. Мне хотелось бы просто порассуждать сегодня на, может быть, даже общерелигиозные темы и потом перейти к темам Священного Писания.

Я думал: за что зацепиться вначале?.. Может быть, кто-нибудь из вас слышал о том скандале, который совсем недавно произошел в нашей Церкви, в Русской Православной − где-то с месяц тому назад, может быть, чуть поменьше – о переходе одного священника Курской епархии в ислам. Слышали, да? Да, конечно, слышали очень многие. Об этом писалось и говорилось, в интернете довольно много материала: в частности, его как бы исповедь, или объяснительная записка «Почему я стал мусульманином». Этот молодой священник обучался в семинарии, потом, закончив ее, стал преподавателем Курской семинарии, там преподавал историю Церкви. Затем захотел продолжить свое образование и поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, но учился экстерном, фактически заочником. Вы сами прекрасно понимаете, те из вас, кто учился заочно, знают, что это ненастоящая учеба. Потому что настоящая учеба – это посещение лекций, это отдача большей части своего времени учению или хотя бы слушанию живого слова лектора. Ну, а заочно – этот человек соприкасается с какими-то книгами, далеко не всегда, и не более того. Так вот, на протяжении трех лет обучения он фактически ни разу… нет, один раз: ну, он приезжал на экзамены только сдавать. У меня на лекции он появился только однажды, когда был на первом курсе (а у нас три года учатся, три курса в Академии), попросил у меня тему работы − кандидатской диссертации, я ему ее дал. Ну, а потом он уже не появлялся никогда, только на экзаменах. И вот в этом году, так и не защитившись, он закончил курс обучения. А потом вдруг появляется сообщение о том, что он перешел в ислам.

Вы понимаете, почему я начал с этого? Потому что и он в своей исповеди тоже начинает со Священного Писания, Нового Завета при этом. Конечно, такой серьезный шаг, как переход из одной религии в другую, тем более из христианства в ислам, нам кажется просто диким, да? Это настолько редчайший случай за все последние годы. Это, может быть, только второй случай из известных нам, конечно, переходов. Первый кто был такой, вы не помните? Такой отец Вячеслав Полосин был. Он член Государственной Думы был, ну, такой, политически значимый человек. А здесь, в общем-то, более или менее простой священник, ну преподаватель семинарии, ну, он был, правда, руководителем Молодежного отдела Курской епархии, по всей видимости, был связан с Отделом внешних церковных сношений, потому что много путешествовал, на всякие международные встречи молодежные ездил – и такой внезапный переход…

Так вот, конечно, когда читаешь его записки, видишь, что он искренне поступил, совершенно искренне; это мощный такой психологический шаг, рывок, полная смена своей жизненной установки, удивительно смелая, разумеется. И задаешься вопросом: а какие могут быть причины к этому? Что могло человека подвигнуть к тому, чтобы так резко изменить свою жизнь? Вот представьте себе: видный молодой священник в Курске – и вдруг вот такой скандал… Ну, вы знаете нашу публику, и христианскую, и, тем более, нехристианскую; люди часто бывают и глупы, и жестоки. Разумеется, он в Курске просто не может сейчас появляться, потому что боится. Он живет в Москве. Он потерял всю работу, он потерял все деньги. У него осталась семья в Курске. Он как-то вынужден с этой семьей общаться, посылать им какие-то средства, которые он зарабатывает в Москве в последнее время… Мы не знаем, что там дальше с ним будет. Во всяком случае, это очень серьезный шаг, который требовал такого, смелый и мужественный шаг. Но вот что могло подвигнуть человека на это? Какие причины?

Конечно, очень часто, когда мы задаемся вопросом о разумных, рациональных причинах, то мы впадаем в заблуждение, потому что очень часто действуют отнюдь не рациональные причины, а абсолютно иррациональные. Мы ищем какого-то разумного поведения от человека, а, может быть, у него просто психическое заболевание – тут мы ничего не можем сказать. Но все-таки мы всегда ищем какую-то причину. Ну, он приводит такие причины, причины идеологического характера, в одном из интервью. Он говорит о том, что в исламе он нашел истинное единобожие, веру в Единого Бога − Аллаха, в то время как христианство как-то отошло, с его точки зрения, очень примитивной, конечно, − от истинного единобожия, потому что здесь вера в Троицу, здесь вера в то, в се… Более того, православная церковь поощряет свою паству не просто к отступлению от единобожия, но к суевериям и к многобожию: поклонение не только Пресвятой Троице, но еще и святым, еще и иконам, еще и мощам и т.д., и т.д. В общем, идеологические аргументы очень старые, давно известные и очень примитивные, конечно. Я не думаю, что подобные примитивные идеологические аргументы могут повлиять на смену жизненной ситуации, такую, какая у него. Наверняка там что-то глубже, что-то психологически глубже лежит… И вот он в своей исповеди указывает на какие-то якобы психологические причины, которые постепенно подвигали его к уходу от христианства в православной форме и переходу в ислам.

Он говорит о том, что, вот, я вырос в неверующей семье, но потом в своих поисках пришел к Богу, крестился, кончил семинарию (а он считался очень ревностным христианином и очень благочестивым до последнего времени в Курской епархии). И потом мне захотелось глубже изучать богословие и Священное Писание, и поэтому я поступил в Духовную Академию − чтобы глубже изучать Писание…

Вот мы с вами собрались тоже, чтобы прикоснуться к изучению Писания. Но, конечно, когда читаешь эту его исповедь, которая называется «Почему я стал мусульманином», то у меня лично возникло ощущение такой трогательной беспомощности, такой трогательной провинциальности и наивности всего, что он там пишет, несмотря на то что он грамотный человек, пишет довольно красиво, ни одной ошибки там орфографической нет… ‑ «Вот я взялся глубоко изучать Писание»… Он один раз появился на моей лекции, один раз всего за три года… Но он «глубоко изучал Писание»!

Ну, представьте себе, вот поставьте себя в положение провинциального молодого человека в Курске, где нет никакой литературы фактически. А этот человек, когда он подходил ко мне и когда я его спрашивал: «Ну, а какую работу мы будем писать?» (а он на кафедре библеистики был) – оказалось, что он не знает ни древнегреческого языка, ни еврейского языка, которые нужны для ученого знатока Писания, для ученого – не для простой публики, а для ученого, он же в Академии! Он не знает ни английского, ни французского, ни немецкого языка, то есть вся фактически литература по Священному Писанию для него закрыта, кроме той «прослоечки», которую составляет русскоязычная литература, русская, которой кот наплакал, то есть ее практически нет.

Ну вот, в последнее время только что-то начинает появляться, но это крохи по сравнению с тем тысячным потоком… Ведь библеистика как наука изучения Библии – как наука (а он же претендует на глубокое изучение) – появилась очень недавно, в XIX веке. И вы знаете, что XX век – это был век развития науки вообще: физики, биологии, информатики и в том числе гуманитарных наук, в том числе библеистики, которая дала мощные ростки, мощные всплески в XX-м веке. Но все это проходило там, потому что здесь-то после революции все было запрещено: не было духовных школ, даже то, что было дореволюционное, все оно было под корень уничтожено: кого расстреляли, кого замучили, кто уехал – здесь не было ни-че-го. Естественно, после войны, когда появились духовные школы, какие-то ростки стали пробиваться, но для того, чтобы возникла научная школа, вы же понимаете, это нужно не одно поколение людей. Так же просто не возникнет все. А там все это развивалось.

В качестве параллели можно привести какие-то другие науки. Помните, как здесь, еще в сталинские времена, послевоенные, была запрещена кибернетика, генетика. Как говорили: «кибернетика – это продажная девка империализма». И всех их расстреляли: этих кибернетиков, генетиков, − то есть все самое ценное, самое роскошное, что возникло в этих науках, оно просто отбрасывалось. Уж не говоря о библейской науке…

И человек говорит, что «я буду глубоко изучать», не имея ничего, ничего для того, чтобы изучать − ни литературы, ни знаний никаких, ни знаний языков и т.д. Что значит для него «глубоко изучать»? Ну, он нашел одну книгу – «Христос и первое христианское поколение» епископа Кассиана (Безобразова). Прекрасная книга, которая написана где-то в середине ХХ-го века, но на уровне науки конца XIX-го века. Но хорошая книга. Вот единственное, что он нашел и что он, может быть, даже проштудировал. А так – для него «изучать глубоко» означало открыть Библию и читать. Ну, вот как сейчас, знаете, ходят, например, иеговисты какие-то по квартирам, или на улицах к нам подходят и предлагают Библию: «А вы читали Библию?» И у них такое наивное… я не знаю, может быть, они зомбированы в этом плане, я просто не могу понять этой психологической установки: такое у них убеждение, что если ты будешь читать Слово Божие, то ты сразу станешь верующим человеком, и тебе все откроется. Это настолько наивный взгляд, что, читая сложнейшие, древнейшие тексты, иной совершенно культуры, двух-трехтысячелетней давности, написанные совершенно чуждым для нас языком, подчас непонятным, в не очень хорошем переводе к тому же, − и что ты, открыв это вдруг, вдруг обретешь веру и найдешь то жемчужное зерно, которое составляет христианство… Это, конечно, очень наивный взгляд, но взгляд очень старый и глубоко укорененный.

Вот так же и наш герой моего рассказа, с которого я начал, он тоже, по всей видимости, стал «глубоко изучать», то есть просто-напросто читать. И обнаружил – о, что бы вы думали, он там обнаружил? – он обнаружил там противоречия, что вот в книге Деяний написано так об апостоле Павле, а вот в Послании к Галатам он о себе пишет вот этак. Вот здесь, в этом месте вот это историческое событие, а здесь оно как-то передвинуто и т.д. Мы все прекрасно знаем, что разные авторы пишут об одном и том же событии по-разному, это же понятно. И все эти так называемые противоречия наукой уже давным-давно, уже сто лет тому назад, объяснены все. Но он-то этого не знает! И вот ему открылись эти противоречия, и он понял (так, психологически), что все это если не прямая ложь, то, во всяком случае, туман сплошной. И дальше он пишет, что: «…И ведь преподаватели в Духовной Академии (я в том числе) знают об этих противоречиях, они знают об этом, потому что они ученые люди, но они скрывают от народа, они никому не говорят, чтобы…»

Ну вот, вы понимаете, пахнуло XIX-м веком, помните, эта критика XIX-го века в адрес Церкви, что вот эти попы, которые обманывают людей, сами знают, но обманывают всех… Да, вот такая наивная, наивная позиция. Конечно, это неубедительно все и психологически не убедительно. Наверняка там были какие-то более глубинные причины перехода, но не будем уже ни осуждать, ничего. Тем более, что он вовсе не собирается осуждать, уж особенно, Церковь.

Вот, «глубоко изучать Писание»… А с другой стороны, подумайте: все-таки вот есть христианство, вот есть ислам, вот есть иудейство. Почему предпочесть одно, а не предпочесть другое?

Ко мне несколько дней тому назад подошел один молодой человек на лекции в семинарии. Он уже кончил, но так иногда похаживает. Он катехизатор в одном училище военном – летное училище Можайского, есть такое здесь, в Петербурге. И он часто общается со студентами, со слушателями, молодыми юношами, которые там обучаются, и какие-то проводит с ними беседы. А иногда даже офицеры заходят, преподаватели, послушать его. Ну, он-то человек, конечно, не очень грамотный, и вряд ли его беседы глубоко интеллектуальны, но и публика, которая его слушает, тоже далека от высоких материй и интеллектов, поэтому там все так довольно гармонично, наверно, сочетается. Офицеры, те чаще всего просто говорят: «Да что он, дурак, что ли? Что он нам здесь лепит? Какой там Бог? Ну, какой там Бог? Господи, что он, дурак, что ли? Молодой человек, вроде нормальный, а…» Ну ладно, это старшее поколение. Но молодые прислушиваются, вроде им что-то интересно, от чего-то у них уши вянут, что-то они не понимают. Но потом они ему задают вопросы. Да, когда он говорит, что ведь вам же надо стать христианами, ну, в общем и в целом, такая направленность беседы: «Примите крещение, вам же надо креститься, вам же надо креститься!» Они не совсем понимают, они его спрашивают: «А зачем?» Ну как − зачем? Обычно у нас ведь какое объяснение. Если вы включите телевизор или послушаете, там, радио, вы постоянно услышите о том, что вот Церковь надо укреплять, потому что у нас нравственность расшатана, что такая масса сейчас и наркоманов, и блудников, и пьяниц… и так далее и так далее. А вот если укрепить Церковь, то сразу вот и блудников не будет, и наркоманов не будет, и алкоголиков не будет − вот все это исправится сразу. Можно подумать, что тогда, когда не было церковной пропаганды, ну вот − в коммунистические времена, в пятидесятые- шестидесятые годы − прямо наши средние школы были полны пьяницами и наркоманами! Да ничего подобного не было! Наоборот: молодежь была еще лучше. Это сейчас церковная пропаганда − а хуже!

Связи здесь прямой никакой или почти никакой − нет, но люди почему-то этого не соображают, потому что в мозги всех людей почти въелось, что религия обязательно − это высокая нравственность, это отождествляется. Связь, конечно, есть, но отождествить эти вещи нельзя. Так вот, когда он им говорит: «Ну, вы же будете хорошими людьми…Вам надо креститься!», они говорят: «Мне и так хорошо, я и так не плохой: я не пью, я не курю, я не блудник, вот учусь здесь. Зачем? Зачем мне креститься? Зачем мне христианство ваше? Мне и так хорошо».

Вот задавал ли кто-нибудь из вас себе этот вопрос? Что вы ответите своим близким или как вы ответите своим знакомым? Вот подходят часто и говорят, что «вот у меня перешел туда-то или туда-то муж, сын там, не хочет креститься, не хочет венчаться», что-нибудь такое. «А зачем?» − он спрашивает. А вы можете ему ответить? Чтобы наследовать вечную жизнь (ответ из зала)…Вечная жизнь, а как вы докажете это, вот, вот простому человеку? Как вы докажете это, как вы покажете: вот смотри, вот вечная жизнь, вот – видите? ‑ вот вечная жизнь. Вы же не можете показать, это же тайна…будут прощены грехи (из зала)…А он скажет: «А я и так не грешил». Вы понимаете, это все ответы, которые, как горох от стенки, отскакивают. Вот ведь вопрос-то серьезный! Другая жизнь (из зала)…Другая жизнь…да, да, да…все это трудно, трудно, тем более простому человеку очень трудно все это доказать.

Вот, конечно, встает вопрос о религии вообще. Разумеется, чувство религиозности – это чувство, во-первых, глубинной тайны, глубинной тайны бытия. Когда взгляд человека скользит только по поверхности вещей и глубже не проникает, то он не может быть религиозным. Но каждый человек или почти каждый человек время от времени вдруг проникается ощущением тайны. А что такое быть вообще? А что такое вообще все это? А почему человека иногда пронизывает трепет, когда он смотрит на какие-то прекрасные вещи? Ну, скажем, на закат прекрасный или на восход, на звездное небо, и вдруг у него мурашки по спине идут. Вот кто-нибудь из вас смотрел когда-нибудь, на юге особенно, на звездное небо это черное, на котором звезды, а некоторые падают? Трепет охватывает. Или на море… Или слушает прекрасную музыку, и вдруг человек волей-неволей, повторяя чьи-то, может быть, слова, говорит: «Но это же прямо божественно!», да?. Вот это вот ощущение тайны бытия, оно присуще каждому человеку и рано или поздно посещает любого, глядишь ли ты на прекрасный цветочек или видишь ты какие-то ужасные вещи, скажем, извержение вулкана…

Непонятно… Когда вы смотрите на историю вообще, вот включаете телевизор, вот вы видите, что вот там война, вот там рвутся бомбы, что вот здесь вот в парламенте начинают кричать что-то такое люди, или… Никого из вас не пронизывало ощущение – а зачем они все это делают? Что за мышиная возня? Если подумаешь о том, что нас окружает: мир, космос, бытие, природа −и вдруг видеть, как вот эти вот люди, как муравьи, как муравьи кусают друг друга, бегают, суетятся для того, чтобы завтра исчезнуть… Появятся новые, опять начнут, как в муравейнике, друг друга кусать, бегать, прыгать, добиваться власти, надевать себе перья, короны, чтобы к ним подползали и поклонялись… Все это настолько нелепо и смешно! И вот в такие минуты, когда человек это ощущает, он ощущает, что существует несоответствие между тем, что он видит в мире человеческом, и глубокой тайной бытия – вот это религиозное чувство. Но до тех пор, пока все эти чувства не открылись…

Вот часто говорят: «Ведь что-то там есть!» И в ответ на вопрос: «Ты веришь в Бога?» – Нет, я в Бога не верю, но что-то есть!» Наверняка из вас многие слышали это, да? Ну, конечно, человек искренне говорит: «Что-то есть» − то есть в нем есть ощущение тайны. Но до тех пор, пока все эти ощущения остаются на уровне тактильных, так сказать, ощущений: зрительных, слуховых или ощупью («что-то есть») − до тех пор это не называется религией, это просто ощущение. Но тогда, когда они обретают форму: метафизическую, мифическую, то есть разумную форму; когда эти ощущения обретают какую-то форму в разуме, оформление происходит – вот тогда это уже называется религией. Потому что человеку, вообще говоря, свойственно все, что он видит, слышит, ощущает, как-то апробировать своим разумом, как-то объяснить разумно. Так появляются древние мифы, которые отражают ощущение человека – религиозное ощущение. Так появляется религия как высшая форма человеческой культуры вообще. Но, как всякая культура, и эта форма культурная претерпевает развитие от низших форм к высшей форме, к высшим формам и к наивысшей, которой мы считаем христианство. И сейчас мы увидим, почему. Так что есть религии на более низком уровне, есть выше, выше, выше – все они отражают глубокие религиозные ощущения людей в мифической форме и в форме – вот, скажем, у нас – в форме Писаний.

И вот здесь интересно, смотрите: есть несколько мировых религий, так называемых. Какие это? Христианство, ислам, — что еще у нас? Иудаизм, буддизм еще, пожалуй. Хотя насчет иудаизма спорят, мировая это религия или не мировая. Мировая, скорее, по значению, а не по универсальности, потому что это религия одного народа фактически; она очень националистична. А что касается христианства, ислама и буддизма, то здесь это, конечно, универсальные религии. И вот из них три религии, так называемые авраамические религии − это иудаизм, христианство и ислам; это религии Книги. Мусульмане называют себя называют правоверными, а христиан и иудеев они называют «люди Книги», хотя и мусульмане тоже – люди Книги. Заметьте, что ни у древних греков, ни у древних римлян или египтян, ни у буддистов, ни у индуистов – у них, конечно, у всех есть книги: исторические, отражающие мифы и т.д. – но ни у кого нет Священного Писания. Есть набор мифов каких-то, сказаний, часто устных. Но вот Писание (записанное, буква, текст) появилось только – как мы сейчас называем, Ветхий Завет – в иудействе, потом перешло и в христианство; ну, и в исламе – они признают и Библию нашу Священным Писанием, но еще более священное Писание у них есть – какое? Коран. Это все люди Книги. Это удивительный, конечно, и совершенно необычный факт, провиденциальный, по всей видимости, факт в истории человеческой культуры и религии, что появились наиболее высокие религии, которые связаны со словом, с записью, с книгой.

Наше общество сейчас – это общество посттрадиционное, так его называют, постиндустриальное, посттрадиционное, даже постмодернистское общество. И мало-помалу, вы заметили, наверное, что молодежь отходит от книги как таковой. Люди еще моего поколения, может быть, несколько младше, они еще очень привязаны были к чтению, к литературе. Вот в моей семье − хотя это была очень простая семья, неверующими мои родители были – не было такого вечера, пожалуй, когда бы не садились и не читали, хотя бы на ночь, пару страниц, пока глаза не закроются: что-то почитать, какой-то роман… В школе мы тоже довольно много читали, довольно много учили литературы.

Современный молодой человек (я не имею в виду элитарные школы в столице, которые тоже есть, а вот простая, районная какая-нибудь школа на окраине) – вы посмотрите, что они читают и что они знают, молодые люди 18-20-22-х лет: ни-че-го! Недавно я смотрел по телевизору, пару лет тому назад, сериал «Идиот» по Достоевскому. Молодой человек 20-летний, кончивший школу на «четверки»-«пятерки», разумеется − ему было скучно смотреть. Он сидел рядом со мной, он говорит: «Что Вы смотрите?» Я говорю: «Да вот, «Идиота» смотрю». – «Ой, терпеть не могу я Толстого!», − сказал он. Не любит человек Толстого! На «четверки», на «пятерки» кончил! И люди его же класса, его поколения, они не умеют ни писать, ни читать − ничего. Видит у меня книгу, какую-нибудь серьезную, «Психоанализ» там, Зигмунд Фрейд, что-нибудь такое. Имя ему знакомо – он начинает читать, полстраницы прочитает, его глаза уже устают, он неспособен дальше читать, потому что он не понимает просто дальше, нет навыка чтения. Начинаешь говорить ему, пересказывать тот же самый текст – все понимает. Совершенно другой способ восприятия информации, книга не играет уже никакой роли или почти никакой роли. Ее читать скучно, нет навыка. Отсюда и безграмотность.

Знаете, что сейчас появился так называемый «албанский язык», слышали о таком? Это очень забавно. У молодежи всегда существует какой-то свой жаргон. Он текучий, переменчивый, как ветер мая. И вот, современный молодежный жаргон называется «албанский язык». К албанскому реальному языку он не имеет никакого отношения, потому что «албан» на молодежном жаргоне означает «болван» (смеется). Им пользуются в интернет-чатах, в болтовне интернетной. Он возник как шутка, но это шутка нешуточная и, в общем-то, может иметь серьезные последствия. Ну, люди, например, пишут отзыв на какую-нибудь статью: «Привет авторам». Пишут: «Привед афтарам», да? Это как бы такая шутка, но она уже входит в обиход. Или, например, существует такое словечко, одним словом, восклицание восторга «вот это да!», пишут: «ватэтада», одним словом, «ватэтада» и восклицательный знак и т.д. Отношение к слову, к тексту очень сильно изменилось, очень сильно.

Закрывать на это глаза невозможно. И в связи с этим перед нами как людьми, на плечи которых возложены задачи миссии (а каждый христианин должен апостольскую миссию нести в той или иной степени в этом мире, но мы об этом не задумываемся), мы не замечаем того, что мир-то сильно изменился, мир уже посттрадиционный. Привязанность к определенным формам культуры, в частности, к написанному слову – это удел старого общества, мы это должны прекрасно понимать. Ведь вот древнее общество было очень патриархальным обществом и очень традиционным обществом. Все шло по традиции, и существовало такое как бы негласное соглашение между людьми, что чем старее − тем истиннее, да? Древнее все – настоящее; чем дальше − тем все хуже становится. Современная молодежь ужасна, а подрастает молодежь вообще никудышная! Мы-то, мы-то росли, мы были хорошие, а наши отцы в нас вложили самое хорошее, а деды – те вообще были полусвятые, а прадеды – те были просто святые, а там дальше − боги и герои. Вот это типичная установка ментальная для патриархального общества, для традиционного общества.

Вот сейчас это исчезает. Но любопытно то, в чем мы часто не отдаем себе отчета; что первый мощный разрыв с традиционным патриархальным обществом произошел именно в Иисусе Христе. Когда вы серьезно задумаетесь над проповедью, над Нагорной проповедью, над Посланиями апостола Павла, то вы увидите, что здесь произошел какой-то водораздел. Ну, вот Евангелие, например, наше – это некий водораздел между двумя историческими эпохами. Недаром же мы говорим: до Рождества Христова и после Рождества Христова. Ведь все религии дохристианские − будь то язычество во всех его формах, будь то иудейство ветхозаветное – это религии закона.

Существует божественная сфера. Человек хочет ей угодить, ему хочется благо получить от Бога. Но для того, чтобы получить благо какое-то, ну как он его себе понимает, надо что-то такое сделать. Вот принесешь жертву богу Зевсу, скажем, − и Зевс тебе дарует благо, да? Вот сделаешь что-то, вот исполнишь эту заповедь Закона − и будет тебе дано благо, шалом…

И вдруг появляется религия, которая говорит, что ничего подобного нет и быть не может. Никакие жертвы, никакие исполнения всех заповедей не приведут человека к полноте ожидаемого блага; что вечная жизнь (если так называть высшее благо человека) даруется только Богом благодатью, а не потому, что человек крутится, вертится и что-то такое делает. Что бы ты ни делал, хоть вверх ногами стань, как бы ты ни крутился − тебя ожидает все равно могила. Все.

И только Воскресение Христово и то, как это событие объяснялось уже впоследствии, скажем, апостолом Павлом, только это позволило изменить полностью религиозную установку. Человек получает блаженство вечной жизни, свободы, счастья в таком даже земном плане не за то, что он что-то делает и Бог ему что-то должен. Как будто Бог – это какой-то высокий, большой-большой такой человек, которому ты что-то делаешь, а Он тебе что-то должен за это сделать, да? Ничего никому Бог не должен! Он только может дарить, потому что Он Творец. Как мир Он сотворил свободно, так же и новый мир, и тебя нового Он может сотворить свободно, благодатью, что и произошло в Богочеловеке Иисусе Христе нам  в спасение и в назидание. Вот это был полный разрыв со всеми древними установками.

Заповеди. Сейчас вы включаете тот же самый телевизор или радио, вы слышите: вот, нам необходимо христианство, потому что христианство учит десяти Христовым заповедям. Ну, слышали наверняка такое, да? Скажите, есть десять Христовых заповедей? Есть заповеди Моисея, совершенно верно, ветхозаветные заповеди Моисеева закона, а Иисус Христос говорил об одной заповеди, точнее о двух, которые равны друг другу, да? Возлюби Бога и возлюби ближнего! Ну, или не делай другому того, чего не хочешь делать себе. Можно по-разному формулировать. Вот единственная заповедь любви! Причем заметьте, что здесь слово «заповедь» надо, пожалуй, ставить в кавычки, потому что что такое заповедь? Заповедь – это требование, да? Это требование, законное требование – делай то, не делай это. Вот это заповеди.

Но можно ли так требовать от человека любви? Разве это возможно? Конечно, нет − нет! Как можно сказать: «Люби его»?! Я его терпеть не могу! Ну, как я его могу полюбить, если ну не дано мне это, не дано мне это! Да? Любовь – это такая вещь, которую нельзя потребовать. Поэтому мы здесь слово «заповедь» ставим мысленно в кавычки; и апостол Павел об этом пишет. Он пишет, что любовь – это не заповедь, что это дар Божий, благодать, это подарок. Подарит Бог любовь тебе − будет она, не подарит − не будет ее. И не заслужишь! Любовь нельзя заслужить никаким образом, правда? Но ведь заслуженная любовь за что-то − это продажная любовь. Любовь нельзя заслужить, она либо приходит, либо не приходит − это дар Божий.

Религия христианства – это религия благодати, это религия дара, а не религия дел и требований от Бога. Это полный разрыв со всей человеческой традицией, со всей, и она произошла в Иисусе Христе. Потому христианство – это посттрадиционное общество в принципе. Мы этого не осознаем, а почему? Потому что, если мы читаем Новый Завет и пытаемся ощутить жизнь этих первых христианских общин − лучше всего это понять, когда мы читаем апостола Павла, конечно, его Послания там к Фессалоникийцам, к Галатам, к Коринфянам − то вы погружаетесь в атмосферу, которая настолько резко отличается от того, что мы вокруг себя видим и чувствуем, что просто диву даешься! Мы это подчас можем не замечать за нашим текстом, потому что привыкли его читать как что-то такое благочестиво хорошее, но не вникаем в суть, где каждое слово имеет абсолютно конкретный смысл, только надо вникнуть в это. Откройте, предположим, Послание к Галатам.  Меня всегда поражало это место… Галаты, третья глава, с самого начала. Здесь Павел обращается к галатам с упреком: он основал Галатийскую церковь, а галаты считались в Римской империи – это же была Римская империя – этот народец, галаты, считался очень невежественным, грубым, их с удовольствием брали в солдаты. Солдатам не надо слишком много мозгов, надо уметь исполнять приказы; вот это они умели делать. А так они считались − то, что у нас называлось раньше «скобари». Галаты – это было ругательство в Римской империи: «У, галат!» Как у нас говорили: «У, скобарь!» Это значит: «грубый человек». Так вот Павел недоволен галатами, потому что они, будучи христианами, начинают переходить в иудейство, начинают исполнять заповеди Закона, все эти постановления Закона: что-то есть, что-то не есть, праздновать в этот день, не в этот день… Павла это страшно раздражает, потому что он понимает, что его дело вообще идет насмарку. Он им подарил религию любви и свободы, а они вновь себя порабощают закону Моисея и всем этим заповедям. И вот он им пишет в третьей главе: «О несмысленные галаты!» Ну, там по-гречески несколько более сильное высказывание такое, грубоватое… «Кто прельстил вас не покоряться истине?» Перевод там неправильный: не «кто прельстил вас», а «кто вас околдовал», т.е. сглазил. Не просто «прельстил, обманул», а сглазил, околдовал. Потому что для Павла это непостижимо: как можно обрести талант христианства, эту жемчужину, это счастье, за которое можно отдать все на свете, и вдруг променять это на что-то другое – это возможно только через какую-то магию, через колдовство, через насилие какое-то. Поэтому он так и пишет. Но у нас перевод не такой: «кто прельстил вас не покоряться истине, вас, у которых перед глазами… был Иисус Христос». «Сие только хочу знать от вас: через дела ли Закона вы получили Духа, или через наставление в вере» − там по-гречески немножко иначе: «через то, что вы услышали Евангелие, через слово, которое пришло к вам, евангельское». Меня этот стих всегда поражал: «Сие только хочу знать от вас: через дела ли Закона вы получили Духа». То есть – вот, подумайте – значит, Павел знает, что галаты знают, что они получили Духа. И Павел знает о том, что они знают, что они получили Духа, значит, что-то реальное такое…и остается только спросить: а по какой причине вы получили Духа?

И вот подумайте: некоторые из вас были крещены во взрослом состоянии, не младенцами. А некоторые из ваших знакомых приходят ко крещению уже во взрослом состоянии, т.е. они стремятся обрести Духа, да? Крещение получается в Духе. Конечно, это Дух может прийти к человеку в любое время, потому что Дух свободен и дышит, где хочет, но утверждается, так сказать, уже сознательно человеком в акте крещения. Подумайте: человек до крещения и после крещения. Вот сегодня он крестился, пришел в церковь, торжественно крестился, обрел Дух. И прошел еще завтрашний день, послезавтрашний… Вот может ли человек сказать: «Да! Я получил Духа!» Ведь это же должно ощущаться как-то, да? В самой жизни человека, в самих ощущениях его, в самой направленности его жизни, в самосознании, во всей жизни: я уже живу в Духе, я ощутил Духа, я получил Духа! Кто из вас мог сказать это после своего крещения? Мало, мало кто, как текла жизнь, так и течет, ну вот крестился человек, ну отпраздновал крещение, вечерком выпили с друзьями, приняли «spiritus», духа, да? Ну, немножечко поболела голова, вот и все изменения в его жизни. Ну, правда, он будет стараться отныне ходить по воскресеньям в церковь, выстаивать литургию, будет стараться поститься, будет стараться соблюдать какие-то заповеди и прочие каноны − вот и все. Но это уже его дела будут! Я хожу в церковь, я стою, я молюсь, я причащаюсь, я исполняю заповеди. А ты ощутил, что твоя жизнь изменилась извне, объективно, что тебе что-то дано, что ты получил Духа? Вот в чем дело!

Первые христианские церкви были исполнены глубокой харизматичности, т.е. этого ощущения изменения жизни; поэтому в той, раннехристианской церкви было так много святых, помните? Так много мучеников, которые ни за что не хотели променять эту жизнь, ни за что, ни за какие блага, за дарование жизни не хотели. Их убивали, но они шли даже на это. Почему? Потому что они получали такое, что они не могли просто изменить этому, променять это.

А вот здесь человек перешел в ислам. Это значит, что у него не было Духа. У него не было вот этого ощущения того высшего блаженства и счастья, которое невозможно, просто невозможно променять ни на что другое.

Вот сейчас мы перед нашей беседой пропели молитву «Царю Небесный, …прииди и вселися в ны». Ну, сначала мы перечислили: «Царю Небесный, Утешителю» и тд., и т.д. – «прииди и вселися в ны»: мы постоянно приглашаем или призываем Духа вселиться в нас. При этом называем Духа «Утешитель». Задумывались ли вы когда-нибудь, что это за слово – «Утешитель»? Ну, кто слышал мои лекции раньше, может быть, помнит, что это такое – «Утешитель». Ну, утешитель – это славянское слово и русское, понятно: кто-то утешает, вытирает нам слезки там, гладит по головке, вот утешитель. Но это перевод. А кто из вас помнит, как это звучит в подлиннике? В каком Евангелии? В Евангелии от Иоанна впервые появляется это слово, Дух-Утешитель. Или Он называется там «Параклит», это греческое слово paraklytis. Оно для нас, конечно, непонятное, иногда у нас прямо так и пишут: «Параклит», а иногда – «Утешитель», без перевода либо с переводом, перевод очень условный. Если вы это слово переведете на латинский язык, то тогда вы ощутите, что оно означает. Но при этом надо еще подумать, в каком контексте Иисус Христос обещал этого Духа-Утешителя, помните? Вот, Меня с вами не будет, говорил Он, когда-нибудь Меня с вами не будет, а у вас будет Церковь Моя, и вот вас начнут гнать, вас будут вызывать в судилища, будут ставить в синагоге, вас будут преследовать, мучить, допрашивать, избивать, убивать. Вы будете стоять перед судом – не думайте (это тяжело, конечно), что вам говорить, что вам делать, потому что я пошлю вам Своего Духа-Параклита (Утешителя), и Он научит вас, Он будет за вас, в вас («вселися в ны»), через вас будет Он действовать и говорить. Это вы будете действовать и говорить, и в то же самое время тождественны Ему будете; это Он через вас будет действовать или говорить.

Если вы переведете это слово Параклит на латинский язык: «пара»-приставочка-по-латыни будет «ad». «Клит» от глагола «калео» греческого («звать») по-латыни глагол vocere («звать»). Значит, advocatus, адвокат. Т.о., по-гречески «параклит», по-латыни – «адвокат, защитник». Ну, судебный контекст: когда вас будут вызывать в суды, Я пошлю вам Своего Духа − защитника, адвоката. Адвокат ведь говорит за подсудимого, да? «Это Он будет через вас говорить за вас». Вот это и есть жизнь во вдохновении. Ведь подумайте: человек в этом мире, каждый из нас, стоит перед судом постоянно. Необязательно при этом нас вызывают в суд! Хотя настоящего христианина мир, конечно, всегда судит. Но дело даже не в этом. Каждый из нас в любой момент своей жизни стоит перед судом этого мира, перед выбором: я не знаю, что мне делать, как мне лучше поступить сегодня, что сказать мне этому человеку? Вот он ко мне придет, сказать ему это или сказать ему вот это? А что мне сегодня лучше делать: сесть у компьютера и писать лекцию или прилечь отдохнуть и поглядеть в телевизор? А что мне делать с моим мужем, а что мне делать с моими детьми? Человек ведь постоянно стоит перед выбором, подчас очень трудным, мучительным выбором, все время: что делать, что делать, что делать? И закон требует: делай это или делай то, но бывают такие моменты, когда тут и закон не поможет.

Так вот, когда мы призываем в себя Духа Святого, когда мы живем в Духе… «Через дела ли Закона вы получили Духа?» − спрашивает апостол Павел, т.е. в них действует Христос Духом, т.е. Бог, Дух Святой живет в них. Когда в нас действует Дух Святой, уже нам не надо так мучительно размышлять, что делать нам в этом или в этом случае, уже Бог за нас действует, а Бог − это свобода. Вы же понимаете, что все мы порабощены: мы же все живем под законами природы, экономическими законами, социальными законами, законами семейными, законами такими, такими, такими… Мы все ограничены. Свободен только Бог, это Он делает, как хочет и что хочет, а мы вынужденно. Так вот, когда в нас вселяется Бог, мы обретаем свободу, свободу божественную. Вот это-то и называется жизнь в Духе. а свобода − ведь это величайшее счастье человека, это образ Божий: мы свободны. Свобода − это образ Божий в человеке, и человеку хочется не просто иметь искаженный образ Божий во грехе, а иметь богоподобие, просветленный образ Божий. И жизнь в Духе, жизнь во Христе − это есть обретение подлинной свободы, высшего блаженства, которое только может быть доступно человеку в этом греховном мире и которое продлится в жизнь вечную.

Вот именно это ощущение свободы и счастья в Духе Святом − а помните Серафима Саровского, который говорил: «Стяжите Духа Святого», это единственная задача человека! И не только вы спасетесь, но вокруг вас спасутся тысячи. И ведь поглядите таких людей, их же ведь не так уж много, на святых людей, ну, типа Серафима Саровского, из глаз которых просто светилась эта Слава Божия. Глядя на их лики, просветленные взоры  − ну, не каждому удается увидеть такое, но некоторым удавалось − мы ощущаем, что вот они просветлены, что это люди счастливые, это люди, пребывающие в Духе, люди блаженные, несмотря на все свои немощи, несмотря на все свои болезни и страдания, потому что в этом мире у каждого это есть.

Ведь Христос никому не обещал избавление от гриппа или там от гепатита, от каких-то там болезней; Он обещал совершенно другое, совершенно наоборот: Он говорил, что крест-то свой вы будете нести, но при этом вы будете испытывать счастье, блаженство и радость, внутреннее свечение божественное. Вот, к сожалению, этот характер изначального христианства как-то постепенно сходит на нет. Ведь подумайте: ранняя Церковь порвала с древними языческими и иудейскими традициями, это было посттрадиционное общество, апостолы − это было посттрадиционное общество, общество, порвавшее со всеми прежними языческими и иудейскими традициями. Что-то хорошее осталось так или иначе, культура ведь идет, она непрерывна в этом мире. Но внутренне был мощный разрыв. И взор людей был направлен не в прошлое, как в традиционном обществе… Ну, мы плохие люди, но наши дети вообще никуда не годятся, а вот наши отцы, а праотцы, а там… вообще святость одна в прошлом. И все взоры традиционного общества всегда направлены назад, назад, в прошлое, в историю, в ветхость, туда, в старое.

Первые христиане… Во-первых, они были довольно молодыми, апостолы были сравнительно молодыми людьми; их взоры отвернулись от прошлого, не потому, что они его презирали или ненавидели, нет, они жили в обществе, как и жили. Но их внутренний взор был эсхатологичен, как это называют в богословии, он был обращен в будущее, в то счастье и блаженство, которое их будет ожидать и которое впереди, вот здесь, вот завтра… Не надо даже думать о сегодняшнем дне, он сам о себе позаботится, смотрите: впереди все лучше и лучше будет, потому что они жили надеждой, надеждой на Христа, надеждой на скорое Христово пришествие и т.д.

Вот, их взор был направлен в будущее. Ну, а потом проходит некоторое время, как это часто бывает, все взгляды вновь обратились к прошлому. И постепенно утрачивается это ощущение духовного блаженства, просветленности. И люди чувствуют, что как-то трудно обрести им фундамент под ногами, потому что религиозная почва уже начинала колебаться. И взоры обращаются к прошлому, к поиску фундамента, чего-нибудь такого незыблемого. Для апостолов этот фундамент был впереди, как цель, к которой они устремлялись, забыв все прошлое и устремляясь вперед, как говорит апостол Павел в Послании к Филиппийцам: «Не оглядывайся, забудь, что было, беги вперед, беги к цели».

А теперь нет – цель затуманивается, отдаляется, вообще становится неопределенной. И взоры снова обращаются в прошлое, ищут фундамент. Появляются фундаменталистские течения в христианстве: вспомните, например, Реформация, Лютер, это уже XVI век. Человек, который, конечно, необычайный реформатор; это великий человек, который был настолько огорчен теми нестроениями, которые были в Церкви его времени, всей этой шелухой, которая наслоилась в Церкви, в католической, в римской. Ему хотелось расчистить все это, расчистить и обрести под ногами незыблемый фундамент. Но где он? Все эти предания, предания старцев, все это надо отбросить! «Фундамент в Церкви только один», − сказал он: «Sola Scriptura – только Писание». Писание – вот то, что было, есть и сохранится, оно незыблемо, а все остальное − это толкования, писания, все эти догматики, все эти каноны, литургии – все это позже пришло. Писание, буква…  И вот здесь Лютер волей-неволей пришел к тому, от чего христианство пыталось уйти, т.е. обрести нечто старое, фундаментально незыблемое. Так вот получилось.

Конечно, это был очень наивный взгляд, потому что как такового незыблемого Писания не существует. Писание во времена Лютера существовало преимущественно в форме множества рукописей. Все эти рукописи отличались друг от друга. Какое Писание взять? Синайскую рукопись или Александрийскую рукопись? Ватиканскую или какую-то другую рукопись? Рукопись из этого монастыря или из другого? Что взять за Писание, ведь они же все отличаются друг от друга, более или менее? Вот уже хотя бы поэтому взгляд Лютера был достаточно наивен, не говоря уже о том, что вернуться в прошлое и жить по прошлому просто невозможно. История не повторяется, это было глубочайшее духовное заблуждение и искреннее совершенно, мощное заблуждение духовное. Что поделать…

Но, во всяком случае, эпоха Реформации снова обратила взор христиан снова к Писанию. Надо сказать, что до Лютера Писание и Ветхого, и Нового завета, конечно, почиталось. Причем почиталось в такой мере, что простым христианам частенько даже запрещали читать его, чтобы не осквернять: «Писание − это сложная вещь»… Кстати, разумная позиция: Писание ‑ действительно очень сложная вещь, и когда мы начинаем его читать, то мы своим разумом, не понимая, начинаем толковать его «от ветра головы своея». Писание не надо читать и уж тем более не надо его толковать, не надо переводить на национальные языки −  на Западе так было…

Но с Лютером все это дело изменилось, Писание стали переводить на все языки (у нас-то счастье, у нас все-таки на славянский язык было переведено давно еще, в IX веке, святыми Кириллом и Мефодием). Писание стало такой основой для христианской жизни, для нравственности. Я уже говорил, что это позиция, конечно, очень наивная, потому что основой для жизни христианина должна быть не буква Писания, а Дух Святой. Серафим Саровский не говорил: «Изучите Евангелие от Матфея, и вокруг вас спасутся тысячи», или: «Распространите 10000 Библий − и все люди 10000 спасутся», не было такого никогда. Он говорил: «Стяжите Дух Святой, проявите Бога через себя для людей, и вокруг вас спасутся тысячи». Вот задача христианина.

Но Писание входит в наше церковное Предание и является святыней для нас. Как же все-таки к нему относиться? Я начал с того, что религиозные ощущения человека (у разумного, у homo sapiens) стремятся всегда обрести умственную, словесную («слово» по-гречески – logos), логическую умственную форму. Словесную форму. До тех пор, пока эти ощущения не обретают разумную форму в слове, до тех пор это просто животные ощущения кошки, собаки, коровы, чего угодно. Они тоже ощущают хорошо и плохо, вкусно или невкусно, но не могут это облечь в какую-то разумную словесную форму. Так же и люди, которые говорят: «Нет, что-то такое есть», но не могут облечь это «что-то» в разумную метафизическую или мифическую форму. Это люди, пребывающие на уровне животных.

Сергей Сергеевич Аверинцев – был такой великий филолог, два года тому назад почивший − в одной из своих книг или статей сказал примерно следующее: в религиозном отношении, в разумно-религиозном отношении, советский (это был еще Советский Союз) интеллигент − он вовсе не относился пренебрежительно к интеллигенции, он сам был интеллигент − стоит неизмеримо ниже любого дикаря с тихоокеанского острова. Потому что советский интеллигент говорил: «Нет, что-то такое есть». А дикарь это «что-то» облекал в разумную форму − форму своего сказания, мифа какого-нибудь, сказки какой-то, переходящей из предания в предание… Как я уже говорил, религии имеют степени: дикари − одно, а христианство − что-то другое. Так вот, Писание для нас − это религия, религиозные ощущения и откровения, облеченные в разумную словесную форму. И поэтому для нас это так ценно: потому что это свидетельства, разумные свидетельства о религиозном опыте тысяч поколений.

Но мы должны осознать четко, что христианство − это высшая форма Откровения, порвавшая со всеми прошлыми традициями. Что христианство − это Откровение Бога в Боге-Слове: это Бог открывает Себя как живой, родственный нам Человек. Это последнее и окончательное слово Бога людям. Но что такое слово? Слово − это когда я что-то говорю, а этим что-то открываю вам, какое-то разумное содержание свое. Так вот, Бог открыл Свое содержание вот в этой живой человеческой личности, в Иисусе Христе, вот это было Его слово людям. Последнее Откровение.

И поэтому Писания Нового Завета − Евангелие, Послания апостолов, Апокалипсис, книга Деяний − они для нас священны в той мере, в какой они и потому, что они свидетельствуют об этом Слове Бога воплощенном, об Иисусе Христе. Это есть свидетельства очевидцев, или людей, которые были очень близко были к тому времени, когда жил и действовал на земле Иисус Христос: это апостолы, евангелисты, свидетели самых первых христианских поколений, для которых события Богооткровения в Иисусе Христе были живы. Это свидетельства о единственном Слове Божием, которое дано Богом людям, настоящем и подлинном, об Иисусе Христе. То, что мы называем Словом Божиим книгу – это условное название. Это Слово Божие лишь в той мере, в какой оно свидетельствует об истинном Слове Божием − об Иисусе Христе.

Что касается Ветхого Завета, то это книги, которые тоже свидетельствуют о Слове Божием, но предварительно, прообразовательно, которые все ведут к подлинному и окончательному Откровению. В начале Послания к Евреям написано: «Бог многократно и многообразно говорил нашим отцам через пророков». «Многообразно и многократно», но, если точно перевести с греческого языка – «по кусочкам» и «с разных сторон», по-гречески это – πολυμερω̃ς [полимерос] καὶ πολυτρόπως [политропос]. Одному во сне, другому в видении, третьему в слухе, четвертому через ангелов, пятому через явления природы и так далее. Вот по кусочкам говорил понемножку через пророков − это Ветхий Завет. «Но в последние дни сии Бог сказал нам все в Сыне Своем». Так что все ветхое, Ветхий Завет ценен в той мере, в какой он «по кусочкам», понемножку подготавливает последнее Откровение, свидетельство о котором дано нам в Новом Завете.

Когда мы задумываемся о Писании, перед нами встают несколько вопросов. Во-первых, о сути Писания: в чем суть Писания, Библии. Но об этом мы с вами уже сказали: суть Нового Завета в том, что это свидетельство о единственном Слове Божием − об Иисусе Христе, о Боге-Слове воплощенном. Ветхого Завета − в том, что это тоже свидетельство, но предварительное. Но я, конечно, кратко, конечно, значение Писания гораздо шире – это и культурный феномен, и исторический феномен, и религиозный феномен, и философский феномен − как угодно… Оно же бесконечно многообразно, бесконечно содержательно, но основная суть вот такая.

Второй вопрос, который перед нами стоит – как относиться к Писанию? Это не к сути его, а к богодухновенности Писания. Что значит богодухновенно? Писание богодухновенно… Иногда люди довольно примитивно понимают богодухновенность как абсолютную безошибочность в таком примитивном смысле: что все, каждое слово, которое сказано в Библии, буквально означает то, что вот оно означает, написано. Вот сказано в Писании, что солнце остановилось на небе − значит, так и было… Вы видели когда-нибудь, чтобы солнце останавливалось? Не бывает такого, правда? Или вот сказано, что кто-то полетел по воздуху − значит, так и было…Вы видели когда-нибудь, чтобы люди летали по воздуху? Ну, если не на самолете? Наверное, нет. То есть вот так вот примитивно понимают. Конечно, мы прекрасно понимаем, что такое понимание богодухновенности неправильно, и в корне ошибочно, и зловредно, потому что оно как раз приводит к тому, что люди перестают «верить в Писание». Смешно. Что значит: «верить в Писание»?!

Тексты Писания безошибочны не в этом смысле, они безошибочны в том смысле, богодухновенны в том смысле, что они написаны под воздействием именно Духа Святого, свидетельствуя об Истине теми словами, теми понятиями, теми культурными категориями, которые были присущи именно им. Бог, или Дух Святой, говорил с этими людьми, таинственным образом говорил. С евреями − говорил не на китайском языке, Он говорил им на их языке; Он говорил с ними не на языке физики относительности или теории атома, Он говорил с ними на языке тех представлений, которые были характерны для их времени. И поэтому для нас очень важно войти в положение этих людей, для которых Бог говорил, − в их язык, в их представления, чтобы через эти представления прочувствовать.

Но содержание-то было важно и для нас, мы же можем перевести это и на наш язык! Не обязательно нам считать, что солнце может останавливаться или что солнце крутится вокруг земли, правда? Мы же уже живем в другом мире, по-другому говорим, в другой культуре, язык-то наш другой! Так что богодухновенность вовсе не должна означать нашего буквального принятия текста, а принятие этого текста как свидетельства об истине, религиозной, богооткровенной истине на языке тех людей и того времени. Мы будем очень неуважительно относиться к Слову Божию, если мы будем тот язык, язык культуры того времени приписывать нам сейчас. С иностранцем надо стараться говорить на понятном ему языке. С Писанием нужно тоже общаться на языке Писания, стараться переводить его язык на наш язык и наш язык на язык того времени − вот этот живой контакт со Словом Божиим, очень важный, который у нас часто утрачивается. Люди читают так, как будто они читают газетную статью, которая ведет репортаж с места событий.

И, наконец, конечно, очень важный вопрос стоит: а как изучать Писание? Вот этот молодой человек, молодой священник, с которого я начал сегодня речь, он говорил о том, что он начал «глубоко изучать» Писание. Это, конечно, смешно звучит, потому что он просто начал читать, ничего не понимая. От того, что вы будете читать… Вы когда-нибудь давали читать Евангелие, скажем, человеку неверующему, который никогда Евангелие в руках не держал? «Ну, ты почитай, почитай Евангелие, ты станешь верующим человеком!» Он открывает и начинает читать: «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его, Иуда родил…» «Господи! Идите вы с этими рождениями», − скажет он. – «Что ты мне подсунул такое?»

Конечно, наивно полагать, что одно чтение Писания человека так вот прямо и приведет к вере − это очень смешная точка зрения, но распространенная. Вот и иеговисты, которые суют везде эту Библию, они и думают, что, если ты будешь иметь Библию − значит, просветишься сразу. Конечно, надо изучать, а для того, чтобы изучать, надо подходить к делу серьезно. Мы находимся в очень невыгодном положении, может быть, по сравнению с христианами других стран и культур, потому что, я уже говорил, у нас все это разбито, уничтожено было, запрещено, у нас нет достаточной литературы. Но постепенно появляется, появляются более или менее хорошие комментарии. Вот недавно вышла прекрасная книга о. Александра, нашего дивного настоятеля − книга «Введение в Новый Завет», а уже несколько изданий было его книги «Введение в Ветхий Завет». Конечно, конечно, это крохи по сравнению с тем, что надо бы изучить, но ведь всей же жизни не хватит, чтобы изучить все, даже какое-нибудь одно-то Евангелие. Ведь вы посмотрите: на Западе, скажем, в университетах какая-нибудь кафедра Нового Завета, какой-нибудь профессор или доцент, который всю жизнь изучает там Второе послание к Фессалоникийцам. Ему жизни не хватает, чтобы все изучить! Потому что Слово Божие, оно такое глубокое, там уже открываются такие глубинные перспективы, это же так интересно, так захватывает!

Поэтому даже слабое прикосновение ко всему этому полезно, а уж тем более глубокое. Читать надо! Читать хорошие комментарии, хорошие комментарии! Читать толкования, но отличать толкования от комментариев. Комментарий – это разбор буквы, понятно, да? Это объяснение буквы за буквой, слова за словом: что оно означало. Комментарий − можно сказать, филологический комментарий. А толкование – это уже нечто другое. Вот проповедь, например. Выходит человек на проповедь. Вот прочитали Евангелие − а потом он выходит и толкует, то есть проповедует на эту тему, то есть переносит содержание прочитанного, доносит до умов окружающих, то есть культурно, нравственно, культурно-гуманитарный перевод текста. Всем этим надо заниматься, посещать лекции! Они бывают интересные, а не такие, как сегодня! Так что вот давайте заниматься Писанием.

Ну, вот, пожалуй, и все, может быть, какие-нибудь вопросы будут?

Далее расшифровка Л.Голубковой; корректура Л.Голубковой и О.Суровегиной

ВОПРОС: Ну, понятно, что священник Курской епархии не «глубоко изучал» Писание. Но если взять отца Александра Осипова  − я не знаю, видели ли вы его или нет?

 

О.Ианнуарий: Вы видели его, да?

 

— Да, да, да. Вот каким образом можно это объяснить, кроме того, что гонения хрущевские? И он решил, что лучше быть старшим сотрудником в институте…

 

− Ну, он перешел в атеизм. Тот перешел в ислам, а он – в атеизм.

 

− Да. Как это можно объяснить, Вы намного больше меня знаете, потому что Вы в течение многих лет связаны с семинарией и Академией.

 

− Осипова я не знал лично, хотя мы много читали о нем в газетах в то время, книги его появлялись… И потом уже в семинарии, в Академии я о нем слышал. Ну, как можно объяснить? Его решение было тоже, по-видимому, сильным шагом жизненным…Это жизненная катастрофа была, безусловно, как и для этого молодого священника. Вероятно, он был все-таки более начитан в Ветхом Завете, чем вот тот, который перешел в ислам.

 

− Не то слово!

 

− Ему, по всей видимости, эта начитанность в Слове Божием не помогла…Вот здесь мы как раз и сталкиваемся с этой проблемой, что одно изучение Писания, оно еще не ведет человека к этой жемчужине – к Духу Святому. Первична все-таки вера! И верой мы должны воспринимать Писание. Только тогда оно открывает свои глубины гораздо серьезнее, чем просто его чтение и изучение.

Писание – это помощь нам в нашей жизни во Христе, а вовсе не основание, как полагал Лютер. Он-то думал, что вот прочитаешь Писание – и станешь верующим (ну, грубо говоря, да?). На самом деле человек обретает харизму, Дух Святой. И тогда для него Писание уже расцветает всеми цветами радуги и приносит и интеллектуальное, и сердечное удовлетворение. Вот у него не было этого: не было христианской веры, которую, если человек (так же, как у этого человека, который перешел в ислам), потому что если бы она была, если бы ему апостол Павел мог так же сказать, как он говорил галатам: «Ведь ты же обрел Духа!». А он не мог сказать этого. Ведь не было в нем этого! Поэтому он и перешел. Он видел теневые стороны Церкви…

Ну, а в случае Осипова, там было серьезнее, потому что для этого человека, который перешел в ислам, на него никто не давил! Это было его личное мужественное решение. А у Осипова это было не просто мужественное решение, это, скорее, было насилие со стороны властей. Очевидно, его шантажировали, угрожали как-то…Может быть, у него были какие-нибудь грешки, намекали на них и так далее…Все мы знаем в советские времена,  что такое было, конечно…

 

ВОПРОС

Меня смущает то, что Вы говорили. Очевидно, что о Христе и о Новом Завете правомерно говорить, что это серьезный разрыв с предыдущей традицией, что это нечто совершенно новое − Новый Завет…И о первых христианах сказали, что они очень четко видели свою цель и двигались, не оглядываясь назад. Но все-таки при этом не был отброшен Ветхий Завет, и Иисус Христос воспринимался как исполнение Ветхого Завета. Но это еще полдела.  

Самое главное: о том, что спасение от Бога идет – дар, благодать (правда, мне эти термины неясны). Но именно об этом очень настойчиво и много говорится опять-таки в Ветхом Завете. Те же заповеди Бога – люби Бога и люби ближнего – это всего лишь цитата из Ветхого Завета. Иисус Христос здесь не говорит ничего нового, а лишь повторяет, особенно пророков Ветхого Завета.  Да что говорить о пророках, если можно вспомнить знаменитый 50-ый псалом, где четко говорится о том, что жертва Богу не нужна…

 

О.Ианнуарий:

− «Дух сокрушен».

 

-«Дух сокрушен». То, что, собственно говоря, мы порой можем приписать только Иисусу Христу? В чем же все-таки новизна и эта неповторимость по сравнению с Ветхим Заветом, в котором все это есть?

 

− Вопрос, конечно, очень умный, очень серьезный. Я бы ответил так. Во-первых, всякая культура, в том числе религиозная культура, как высшая форма культуры, она все же развивается. Иногда она претерпевает какие-то скачки. Иногда – скачки невообразимые, такие, как появление христианства в лице Иисуса Христа. Уму непредставимо было, но это произошло – Воскресение, да? Но люди ведь развиваются, как всякая наука, как всякая мысль… И откровение Божественное, оно все-таки обретает все более и более высокую форму, вырастая на более старом и все восходя к новым вершинам. И поэтому Ветхий Завет, в самых древних слоях Ветхого Завета, вряд ли вы встретите такие возвышенные вещи, какие вы встретите, скажем, у пророка Исаии. Но все это было в Ветхом Завете, та же заповедь любви, ну, как одна из заповедей.

Но дело даже не в этом! Не в этом! Дело в том, что все же Иисус Христос жил в своей среде, Он стремился все-таки «не высовываться», так сказать, по мере возможности, исполнять Закон в своей иудейской среде. Так же и первые апостолы, и первые христиане. Священного Писания Нового Завета для них не существовало, как вы знаете. Никакого Нового Завета книг не было. Но для них были книги – псалмы, пророки, Тора (Пятикнижие). Ну, так постепенно, конечно, не все знали. Особенно языко-христиане. Вообще для них это было ничто. И лишь постепенно они узнавали. Но ведь дело не в этом. Дело в том, что они…Принцип в чем? Они живут Духом-Утешителем! Вот этим самым Адвокатом, который их обучает. Они живут по вдохновению. Им не надо задумываться…Нет, они, конечно, задумывались, но решение ими принималось гораздо легче и свободнее, чем нами. А исполнять Закон или не исполнять? Исполнять эту заповедь Моисея или не исполнять? Исполнять этот ритуал или не исполнять? Читать эту книгу или не читать? А подсказывало откровение Духа изнутри. Вот это: жизнь по вдохновению в любой ситуации. Вот я думаю – только этим.

Потому что принцип жизни в Ветхом Завете – это все-таки «Делай!». Это «Делай! Делай!». А принцип, не исключающий «Делай!», но все-таки принцип жизни в христианстве ­ это «Бог делает через тебя. Стяжи Духа Святого, и тогда тебе не нужно будет так мучительно думать, что делать». Поступить так или иначе, прочитать эту книгу или ту, исполнить эту заповедь или эту, и надо ли вообще ее исполнять? Вот это жизнь во вдохновении, жизнь в свободе! Свобода – это высшее благо. И если она у человека есть, то ее не променяешь ни на какой ислам, ни на какой Ветхий Завет – ни на что на свете!

 

ВОПРОС: (плохо слышно; в целом — вопрос о старообрядчестве)

 

− Мало ли, мало ли разных мнений…Видите ли, очень много таких людей, которые…ну, я же говорил уже о фундаменталистах…Вот у Лютера был разумный фундаментализм. Он все-таки искал окончательного фундамента…Хотя и наивно… Но нашел его в Священном Писании. А есть такие поверхностные фундаменталисты, которые видят основу не в эпохе Иисуса Христа, а , скажем, там в христианстве на Руси, там, скажем XVI века (с иронией). Ну вот, в Кормчей книге…, но это тоже самое, что… Ведь недаром же старообрядчество кто-то назвал «российским протестантизмом», да? Да потому что в принципе это то же самое. Но это очень наивная точка зрения.

− Нет…(оспаривает)

− Ой, ну это мы уже вторгаемся в сферы, которые не имеют отношения к Новому Завету. Это уже сектоведение, история Церкви, давайте этим не заниматься…Не будем критиковать…

ВОПРОС: Можно ли считать скачком в культуре, о чем Вы говорили, появление братства Иоанна Чурикова? Часть трезвенников почитает его за Бога. Можно ли считать скачком в культуре…

 

− Не знаю. Я с этим так мало знаком! Отец Александр, Вы прекрасно знаете Чурикова и чуриковцев…Есть ли вот скачок в культуре?

 

ВОПРОС: Скажите, пожалуйста, стяжание Духа Святого есть основное в Новом Завете, и первые христиане, они были настолько открыты Духу Святому, что они отдавали жизнь за Христа. Потом прошли времена, и как? Что получается: что мы со временем удаляемся от Духа Святого, что как бы все, что происходит, оно…как сказать (смешалась)?

 

− Понятно. Вы знаете, что… Вот в этом настроении есть, как мне кажется (я тут высказываю свое мнение) зерно истины. У Владимира Соловьева (ну, знаете, − великий наш философ, Владимир Соловьев, идеалист). Он умер в 1901 году, и в этом году как раз из печати появился его последний труд, который называется «Три разговора». И вот в начале этих «Трех разговоров» на юге, на курорте, собираются люди и глядят на туманный закат (там дама, генерал, какой-то бывший семинарист, князь, еще кто-то) и начинают беседовать на глубочайшие философские темы. Замечательное произведение! И первые их слова: «Вот как-то туманится горизонт!…Вот чем дальше, тем туманнее горизонт. Все-таки конец к нам ближе!» А ведь у Иисуса Христа и у великих пророков были такие предсказания, что в последние времена, чем ближе будет этот конец, тем больше будет умножаться и неверие, и беззаконие, и охлаждение любви! И так далее. Вот я ощущаю совпадение такой мысли с древними пророчествами и свидетельствами Писания.

Хотя, с другой стороны, мы не должны идеализировать и раннюю Церковь! Потому что когда мы читаем апостола Павла (то же Первое послание коринфянам), мы видим, что они были и блудники, и язычники, и кто угодно! Помните, да? Но! Но! Ощущение… Они пребывали в лучшем положении, чем наш современник! Вот подумайте: когда у нас сейчас вот человек верующий, скажем, общается с человеком неверующим, и неверующий ему говорит: «Слушай, так неужели ты веришь в Бога?» − «Да, я верю в Бога!» − «Так покажи мне этого Бога!» То есть верить в Бога у нас сейчас часто понимается как верить в существование Бога, да? «Нет никакого Бога!»  или: «Есть Бог!» Ну, конечно, для древнего человека так вопрос не стоял, потому что никому и в голову не приходило не верить в существование божественной сферы. Потому что ощущение тайны было очень острым у людей. Вот Аверинцев же говорил, что современный интеллигент гораздо менее образован в этом плане, чем дикарь тихоокеанского острова. Он-то ощущает эту тайну! Наивно, примитивно, но он ее чувствует и пытается как-то оформить! А у этого даже ощущения все закрыты вот этой материей, о которой Соловьев говорил: «Не веруя обманчивому миру/ под грубою корою вещества/ я созерцал нетленную порфиру/ и узнавал сиянье Божества». За каждым атомом, за каждым электроном, за каждым камешком, под каждым камешком – Бог, тайна, удивительная тайна бытия. Вот это все люди древние ощущали! Современный человек, перед ним − вот этот «туман», технологический, вещный туман – вещи, вещи! Приобретательство, стяжательство и так далее… Суета мышиная, возня политическая, муравьиная беготня – все это закрывает от него ощущение тайны! Для них это было больше открыто. И поэтому Слава Божия для них сияла гораздо сильнее, чем для нас. Вот в этом, по-моему, разница большая. А так-то они плохими людьми тоже были… Потому что христианство – совсем необязательно полная нравственная безгрешность…

 

ВОПРОС: реплики, поддерживаемые о. Ианнуарием.

 

— Совершенно верно! Дух Святой действовал всегда! Вот об этом-то и пишет автор Послания к евреям, что Дух Святой «понемножку и с разных сторон» открывался всем этим нашим пророкам древним. А вот в последние дни – полностью взял и открылся… Там Он все говорил, говорил, говорил. А тут сказал все сразу – в Иисусе Христе. В этом разница: что здесь полнота Откровения!

Но мы не должны отрицать и того, что Дух Святой – свободный Дух, что Он действует везде, где хочет. Помните: «Дух дышит где хочет!» По-еврейски «дух» − это ветер. Как ветер веет – где хочет, так и Дух носится, где хочет. Он же свободен! А почему мы должны считать, что у мусульман Его нет? А почему? А разве там не может быть Духа Святого? Разве там не могут быть Богом просвещенные люди? Ну, просто они еще не знают о высшем Откровении в Иисусе Христе! Или по традиции отрицают это. Но они тоже могут быть такими.

Ну что, помолимся?