Феодоровский собор, 2006 -2007 гг.

Расшифровка – Наталия Шевчук

Сверка и корректура —  Л. Голубкова и О.Суровегина

Сегодня наша беседа посвящена переводам, вообще принципам и видам перевода Священного Писания. Прежде всего, Нового Завета, конечно, хотя не только Нового Завета это касается.

Ровно неделю тому назад или около того, 30 сентября, в день Веры, Надежды, Любови и Софии, отмечался праздник блаженного Иеронима Стридонского, но, правда, не по нашему календарю, а по западному.  Это был Всемирный (или Международный) день переводчика. Почему именно в день блаженного Иеронима? Кто-нибудь знает? Может догадаться? Потому, что он был первым христианином, который перевел Священное Писание с оригинала на латинский язык, то есть с еврейского языка − Ветхий Завет и с греческого языка − Новый Завет. Тогда была Римская империя, и там латинский язык был в ходу, он являлся государственным языком. Это был родной язык блаженного Иеронима. Его перевод Библии, самый знаменитый перевод в мире, называется Вульгата, то есть «народный» перевод Библии.  И таким образом, своим переводом он заложил основы нашей переводческой культуры. Хотя, если устремить взгляд в более далекое прошлое от Иеронима (а жил он в конце IV − начале V века после Рождества Христова), мы найдем, конечно, и другие знаменитые переводы – и, прежде всего, перевод Священного Писания с еврейского языка на греческий язык −  так называемую Септуагинту.

Септуагинта − латинское слово, с латыни это переводится как «семьдесят»; это так называемый «перевод семидесяти толковников». Если вы читаете какую-то богословскую литературу, то вы часто там найдете этот «перевод семидесяти»: просто семьдесят арабскими цифрами или латинскими LХХ (семьдесят). Именно этот перевод, который возник и окончательно был сформирован во втором веке до Рождества Христова, лег в основу всей нашей, собственно, европейской культуры как таковой: и переводческой культуры, и христианской культуры. Потому что именно «перевод семидесяти толковников», сделанный в Александрии, в Египте считается, собственно, христианской Библией – греческий текст.

Вы знаете, что тогда, за два столетия до Рождества Христова, конечно, никакого Нового Завета не было. Священное Писание – это был Ветхий Завет. И Ветхий Завет написан в своей основной части на еврейском языке. Только несколько самых поздних книг, неканонических книг, написаны на греческом языке. Легенда гласит о том, что египетский царь Птолемей Филадельф II имел прекрасную библиотеку −  знаменитую Александрийскую библиотеку, где были собраны абсолютно все греческие и латинские тексты того времени (прежде всего, греческие, конечно), начиная от Гомера и, может быть, даже древнейших поэтов и философов до второго века до Рождества Христова.  Не было там только знаменитой еврейской Библии. А ведь в Александрии жило очень много евреев!  Александрия в то время был большим городом. Там проживало около полумиллиона населения, и около половины этого населения были евреи. Тогда царь решил призвать еврейских переводчиков, знавших хорошо греческий язык (их было, по легенде, 70 человек). Усадил этих 70 человек в 70 комнат, и целый месяц они работали над переводом этой огромной книги, Библии − и перевели ее.  Когда все собрались вместе в единую комиссию, то обнаружилось, что их переводы абсолютно идентичны. Это, конечно, такая благочестивая фантазия. Но, царь, согласно этой легенде, обрадовался и увидел, что, действительно, и текст чудесен, и перевод чудесен − от Бога идет, раз все вот так случилось чудесным образом.

На самом деле, ученые, конечно, давно доказали, что Септуагинту переводили не 70 человек, а сколько − мы не знаем. И не один месяц, а, наверное, несколько лет длилась эта очень трудная, многослойная переводческая работа. Во всяком случае уже во втором веке до Рождества Христова был готов греческий перевод еврейской Библии. А это имело колоссальнейшее значение для всей дальнейшей истории не только Европы, но и всего мира. Ведь единственный текст, который свидетельствовал о единобожии – это Библия. Поймите, что мир был языческим. Кругом люди поклонялись языческим богам, и только иудейский (еврейский) народ, поклонялся единому Богу и зафиксировал это свое поклонение и отношение к Богу в своем Священном Писании. Но это Священное Писание было никому недоступно, и поэтому всякая миссия среди язычников, миссия единобожия, была очень и очень затруднена. Все-таки, надо иметь перед глазами какое-то свидетельство, текст! А к тексту люди относились очень почтительно. Надо было иметь какой-то текст, а на каком языке? На еврейском? Да кто же знает еврейский язык? Да никто не знает! Кроме евреев, никто не знал. Но зато уже со времен Александра Македонского весь этот европейский средиземноморский мир, и Ближний Восток, и Средний Восток, от Атлантики до Гималаев был эллинизирован. Вы знаете, что Александр Македонский создал свою огромную империю не столько ради завоеваний, не столько ради золота или побед, сколько ради распространения греческой культуры. Ведь он был воспитан при дворе маленького македонского царька Филиппа II, но воспитан кем? Аристотелем –  великим греческим философом! Греческую культуру, эллинскую культуру он впитал с самого детства и считал ее вершиной вообще культуры, едва ли достижимой где бы то ни было в мире.  Но это наивная точка зрения. Очень многие люди считают собственную культуру самой высокой. Спросите американца, какая культура самая высокая? − Конечно, американская культура − какой-нибудь «Макдональдс» (я имею в виду среднего американца, необразованного)!  У Александра Македонского была вот такая идея, что греческая культура самая высокая. Может, отчасти он и был прав: кругом ведь было варварство. Хотя возьмем и древнюю египетскую культуру, и вавилонскую культуру – что она, меньше? А в конце концов − библейская палестинская культура? Что она, меньше, чем греческая культура? Она своеобразная, и сказать ниже она или выше, мы не можем. Как бы то ни было, Александр распространил греческую культуру везде, где только прошла нога его воинов. Почти до самого Китая. И где бы он ни был, везде распространялся греческий язык. Все вот эти народы: персы в средней Азии, греки, египтяне − все они покорялись Александру, и везде распространялся мир и безопасность. Он провозгласил лозунг своей империи − «Миру мир». Потому что все враждовали: мелкие государства грызлись между собою; а когда все объединились в единую империю, то уже грызться было невозможно. Никто не воевал внутри этой империи − мир. И этот мир был эллинским. Международный язык был греческий. Ты мог происходить из любого народа, но греческий язык был твоим вторым языком, потому что на нем осуществлялось все международное общение. Было обязательным знание греческого языка. И вот благодаря тому, что Библия была переведена во втором веке на греческий язык, Библия стала распространяться по римскому (уже впоследствии) миру. С большей легкостью стало распространяться единобожие. И надо сказать, что первые христиане, ведь они писали свои писания (то, что мы сейчас называем Новый Завет) − апостол Павел, другие апостолы-евангелисты писали свои евангелия на греческом языке! И проповедь христианская велась на греческом языке повсюду! И если бы не греческий язык, не было бы христианства в Европе. Все шло на греческом языке, то есть уже в переводе.

Заметьте, что почти ни одного слова, лишь несколько только слов Господа Иисуса Христа, основателя нашей религии, дошло до нас на его родном арамейском языке. Все остальное мы знаем только в переводе.  Поэтому перевод лежит в основе всей христианской культуры. Если вы посмотрите, скажем, на ислам… Основатель ислама кто был? Пророк Мухаммед. Он говорил по-арабски − и мы имеем его арабские высказывания.  Называется эта книга Коран. Но от Иисуса Христа к нам ничего не дошло на его родном языке. От Магомета − дошло на арабском, на его родном языке, от каких-то других основателей религий − дошло, от Моисея дошло на еврейском, а от Иисуса − всё в переводе. Вот такое значение имеет перевод для христиан и для их жизни.

Теперь поговорим о последующих после Септуагинты переводах. Перевод Иеронима Стридонского, или блаженного Иеронима, на латинский язык был знаменитым. Потом появился целый ряд других переводов, уже, конечно, с греческого языка. Я говорил вам, что именно греческая Библия стала христианской Библией.  Еврейский язык ведь постепенно ушел куда-то на окраину культуры европейской. Никто и раньше-то его не знал, а после того как Иерусалим был разрушен в 70 году в I веке при императоре Веспасиане (вы знаете, что Иерусалим был разрушен, стерт с лица земли, все евреи были изгнаны из Палестины­ − и с тех пор началось вот это великое рассеяние евреев), тогда постепенно иудейский характер первых христиан стал сходить на нет. Вспомните, что первые христиане были иудеи. Сам Христос был из иудеев, и апостолы все. Это так называемое иудеохристианство. Их родным языком был еврейский, арамейский язык. Иерусалимская церковь была первая церковь. Но в семидесятом году всё это исчезло, и христианство постепенно стало переходить в языческую сферу, так называемое языкохристианство – которое, уже, конечно, не знало ни еврейского, ни арамейского языка. Библию на еврейском никогда в жизни не читали и не прочитают, но зато у них была уже греческая Библия.  Библия в переводе.

Дальнейшие переводы, древние переводы: на сирийский, на коптский язык, на эфиопский, позднее чуть-чуть на армянский, на грузинский, а потом уже и на славянский язык − происходили все именно с греческого перевода.  Например, наш перевод Нового Завета на русский язык­ – это перевод с перевода с перевода, то есть это двойной, а то и тройной перевод. Первые переводы (такие как грузинский, армянский, церковнославянский) отличаются своею исключительной точностью – это плюс, конечно. В то же самое время они отличаются и своим буквализмом, а это –  минус.

Все известные нам в истории переводы можно условно разделить на два типа. Это так называемые «кальки» (калькированные переводы) и переводы по смыслу. Вы понимаете разницу? Что такое калька?  Чертёжники делают кальки: чертеж перед ними, накладывают кальку, промасливают ее и потом срисовывают черточку за черточкой, кружочек за кружочком. Это точная копия, точное повторение. Такой калькой, наложенной на оригинал, является какой-нибудь национальный язык. Ну, скажем, славянский язык. Его накладывают на греческий текст и переводят каждое слово за словом, запятую за запятой, слово за словом. Это и называется калькирование −  калька, дословный, буквальный перевод. Собственно, это и не перевод, это перенос. Он обладает своим положительным свойством. Потому что мы каждое слово видим, как оно звучит, как оно переводится, но, с другой стороны, мы часто ничего не понимаем, потому что структура разных языков совершенно различна. Тем более таких далеких друг от друга языков, как, скажем, еврейский и греческий, или греческий и русский. Но греческий и русский − ближе.

А возможен перевод по смыслу. Когда мы будем не строго придерживаться каждого слова, а по смыслу передавать. Возьмите любой элементарный пример на иностранном языке.  Ну, скажем, английский. Все знают английский язык более-менее. How do you do [хау ду ю ду].  Попробуйте перевести, калькировать, сделать, то, что делали грузины, армяне, Кирилл, Мефодий, прочие славяне в древности с греческого. How [Хау] − что это такое?  −  как, do [Ду] − делать, [Ю] − вы, [Ду] − делать: How do you do [Хау ду ю ду»]. Вы подходите к своему знакомому на улице и говорите: «Как делаете Вы делать?»  Что это такое? Никто ничего не поймет. Скажут, что с ума сошел. Но это точная калька, ведь каждое слово точно передано на другой язык.  Можно взять любой другой текст.  Французский язык. Как по-французски будет «Что это?» − «Qu’est-ce que c’est?» [кес кё се].  Попробуйте перевести: «Что есть это, что это есть?» −  странно звучит, но это точная калька. То, что у нас читают по-славянски.

Почему сейчас у нас часто возникают такие споры, разговоры: а что лучше – читать по-русски в Церкви или по-славянски? Смотря какой русский перевод читают! Понимаете, что и то, и другое обладает определенными положительными свойствами и недостатками. Славянский язык часто просто непонятен, это «что делаете вы делать», потому что это точный перенос смысла в слово за словом. Совершенно другая структура языка! Благо ещё Евангелие, которое написано более-менее ясным языком, простым языком, особенно Евангелие от Матфея и от Марка. А возьмите Евангелие от Луки − там уже труднее, там много таких форм, которые совершенно нам непонятны. А что делать, когда читают апостола Павла, скажем, по-церковнославянски, там точная калька идёт или почти точная.  Вы слушаете, стоите в церкви, хлопаете ушами, делаете вид, что слушаете. На самом деле вы ничего не понимаете, конечно.  Даже дьякон или чтец, который читает в это момент Апостол, он сам не понимает часто, что он читает. Но зато он точно читает.

А перевод на русский язык (мы увидим) обладает таким обилием недостатков, что он тоже, во-первых, точно не буквален, а, во-вторых, он часто теряет смысл, хотя часто смысл передает. И то, и другое не очень хорошо в наших условиях, потому что у нас, к сожалению, до сих пор нет хорошего церковного перевода на наш родной русский язык (который, кстати, постоянно меняется).

Отчего возникают трудности в переводе? Трудности, причем колоссальнейшие трудности, возникли уже в первом переводе. А какой перевод первый? Септуагинта. Уже в переводе с еврейского на греческий во II веке до Рождества Христова. Это был первый в мире мощный перевод огромной книги на абсолютно чужой язык − величайшее свершение в филологии вообще. Представьте себе: Ветхий Завет, толстенный, и вдруг перевести на абсолютно чужой язык за достаточно короткое время с еврейского на греческий! Языки совершенно разных систем, языки разной культуры, языки разного лексического богатства!

Трудность возникает уже на уровне лексики. Элементарной, причем, лексики. Если вы возьмете древнегреческий словарь (хороший словарь, который отражает язык Гомера, Платона, Аристотеля, Эсхила), то этот древнегреческий словарь насчитывает приблизительно триста тысяч слов. Это очень богатый язык, почему он и завоевал такую популярность в древнем мире! Это богатейший язык! А теперь возьмите еврейский язык, библейский язык − еврейский. Посмотрите в самый хороший библейский еврейский словарь. Сколько он слов насчитывает? Порядка десяти тысяч. Сравните: триста тысяч или десять тысяч слов. Еврейский очень бедный, библейский еврейский язык очень бедный.  Десять тысяч приблизительно, а греческий – триста тысяч, в тридцать раз больше! Поэтому одно и то же еврейское слово могло быть передано самыми разными синонимичными понятиями, словами в греческом языке. Отсюда неоднозначность, конечно, перевода. Вот уже на этом уровне возникает трудность.

Например, что мне приходит в голову: вот мы говорим: «тело» и «плоть». Мы иногда приравниваем одно другому, иногда чувствуем разницу. Но, как правило, когда христиане утверждают, что Христос воскрес своим телом, телесно воскрес, мы понимаем, что Христос воскрес телесно, понимаем, что это такое. Но никто никогда не скажет, что воскресла Христова плоть. Потому, что плоть и кровь Царство Божие не наследуют. Плоть не может воскреснуть! Воскресает тело, то есть человек как целое. В Библии именно так. Но в Новом Завете слова «тело» и «плоть» − это разные греческие слова: тело – это σώμα [сома], плоть − это σάρκα [сарка].  Они имеют разное значение! Это отражается в писаниях Нового Завета. Но оба эти слова переводят одно и то же еврейское слово Ветхого Завета «басар». Там нет различия между плотью и телом. Одно и то же слово тысячу раз встречается в Ветхом Завете – «басар», но в переводе Септуагинты один раз оно переводится как «тело» − один раз как «плоть». Один раз как «тело» −  другой раз как «плоть». Примерно пятьдесят на пятьдесят. И когда мы читаем Ветхий Завет, встречаем «тело», встречаем «плоть», и мы придаем им чуть-чуть разное значение. «Тело» – это все- таки человек как корпус, тело. А «плоть» − это мясо, материя. Мы придаем разное значение.  На самом деле там никакого разного значения в Ветхом Завете нет! В Новом Завете уже есть, потому что по-гречески − это разные слова.  Вот такие трудности на уровне лексики. Но это ещё не так важно.

Гораздо сложнее трудности перевода на уровне терминологии. Ведь Библия Ветхого Завета и Нового Завета, конечно − это не просто какие-то простецкие тексты, которые доступны любому человеку с улицы. Это сложнейшие древние тексты, написанные в определенной древней культуре, за которой стояли столетия, а то и тысячелетия религиозной культуры со своей отработанной терминологией! Терминология! Религиозную терминологию очень трудно переводить, так же как и философскую, и естественно-научную терминологию. Иногда она просто непереводима. Мы иногда не переводим термины. Иногда переводим по какому-то странному, странному смыслу, который нам доступен. Ну, вот возьмите простейшие русские терминологические слова: «Ну-ка включи мне электричество!» − говорю я. Включил −  загорелось электричество. Что это − русское слово «электричество»? Нет, конечно, а какое? С какого языка? С греческого, конечно. Что такое «электрон» по-гречески? Электричество, «электрон» – янтарь, но это термин. Мы же не переводим, мы не говорим: «Включи-ка мне янтарник!  Янтарник загорелся». Мы же не говорим так, мы не переводим, мы просто оставляем это слово без перевода.  Электричество − греческое слово. А иногда переводим, и термины непосвященному человеку бывают непонятными. Мы говорим: «Земля окружена магнитным полем». Это во всех языках – поле. Это как? Магнитное поле. А вот человек, который ничего не понимает в физике, скажет, что это за поле такое?  Это поле, на котором магниты растут? Я понимаю, что есть поле, на котором кукуруза растет, пшеница растет…  Но что это за поле, на котором магниты растут какие-то? А мы говорим «поле». Это термин. Термин, который всегда требует какого-то усилия − вхождения в определенную культуру для своего понимания. Таких религиозных терминов только в Библии уже было очень много!

Приведу простейший, самый простейший пример. Апостол Павел, например, призывает: «Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и от Господа нашего  Иисуса  Христа». Вот «мир» − это перевод, конечно, с еврейского. По-еврейски как будет «мир»? Шалом.  Господь Иисус Христос, когда приходит, то всем говорит: «Мир вам». Это обычное еврейское приветствие: «Шалом аллейхем! Мир вам! Шалом!» По привычке мы переводим слово «шалом» как слово «мир».  Потому что это слово «шалом» во II веке до Рождества Христова вот эти семьдесят толковников на греческий язык перевели как «ирине» − «мир» по-русски. И мы уже с греческого переводим «мир». Но ведь  «шалом» − это  вовсе  не «мир». Это же чистая условность! Что такое мир? Это отсутствие вражды, мир, покой. Но ведь не этого же желает, хотя и этого тоже, но не только этого желает еврей другому человеку, когда он говорит: «Шалом». Когда Павел говорит: «Мир вам!», ведь не просто же покоя он нам желает. Речь идет именно о термине «шалом».  А что такое «шалом» в Библии в еврейском оригинале? Это полнота всех благ! Мир (покой, отсутствие вражды) – это только маленькая крупица того, что содержит в себе «шалом». Это всё: и здоровье, и благополучие, полнота всех благ, и вечная жизнь в том числе. И все это вместе называется «шалом». Это и величайшее, высшее благо. Почему это «высшее благо», этот термин, религиозный термин, почему он был переведен на греческий язык как «мир»? Это уже загадка, переводческая загадка. Почему именно так, мы можем только догадываться. И я думаю, что догадка будет справедливой, если мы вспомним, что перевод с еврейского на греческий язык происходил во II веке до Рождества Христова! В тех царствах, которые образовались после падения империи Александра Македонского. Вспомним, какой лозунг, религиозно-политический лозунг был в империи Александра: «Миру мир». Мир − это было высшее благо, которое Александр обещал всему миру. Этот лозунг подхватила впоследствии Римская империя. В Римской империи религиозно-политическим лозунгом был Pax Romana, «Пакс Романа» − «Римский мир». Потому что империя обещала и гарантировала всем народам мир. Это был государственно-политический лозунг. Но вспомним, что в язычестве политика государства никогда не отделялась от религии (как в современном исламе, скажем). Государство обоготворялось, его лозунг «мир» − это религиозный лозунг, высшее благо, и поэтому высшее благо в Библии (как вечная жизнь, полнота блаженства) было переведено как высшее благо эллинизированного мира − «мир». Чистая условность, но эта условность может сбивать нас с толку, потому что этому слову мы придаем значение русского языка ­− мир как отсутствие войны. Увы, но она вошла уже во все переводы, и мы уже от этого отвлечься не можем. Но это безобидный пример.

А возьмите какой-нибудь пример, который сыграл очень злую роль в истории христианства, в частности. Вот основное понятие Священного Писания Ветхого Завета − это, конечно, «имя Божие». Оно стоит на первом месте, это величайшее откровение − имя Божие, которое было дано Моисею при Неопалимой Купине.  Но второе по своему значению важнейшее понятие Библии − это «правда Божия». Это понятие встречается в Ветхом Завете тысячи раз, потому что это основное свойство Бога − правда.  С этим словом «правда Божия» произошла ужасающая метаморфоза. Что такое в современном русском языке слово «правда»? Мы слово «правда» понимаем как слово «истина». Например, ребенок говорит: «Мама, он врет!», а мама ему говорит: «Не говори „ врет”, так нельзя говорить, это плохое слово. „ Он говорит неправду” надо сказать или, наоборот, „…говорит правду”». То есть мы «правду» приравниваем к «истине», а «неправду» приравниваем ко «лжи». Ты говоришь неправду – значит, ты лжешь, ты врешь.

Но ведь это же не так! Это так в современном русском языке, но, если вы посмотрите в славянский язык (откройте славянскую Библию, из которой мы читаем Евангелие), но ведь ничего же такого нет!  Это в современном русском языке «правда» есть «истина», а «неправда» есть «ложь». Но в славянском языке никакого отношения правда к истине не имеет. «Правда» − это юридическое понятие, это чисто юридическое понятие. И означает славянское слово «правда», не русское, а славянское слово «правда» означает «справедливость». То есть: око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь. Справедливость – это когда судья судит по справедливости.  А «неправда» − это несправедливость. Это чисто юридические понятия. Вспомните из истории: «Правда Ярославова» − первый юридический кодекс в России. А «истина» и «ложь» −  это не юридические понятия, а существенные понятия, т.е. то, что в философии называется «онтологические». Истина от слова «есть», «естина»: истина  −  это то, что есть. Истина. А ложь −  это то, чего нет.

Так вот, правда − это юридическое понятие. Истина − это онтологическое понятие. Так в славянском языке, а в русском уже все смешалось, мы уже все путаем. Почему так произошло? Да потому, что слово «правда» (я сейчас не о русском языке говорю, а о славянском) − это буквальный перевод с греческого (помните, что на славянский язык Библия переводилась с греческого языка).  По-гречески то, что у нас переведено «правда», «правда Божия» − слово «дикеосини», которое означает «справедливость». Так оно и было переведено как «справедливость», «правда», чисто юридическое понятие. А теперь, посмотрим, с какого же еврейского слова греческие переводчики перевели слово «правда»? Они перевели с еврейского слова «цедека», «цедека Элохим» − «правда Божия». Но «цедека» (отсюда – «цадик», «праведник») вовсе не означает «справедливость» как юридическое понятие! Правда Божия в Библии Ветхого Завета вовсе не означает «справедливость» Божию. Совсем другое! Не о справедливости речь идет, а о верности Бога! Верность Бога Своему творению, верность Бога Своему слову, верность Бога Своим обетованиям. На Бога можно положиться. Ни на что на земле положиться невозможно. Ни на что опереться невозможно, только на Бога можно опереться. Это свойство крепости, верности Бога и называется «цедека», которое на греческий было переведено как «дикеосини» − «справедливость», «правда». Почему?! Мы можем только догадываться.

Можно догадаться, и вот почему. Вспомним, что перевод этот осуществлялся во II веке до Рождества Христова, когда в иудействе все больше нарастало фарисейско-раввинистическое отношение к Богу и к богословию. Когда представление о Боге как помощнике и покровителе Своего народа, Спасителе постепенно сменялось (под влиянием  каких-то исторических  условий) представлением о Боге как  страшном Судии, который будет судить всех по законам справедливости. И вот Бог-Судья, сменивший Бога-Помощника и Покровителя − как раз это и происходит на границе III-II века до Рождества Христова. Вспомните проповедь Иоанна Крестителя: «Уже секира при древе лежит!» Суд страшный грозит вам, и каждому воздастся по делам его: око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь. Хорошему человеку − добро, благо, злому − наказание. Представление о Боге-Судии было превалирующим, не Бог − любящий Отец, а Бог − страшный наказующий Судия.  Поэтому основное свойство Бога на еврейском «цедека» как верность Бога сменилось новым основным представлением о Боге как Справедливости. Так и перевели это слово на греческий язык, так у нас и пошло.

А имело это ужасающие последствия, потому что уже в христианстве появилась так называемая юридическая теория спасения. Все Послание к Римлянам посвящено правде Божией. В первой главе (16-17 стих) Павел говорит: «…ныне в Евангелии открывается правда Божия. Правда Божия от веры во Иисуса Христа». Нам сейчас это непонятно, что это такое: «отрывается правда Божия». И дальше Павел говорит: смотрите, все язычники − грешники, которые, конечно, погибнут все в своем грехе. «Иудеи ничуть не лучше», − говорит он во 2 главе. – «Пусть они не зазнаются, они ничуть не лучше язычников. Они еще хуже язычников, они так же грешат, как язычники. Они хуже, потому что знают, что нельзя, но грешат, поэтому они тоже все погибнут. И так бы все погибли, если бы не…», и дальше, в 3 главе Павел восклицает: «Но ныне открылась правда Божия». Далее идет рассуждение о том, что такое откровение правды. Откуда? Что это, почему это?  Что это за справедливость Божия открылась? Правда Божия − это справедливость! Нет, правда − не справедливость.

Понятие правды Божией было очень проблематично именно в I веке после Рождества Христова в иудейском богословии.  Не только для апостола Павла  −  для всех фарисеев, для всех евреев это была величайшая проблема,  проблема правды Божией.   Потому, что правда Божия, «цедека Элохим» − это верность Бога Своему народу, верность Бога Своим обетованиям, Своему слову, Своему завету, Своему закону и так далее…

Вот идут века, то рабство египетское, то рабство вавилонское, то ассирийцы, то персы, то Александр Македонский, то какие-то ужасающие эллинистические гонения на иудейство… Ну, сколько можно! А тут Римская империя подчиняет народ. И все, никуда не денешься, никаких исторических перспектив. А Аврааму Бог обещал, что в тебе благословятся все народы, что твое потомство, твое семя будет как песок морской. Да где же? Где же оно,  потомство? Все оно разгоняется, все оно исчезает, все оно истребляется, убивается.  Когда, когда?  Что, Бог неверен своему слову?! Он давал тысячу лет тому назад обещания, а эти обещания не сбываются! Значит, либо у Бога нет этой самой «цедека», верности. Он – неверный Бог, но так  думать кощунственно! Либо Он не может исполнить свои обещания.  А если не может, зачем их было давать! Вот это была страшная проблема I века, богословская проблема. И Павел её здесь в Послании к Римлянам разрешает: «Но ныне явилась правда Божия в Иисусе Христе». Вот в нем мы находим исполнение божественных обещаний и обетований, Воскресение, ниспослание Духа Святого. Так Павел понимал, потому что он думал по-еврейски, он из евреев происходил. Он прекрасно понимал, что такое правда Божия, что это не «дикеосини», это чисто условный перевод; это не справедливость, а верность Бога! Верность, любовь Божия − вот она и выразилась в Иисусе Христе.

Но последующие-то люди уже по-еврейски ничего не понимали! Я говорил, что в 70-м году еврейство было уничтожено.  Христианство стало языкохристианством. И все уже читали по-гречески, по-латыни, по-славянски, по-немецки, по-французски − на каком угодно языке, только не на еврейском! А везде-то перевод был уже со словом «дикеосини» − «справедливость», «правда».  А что значит «явилась правда Божия»? И вот начались такие юридические теории спасения. Например, знаменитая теория Ансельма Кентерберийского (XI век), которая проникла во все католическое богословие, затем во все протестантское богословие, затем в православное богословие и легло в основу всех наших учебников семинарских, всех катехизисов. Адам страшно оскорбил Бога (как будто Бог поругаем бывает), и, поскольку Бог бесконечен, то оскорбление бесконечного бесконечно.  И требует бесконечного воздаяния по правде (ну, если справедливость: бесконечное должно уравновеситься бесконечным!) А как может уравновесить человечество бесконечное оскорбление?  Сколько ты ни приноси жертвы − все люди умирают. Ну, умрет миллион, ну, умрет миллиард, но это же не бесконечно. Значит, до бесконечности будут приноситься, должны приноситься эти жертвы: смерть, смерть, смерть. И всё равно Бог будет неудовлетворен, потому что Ему нужно удовлетворение, ведь Он праведен, справедлив, требует юридического равновесия на весах.

И для того, чтобы удовлетворить это чувство гнева и справедливости Божией, нанесенной Адамом, нужна бесконечная так называемая сатисфакция, удовлетворение.  Но это может принести только бесконечное Существо! Бесконечным Существом является только Бог,  но не Бог-Отец, а Сын Божий. И вот Сын Божий умирает и приносит бесконечное удовлетворение Богу-Отцу. Бог-Отец теперь наслаждается тем, что наконец удовлетворено его чувство справедливости − убили Его Сына. Ужасная теория! Но она естественно и логически вытекала из перевода слова «цедека», которое на самом деле означало «верность, любовь», словом «правда», «справедливость» – «юстиция» по латыни.

И только в начале XX века будущий Святейший Патриарх  Сергий Страгородский (Патриарх Московский), тогда он  еще  был архимандритом, или  уже епископом,  или даже архиепископом в начале ХХ века, еще до революции, впервые написал  такую книгу, которая называется  «Православное учение о спасении».  В ней он показывал, что такое понимание «правды Божией», такое понимание «спасения» − безнравственно. Оно считается католическим, протестантским, православным, но оно безнравственно. Что речь идет не о справедливости, не о юстиции, а о любви Божией в спасении через Иисуса Христа!  О, какую бурю негодования вызвала эта его книга «Православное учение о спасении». Синод заклеймил ее позором как противоречие всем православным традициям, потому что все устоялось уже! И все из-за этого перевода. Вот смотрите: как перевод одного слова может повлиять на целые эпохи, на целое мировоззрение! Это к трудностям перевода.

Трудности перевода, конечно, иногда преодолимы. Мы с вами сейчас пропели молитву «Царю Небесный, Утешителю, Душе Истины…» «Утешитель»  −  что это за слово? Русское слово, понятно − тот, кто утешает, кто тебя погладит по головке, кто отрет слезки у тебя, кто утешит тебя, успокоит. Но ведь ничего же такого там нет в подлиннике! В подлиннике стоит «Параклит», παράκλητος. Такое слово слышали, наверно − Параклит? У нас оно обычно переводится «Утешитель». Господь Иисус Христос в Евангелии от Иоанна говорит: «Когда Меня с вами не будет, Я пошлю вам Своего Духа Параклита, Духа Утешителя». Но «Параклит» не означает «Утешитель». Если вы переведете это слово на латинский язык: «пара клитис», это будет «ад вокатус», advocatus – адвокат. В каком контексте говорит Иисус Христос эту речь? Он говорит: «Когда Меня с вами не будет, вас будут вызывать в синагоги, в суды, вас будут пытать, убивать, допрашивать. Но не думайте, что вам говорить, как поступать, я пошлю вам своего Духа Параклита −  Адвоката. Потому что это юридическая ситуация: в суды вызывают. «И Он за вас все скажет». Как говорит апостол Павел: «Уже не я живу, но живет во мне Христос Духом Святым, Своим Параклитом». Уже Он говорит через него − Дух. Жить по вдохновению, а не по чьей-то подсказке. «Адвокат» − юридический термин. Но когда производились переводы всех этих молитв на славянский язык (вспомните, это же IX-X век), ну какие там адвокаты у славян в новгородских лесах и болотах! Какие там суды, какая там юриспруденция! Ничего такого не было.  Речь идет о сложнейшей, древнейшей терминологии высокой греческой культуры. «Параклит», «адвокат» − это уже тысячелетняя культура, а здесь никакой не было. Пришлось переводить так, чтобы понятно было простому человеку. Что адвокат делает? Он заступается за тебя, утешает тебя, он заступник, защитник, так и перевели – «Утешитель».

Со всей юридической терминологией происходит так же. Мы говорим «мученик», мы почитаем христианских мучеников. Но ведь это перевод юридического термина «martis» [мартис], который означает «свидетель на суде»! Он собственной жизнью свидетельствует истину Христа. Но никаких свидетелей, никакого юридического процесса у славян не было. Поэтому перевели по смыслу. Что делают с этими свидетелями? Пытают и мучают. Поэтому перевели − «мученик». Но мы должны внутренне помнить, что мученик − это свидетель. Но в современном русском языке вообще все перепуталось. Сейчас любой человек, который испытывает страдания, называется «мученик». Разболелся, расчихался − «ой, мученик, бедный!». Что он свидетельствует? Наличие бактерий в этом мире, только и всего. Современный русский язык, конечно, вообще все перемешал, все абсолютно.

Или возьмите другой юридический термин – «прокурор», «обвинитель». Как это будет: διαβολος, «диаболос» – дьявол, мы понимаем без перевода.  Но ведь это означает «прокурор»! Это юридический греческий термин. Как «параклит» означает «адвокат», так «обвинитель», «прокурор» –  это «дьявол». У нас иногда переводят: дьявол – это клеветник. Понятно, этот перевод идет по смыслу. Никаких прокуроров не было. Ну, а что делает обвинитель? Он обвиняет тебя, он же, конечно, клевещет на тебя.  Единственное, что может сделать прокурор – поклеветать на тебя, так и перевели – «клеветник». Если вы откроете Книгу Иова, вы увидите, что сатана, дьявол стоит перед Богом и обвиняет Иова: «Коснись ты его – и тогда он покажет, что не такой хороший, как ты думаешь». Это все с переводами.

Мы говорили до сих пор о семантике каких-то отдельных слов и о трудностях в этой семантике, а семантика означает «значение, смысл». Не только семантика, смысл тех или иных слов трудно поддается передаче, но часто и форма. Мы разделяли переводы: кальки и переводы по смыслу.  Но ведь очень часто смысл теснейшим образом соединен с формой передачи этого смысла. Иногда мы говорим о том, что в форме заключено какое-то содержание. Вот кувшин, а содержание этого кувшина   –  какой–то там сок или вода, молоко –  форма и содержание. Так же и в тексте: есть какая-то словесная форма, ну а по содержанию и смыслу можно делать перевод.

Но бывают такие формы, которые уже почти и сами являются содержанием. Это так называемые «чистые формы». Например, музыка. Вы слушаете какое-то музыкальное произведение без слов (симфоническое произведение, фортепианное). Вы можете выделить, какое там содержание? Вы можете пересказать его?  Конечно, нет.  Потому что уже форма –  она и есть содержание: она непосредственно касается вашего сердца помимо всяких слов, помимо всяких логических определений. Это то, что в древности древнегреческие философы называли «чистая форма». Музыка – это чистая форма, где форма и содержание слиты воедино.

Граница между словом, между какой-нибудь речью и музыкой ­ – это поэзия.  В поэзии мы находим, с одной стороны, вроде бы какое-то словесное содержание, но выраженное музыкальным, поэтическим образом. И очень часто здесь поэтическая форма неотделима от содержания, и даже иногда она преобладает над собственно содержанием.  Возьмите любой самый примитивный пример: какое-нибудь стихотворение, известное вам по-немецки, по-французски, по-английски. И попробуйте перевести по содержанию на русский язык. Вы увидите, как пропадает весь шарм, все поэтическое обаяние, вы вообще не понимаете, о чем там идет речь, о какой-нибудь чепухе. Процитирую стихотворение, вы его потом услышите по-русски, вы его знаете. Это стихотворение Гете. Вот оно красивое, оно музыкальное:

Über allen Gipfeln
Ist Ruh,
In allen Wipfeln
Spürest du
Kaum einen Hauch;
Die Vogelein schweigen im Walde.
Warte nur, balde
Ruhest du auch.

Красиво звучит! А теперь попробуем перевести его на русский язык – по содержанию: «Над всеми вершинами спокойствие. Вокруг всех деревьев ты не чувствуешь ни единого вздоха. Птички молчат в лесу, только подожди, скоро так же и ты успокоишься». (Смех в зале). Да, я передал содержание, словесное содержание этого стихотворения. Но разве здесь есть музыка? Нет! А посмотрите, как перевел Лермонтов это стихотворение Гете. Там почти нет ни одного слова из Гете, как будто бы он содержанием пренебрег: так, в общем и целом, его сохранил, но он сохранил музыку, даже углубил ее:

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

 

Музыка…  Музыка, и на эту музыку романсы пишут.

Так что есть такая пограничная область –  поэзия, где форма неотделима от содержания.

И надо сказать, что Библия – это поэтическая книга. Больше половины Ветхого Завета – это стихотворения. Но когда вы читаете русский перевод, разве вы слышите эти стихи?  Вы их видите, хотя бы в столбик выделенные?  Нет!

Писание евангелиста Иоанна – это стихотворение! Евангелие почти все написано стихами.  Вы их видите в русском переводе или в славянском? Нет, там передается содержание, а стиха-то вы не видите. А ведь это играет очень большую роль! Иногда эти стихи довольно простые, как в пастырских посланиях Нового Завета –  гекзаметры. Или у апостола Павла какая-нибудь ритмика. Скажем, Первое послание к Фессалоникийцам  (1 Фес.5: 16-18)  в конце: в  нашем переводе тоже чувствуется  немножко ритмика, но не так, как в греческом: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите, духа не угашайте, от зла отторгайтесь».

Πάντοτε χαίρετε, ἀδιαλείπτως προσεύχεσθε, ἐν παντὶ εὐχαριστεῖτε· τοῦτο γὰρ θέλημα Θεοῦ ἐν Χριστῷ ᾿Ιησοῦ εἰς ὑμᾶς.

[па́ндотэ хэ́рэтэ, адиали́птос просэ́фхэсфэ, эн панди́ эфхаристи́тэ· ту́то га́р фэ́лима фэу́ эн христо́ иису́ ис има́с.]

По-гречески там ритмика идет.

 

Или вы читаете Послание к Римлянам (Рим.12:3) в нашем переводе.  Вроде бы попытались передать содержание, но там все не так: «По данной мне благодати каждому из вас говорю: не думайте о себе более, нежели должно думать; но думайте скромно, по мере веры, какую каждому Бог уделил». Ничего непонятно. Вроде бы все хорошо: «По данной мне благодати каждому из вас говорю, будьте скромными…» Неужели требуется такая великая благодать, чтобы сказать: «будьте скромненькими»? Благодать-то тут причем? Послушайте по-гречески:

 

Λέγω γὰρ διὰ τῆς χάριτος τῆς δοθείσης μοι παντὶ τῷ ὄντι ἐν ὑμῖν, μὴ ὑπερφρονεῖν παρ᾿ ὃ δεῖ φρονεῖν, ἀλλὰ φρονεῖν εἰς τὸ σωφρονεῖν, ἑκάστῳ ὡς ὁ Θεὸς ἐμέρισε μέτρον πίστεως.
[ле́го га́р диа́ ти́с ха́ритос ти́с дофи́сис ми панди́ то́ о́нди эн ими́н, ми́ ипэрфрони́н пар о́ ди́ фрони́н, алля́ фрони́н ис то́ софрони́н, эка́сто ос о фэо́с эмэ́рисэ мэ́трон пи́стэос.]

 

Совсем другое дело! Речь ведь идет о даре стихосложения, не благодати! «По данному мне дару стихосложения каждому из вас говорю». Павел приводит вот это увещание в виде стишка, легко запоминающегося, исполненного игры слов: «…ми́ ипэрфрони́н пар о́ ди́ фрони́н, алля́ фрони́н ис то́ софрони́н…» У нас этого ничего нет, а за этим всем у апостола Павла стоит глубочайшая мысль. Она была настолько ему важна, что он вложил её в форму стихотворения, чтобы это легко уложилось и запомнилось. И таких мест бесконечно много в Ветхом Завете, но у нас все это исчезает, потому что люди не обращали внимания на поэтическую форму, они обращали внимание только на словесное содержание: «Подожди, успокоишься и ты, потому что птички молчат».

Особенно это важно даже не столько в Новом Завете, сколько в Ветхом Завете. Потому что Ветхий Завет, как я говорил уже, почти весь построен поэтически. Но поэтика там абсолютно другая − не такая, как наша европейская.  Ведь наша европейская поэзия − это танцевальная поэзия, она вся построена на ритме слогов: «Мой дя́-дя са́-мых че́ст-ных пра́-вил, Ког-да́ не в шу́т-ку за-не-мо́г…». Это все пляска − ямб, хорей: «Му́-ха, Му́-ха — Цо-ко-ту́-ха, По-зо-ло́-чен-но-е брю́-хо!» Это все – пляски. Вся поэзия европейская, так называемая силлабическая, слоговая ритмическая поэзия с ударениями на отдельных слогах по определенному порядку – это, своего рода, плясовая. Но ничего подобного на Востоке не было! Ни у арабов, ни у евреев, ни у эфиопов такой поэзии нет! Встречается, но очень редко. У них поэтика совершенно другого рода: у них не ритм слогов и ударений, а ритм понятий. Откройте любой псалом (даже в нашем, особенно в славянском переводе) −  он звучит очень красиво! В русском − нет, в русском все это исчезает. В славянском лучше, а в еврейском еще лучше, даже в греческом хорошо. «Помилуй меня, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя». Все псалмы разбиты на двустрочия, на строфы, каждая строфа содержит две строчки. Эти строчки либо повторяют друг друга по содержанию, либо отрицают друг друга. Это так называемый параллелизм.

Вся ближневосточная поэзия строится на принципах параллелизма. Посмотрите: «Наипаче омый мя от беззакония моего» −  одна строчка, «и от греха моего очисти мя» – вторая строчка.  Это же одно и то же: «омый мя от беззакония», «от греха моего очисти мя» − это повторение, но разными словами. При этом, смотрите: «наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя». «Омый» − «очисти», «грех» – «беззакония». Пересекаются понятия! И во всем псалме понятия постоянно пересекаются в двух строчках. Понятно, о чем я говорю? Пересекаются, как бы составляя по-гречески букву Х[хи] (по-русски Х[ха]), − отсюда такие параллели называются «хиазм», «хиастическое» построение (от греческой буквы Хи). Можно привести какие-нибудь другие примеры. Например… Вот речь Иисуса Христа…

Европеец всегда как строит свои рассуждения? От А − до Z. Вот есть какая-то причина, из нее какое-то следствие, из него другое следствие, из этого другое следствие.  А влечет за собой В, В влечет за собой С, С влечет за собой D – и так до конца, до Z. «Все смешалось в доме Облонских» − это А, потом какие-то действия, действия, события. А в конце − Анна бросилась под поезд (это Z). Вот отсюда – досюда, вот причина − вот следствие. Так мы мыслим, так построены все теоремы в математике, так построены все романы, все доказательства, судебные дела и так далее.

У евреев не так было, в псалмах, у пророков − не так было. Вот речь Иисуса Христа: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Европеец как себе представляет? «Не бросайте святыню псам!» Вы берете какую-то святыню и бросаете псам. «Не мечите жемчуга (или бисера) перед свиньями», потому что они потопчут его, а потом повернутся, и на вас кинутся и растерзают вас.

На самом деле там немножко не так. Это смешной пример, конечно. Там немножко не так, смотрите: «Не бросайте святыни псам» −  псы. «Не мечите бисера перед свиньями» – свиньи. «… чтоб они не потоптали его и, обратившись, не растерзали вас».  Псы будут кусать-терзать, а свиньи топтать.  Понятно, да?  Речь идет о разных животных. Здесь опять мы находим хиазмы.

Такой хиазм мы встречаем на каждом шагу! «Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа нашего Иисуса Христа». Потому что «шалом (мир)» − это Бог-Отец. Это одно из имен Бога Творца − «Шалом (Мир)». А благодать от Бога нам дана через Иисуса Христа. «Благодать вам и мир от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа». Благодать − это Господь Иисус Христос, а мир, шалом, спасение − от Бога-Отца.

Везде, чтобы мы ни читали в Библии, везде мы находим такие перекрестия − хиазмы. Иногда они бывают очень сложными, мы этого не замечаем просто, и в переводах это часто не учитывают, хотя это важно. Приведу примеры. Скажем, начало Евангелия от Иоанна. Все вы его помните: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Так в нашем Синодальном переводе: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Конечно, нам это привычно слышать, но лично мне это непонятно. И большинству людей непонятно, когда они начинают задумываться.  «В начале было Слово».  Какое слово? Что это за слово? Какая-нибудь современная учительница русского языка и литературы возмущенно говорит по радио или выступает по телевидению: «Ой, нынешняя молодежь такая безграмотная! Она не ничего не читает! Пишут безграмотно, сплошные ошибки! Они забывают, что «в начале было Слово!»  (Под Словом понимает она явно какое-то литературное слово). Мы же это постоянно слышим: «В начале было Слово!» − восклицает какой-нибудь депутат в Думе. Что он под этим понимает? Совершенно неясно, какое-то «Слово». Культура, наверно, культура речи, что уж там… «И это слово было у Бога» − ну так, можно еще понять как-то. «И Слово было Бог». И вот тут все разрешается! Сначала было непонятно, какое это Слово было в начале: «В начале было какое-то Слово». А оказывается Слово-то было −  Бог. Вот оно, на небе написано – Бог, вот оно, это Слово! В нашем переводе так, во всяком случае, написано.  Какое слово? Бог, вот какое слово! Бог! Чепуха какая-то сплошная.

Потому что, если вы посмотрите в греческий текст, вы ничего подобного там не найдете. Там вы находите опять же параллели, хиазм:

Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ λόγος, καὶ ὁ λόγος ἦν πρὸς τὸν θεόν, καὶ θεὸς ἦν ὁ λόγος

[Ен архэ̃ь э̃н ъо Ло́гос, ка̀й ъо Ло́гос э̃н про̀с то̀н Тъео́н, ка̀й Тъео̀с э̃н ъо Ло́гос]

Здесь масса тонкостей, которые в нашем переводе никак не переданы. Ведь речь в Евангелии от Иоанна, особенно в этом знаменитом стихотворном прологе (а это ведь стихотворение, все первые 18 стихов), речь идет о воплощенном Сыне Божием −  об Иисусе Христе. Вот о Нем ведь речь идет: «Слово стало плотью, обитало с нами». Кто? −  Иисус Христос обитал с нами. По-русски «слово» среднего рода, «слово» − оно. А по-гречески − [о Логос], [о] − это артикль мужского рода. Слово «Логос» − мужского рода. Речь идет о мужском роде. Но это не так важно, в конце концов.  Но главное ведь то, что в строке «в начале было Слово» пропущен перевод одного маленького словечка, которое называется артикль. Мы ведь обычно на артикли не обращаем внимания при переводе. По-немецки der, die, das, по-английски a, an, the… Кто из нас их переводит? Да никто не переводит! Мы считаем, что можно не переводить. Но ведь они же имеют определенный смысл!  Артикли бывают определенные, бывают неопределенные. Артикли − это части речи, которые несут смысловую нагрузку.  Не «в начале было Слово», какое- то Слово, а «в начале было [о Логос]» − определенное, всем известное Слово. Ведь там же стоит определенный артикль! Речь идет об известном Логосе. Дальше: «И Слово было у Бога» − «И [о Логос]… −  и определенное это Слово было у Бога»… И «не Слово было Бог», а там идет перекрестие  − «Богом было Слово». То есть само Слово было Богом − вот это Слово. Опять же там определенный артикль! А «Бог» стоит без артикля как сказуемое, как часть предложения.

Например, в переводе Алексеева уже лучше: Евангелие от Иоанна (Ин.1:1): «В начале было Слово, и Слово было с Богом, и Богом было Слово».

А еще… Не сказать, что лучше, но все-таки более точный в некоторых моментах перевод у В. Кузнецовой.  Вы знаете этот  знаменитый перевод? Перевод, который я никому не рекомендую, но, во всяком случае, здесь много интересного. Валентина Кузнецова попыталась передать артикль, вот эту определенность, не «в начале было Слово». Все-таки мужской род она подчеркнула, во-первых, и, во-вторых, определенность. Смотрите, как она перевела: «Изначально был Тот, Кто называется Словом». Чуть-чуть введены какие-то словечки («кто называется»), но зато дана определенность и мужской род! «В начале был Тот, Кто называется Словом». Я бы перевел так: «В начале был Тот, Кого называют Словом, и это Слово было у Бога, и Богом было это Слово». Уже сохранился поэтический ритм, и смысл передан гораздо точнее − так,  как в греческом языке.

Подобные примеры можно умножать до бесконечности, потому что чуть ли не в каждой строчке русского перевода (а это ещё полу-богословский, философский текст) есть такие места, которые переведены и еретически, и непонятно, и неопределенно. А мы читаем и думаем, что нам все понятно.

Переводу, особенно когда этот перевод ещё учитывает и форму, нельзя научиться, невозможно научиться. Конечно, необходимым условием для перевода (необходимым, но не достаточным условием) является знание языка. Это понятно: знание языка, понимание начального оригинального текста (скажем древнегреческого). Это необходимое условие, но не достаточное. А вот достаточным уже будет, помимо знания языка, еще и вдохновение.  Потому что так, как Лермонтов перевел Гете, вряд ли кто-нибудь из нас сможет перевести. Мы перевели бы так, как я вначале перевел. А Лермонтов перевел поэтично, передал и форму, и содержание, поэтому апостол Павел причисляет переводческое искусство (герменею, герменевтику) к дарам Святого Духа.

Если вы переводите священный текст, вам надо быть не только знатоком языка (а таких много), а еще и быть вдохновенным Богом переводчиком. Вот Кузнецова, к несчастью, таким не являлась, хотя у нее есть тонкости в переводе.

Все современные переводы Нового Завета (и Библии вообще) мы можем разделить на две основные категории: это переводы принципиальные и переводы беспринципные. Переводы беспринципные – это просто как Бог на душу положит: «как мне кажется лучше», «вот как мне кажется». Таких переводов очень много, особенно в Америке сейчас много выходит протестантских переводов на русский язык. И православные есть такие переводы. Не будем называть имена.

Есть переводы принципиальные, которые придерживаются определенной переводческой задачи, не просто «как мне кажется лучше», а определенного принципа. Например, как можно меньше отступать от традиции. Вот Синодальный перевод более-менее придерживается вот такого принципа. Потому что он архаичен, он использует много славянизмов (потому что в середине XIX века, когда делался этот перевод, в ходу был церковнославянский текст Библии).  Поэтому как можно меньше отступать от церковной традиции. Поэтому он так выглядит архаично, немножко тяжеловесно.

Или вот, например, замечательный перевод епископа Кассиана (Безобразова), который он делал в эмиграции. Он тоже придерживается, с одной стороны, лексической церковной традиции, не слишком далеко отступая от уже привычного для нас синодального лексикона (от нашей Библии, которую мы все читаем).  Но, с другой стороны, улучшая, исправляя его в самых плохих местах, где этот перевод плох, и следуя более точному греческому тексту. Его принцип − это следование научно выверенному тексту. Помните, на первом занятии я вам говорил, что есть такая наука «текстология», которая пытается найти гипотетически оригинальный текст. Кассиан использует найденный наукой оригинальный гипотетический текст и делает перевод с него. Потому что наш синодальный текст вообще непонятно, с чего он переведен. Вы захотите проверить, с чего они перевели, с какой рукописи? −  Никто не знает.  Но современные научные исследования показали, что значительная часть синодального Нового Завета переведена с французского перевода XVIII века. Не с Матфея, не с Луки, не с Иоанна, а с французского перевода Матфея, Иоанна, Луки, Марка, которым пользовался Пушкин. (по-французски, конечно, читал). Такого, определенного принципа придерживается Кассиан,

Принципиальный перевод Кузнецовой, которую я вам цитировал. У нее совсем другой принцип: как можно дальше от традиций, она не любит все это «церковное».  Это ей отвратительно, как можно дальше отойти. У нее два принципа: один − сделать перевод понятным, потому что он написан понятным языком для простых людей. Это очень наивный принцип, который распространяют так называемые лондонские Библейские общества. Библейские общества проделали колоссальную работу. Благодаря им совершены переводы на сотни языков мира. Но эти языки − это чаще всего языки примитивных народов или народов, очень далеких от нас: какие-нибудь африканские племена, амазонские индейцы, папуасы Новой Гвинеи, эскимосы, чукчи – люди, для которых вся эта античная и библейская культура настолько все далеко и непонятно! У них язык состоит из 300 слов. Ну, как на эти 300 слов можно перевести 300000 слов греческого словаря?! Но как-то надо доносить Евангелие. Библейские общества это делают −   молодцы! Они переводят на сотни языков мира. Но для того, чтобы перевести Библию на язык какой-нибудь Папуа-Новой Гвинеи, нужно выудить основной смысл из каждого предложения, из каждой книги Библии и передать его простыми папуасскими словами, передать этот основной смысл. Какие уж там поэзии, какие там тонкости, какие там «дикеосини» и «шаломы»! Хоть бы что-то передать! Основной смысл − это перевод по основной так называемой керигме, по основному смыслу.

Это один принцип − переводы Библейских обществ. Он хорош для перевода на какие-нибудь африканские языки, но абсолютно не годится на перевод на высокоразвитый европейский язык, на немецкий, на русский! Конечно, наши языки очень развитые, могут не только передавать смысл, но и форму, и смысл поточнее. У Кузнецовой это один принцип − передать основной смысл.  При этом, конечно, истребляется вся терминология.  Ну, скажем, «крещение», «крестить» − русское слово. Этимология слова «крещение» означает «хрещение, становиться христианином». Не от креста, а от Христа. Крестианин − хрестианин, хрещеный − крещеный − это было в древности так.  Крещение − это перевод греческого слова «баптисма» − омовение. Буквально баптисмо −  это «омовение», так же, как электричество  −  буквально «янтарь», или поле магнитное  −  это буквально «поле». Но мы же понимаем, что это уже стало термином. Это не просто поле, на котором магниты растут, это уже что-то другое, физическое понятие. Так же и здесь: крещение − это, конечно, и простое омовение. Но это простое слово уже тысячи лет использовалось как термин, термин религиозный или социальный.

Например, откуда это произошло? Во всем древнем мире было два основных социальных слоя. Это свободные (их было меньшинство) и рабы (их было большинство). Были свободные люди и рабы – то есть вещи, которыми ты распоряжался, их жизнь тебе принадлежала. Если богатый господин шел на работорговый рынок и покупал там себе раба, он приводил раба к себе домой, снимал с него всю одежду (она обязательно сжигалась) и его обязательно погружали в воду: в пруд, в ванну, речку (что под рукой было). Потом, когда он выходил из воды, над ним произносилась формула: «Погружается (крещается) раб… (называлось его новое имя) во имя…. (и называлось имя его нового хозяина)». Это был акт передачи, или перевода, собственности. Был раб чей-то, а стал раб мой. И обязательно это сопровождалось погружением. Потом этот человек выходил из воды, я ему давал, как хозяин, свою же новую одежду, новое имя, на старое он не имел права откликаться и так далее. Этот акт крещения, акт омовения, который был не просто физическое омовение (может, он и так чистый был, зачем ему мыться?) − речь не об этом шла; речь шла о переводе собственности, но слово-то применялось «омовение», «погружение» буквально.

Это слово стало уже термином для передачи собственности на имя того-то. «Переведу-ка я денежки на имя Марии Ивановны» − вот то же самое, это передача собственности. В Евангелии это обозначалось словом «крещение». Солдаты, которые принимали присягу, солдаты римской армии проходили вот этот обряд. Он крестился во имя императора, или во имя Римской империи. Это присяга была. Если язычник переходил во иудейство, его обязательно крестили во имя Господа Бога Израиля. Если язычник или иудей переходил в христианство, он крестился во имя Христа: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся». То есть само слово «омовение», «погружение» (от др.-греч. βάπτισμα [баптисма]) стало уже всем понятным религиозным термином. Это уже был термин.

А для нас слово «омовение» никаким термином не является. Омовение − это омовение: встал под душ, омылся. У нас сформировался уже другой перевод − «крещение» (стать христианином). Крещение – это уже термин.  Мы так и встречаем в нашей Библии – «крещение», и очень хорошо, вот такой термин. А Кузнецова, вслед за указаниями Библейских обществ стремится избежать церковно-традиционной терминологии и переводит буквально: «омовение», «погружение». Но это же нельзя так делать! Ведь мы же прекрасно понимаем, что даже древние люди это понимали как термин, а не просто как омовение. Так и нам надо передавать этот термин.

Иногда Валентина Николаевна прибегает к таким вещам, которые я считаю абсолютно недопустимыми в библейском тексте. Например, 17 глава Книги Откровения: «Пришёл один из семи Ангелов − тех, у которых были семь сосудов, и заговорил со мной: − Смотри, я покажу тебе, какая кара ждет Великую Шлюху». Можно ли так? При том, что здесь, конечно, безвкусно еще не только то, что это отторжение от традиций языка (у нас есть выражение «вавилонская блудница»), но еще и просто-напросто неуважение к русскому языку как таковому, потому что она переводит на русский язык немецким словом «шлюха». Это ведь немецкое слово, не русское. Такие вещи, конечно, снижают авторитетность ее перевода. Хотя, в общем, если вы учтете все это – ее антитрадиционность и грубоватость местами, то ее перевод достаточно интересно читать, местами захватывает, даже местами почти гениальный, как в начале Евангелия от Иоанна.

Конечно, обрести и знание языка, и исполниться вдохновения, переводческой харизмой − это уже дело Божие. Знание языка, конечно, − дело человеческое, а обрести харизму − это уже дело Божие: даст тебе Бог или не даст. И такой харизмой вряд ли у нас кто-то обладает. Был человек − Сергей Сергеевич Аверинцев, знаменитый филолог, крупнейший, может быть, филолог второй половины XX века, но он скончался года три назад. Его переводы, конечно, замечательные. Местами они достигают высокой степени поэтики и точности. Его перу принадлежат переводы Книги Иова, многих псалмов, Шестопсалмия, каких-то других книг: Книга премудрости Соломона, Евангелие от Марка, Евангелие от Луки, некоторые отрывки Евангелия от Матфея, но этот труд он не закончил, болезнь и смерть прервали его работу. Может быть, он единственный из наших переводчиков.

Вообще для России это огромная задача − переводы. На развитые европейские языки, такие как немецкий, английский, появились в последнее время прекраснейшие переводы. На некоторые языки просто, говорят, гениальные переводы Библии − на венгерский (но я венгерский совсем не знаю, но так утверждают знатоки).  На русском мы пользуемся старым наследием, которое, увы, уже при своем появлении подверглось очень серьезной критике, но вынуждены пользоваться, потому что ничего другого пока не имеем. Только можем молиться, чтобы появился, наконец, перевод Библии и на русский язык. Пока его, увы, достойного, нет. На этом я хочу сегодня закончить.

Какие у вас будут вопросы?

ВОПРОС: Если позволите… Конечно, Вы обо всем этом прекрасно говорили. Но есть люди, которые просто вот так простецки верят в Бога. Какие там переводы и все это… И второй вопрос: Я вот читал такую статью про чудесные исцеления, и были случаи, когда человек и не верил, и ничего…, а люди исцелялись. Понять, где чудесное, где — нечудесное…

− Но это вопросы о совершенно разном. Давайте остановимся на первом. Вы собрались здесь не для того, чтобы получить чудесное исцеление, а чтобы послушать достаточно ученую лекцию. Я говорю людям, которые интересуются Священным Писанием, хотят его знать, хотят углубить свои знания, получить импульс к его познанию. Правильно: можно верить, совершенно не зная, какой там перевод-не перевод. Ведь существует очень наивная точка зрения… Недавно на лекции мы говорили, что недавно один молодой человек, священник Владислав Сохин, перешел из христианства в ислам и объяснил это, написал свою знаменитую объяснительную записку. Конечно, это был очень мужественный поступок, разрыв со своим прошлым, со своим окружением, с доходом, в конце концов: ему семью кормить надо, а он в ислам перешел по каким-то таким соображениям. Поступок мужественный, но умный или глупый? Я-то считаю, что глупый. Он объясняет это как? Прежде всего тем, что он нашел в Священном Писании Нового Завета множество погрешностей! В одном месте сказано, что когда Павел увидел Иисуса Христа на пути в Дамаск, то Иисуса Христа увидели и спутники апостола Павла, а в другом месте, в параллельном, сказано, что они ничего не увидели, а только услышали… Как же так? Это же ложь! Как будто бы, христианство и вера в Бога и Христа зависит от того, увидели они или услышали кого-то. Это настолько нелепо, настолько смешно, но человек верит и теперь он отрицает Священное Писание, потому что оно полно противоречий, полно неточностей.  И он берет другую книгу! Вместо Нового Завета он взял пророчества Мухаммеда − Коран. Там-то уж, конечно, нет никаких противоречий! Это настолько наивная и смешная точка зрения, которая была характерна для XVIII века − для эпохи Просвещения. Все это смешно! То есть человек, оказывается, верил не во Христа и не в Бога, а он верил в книгу, а теперь он верит в другую книгу, а потом поверит в третью книгу, и так далее.

Конечно, вера в Бога − это не вера в книгу, не в Библию, не в Священное Писание, это вера в Бога и во Христа. А Священное Писание нам важно просто по тому, что это есть свидетельство об Иисусе Христе. А без словесного свидетельства никакая вера была бы невозможна. Потому что это есть элемент Предания, свидетельства. Я с трудом себе представляю человека где-нибудь в пустыне Сахара, который там вырос, никогда в жизни не слышал ни о Библии, ни о Христе и вдруг – поверил во Христа! Но такого быть не может!  Значит, от кого-то он слышал! Вера от слышания, как говорит Апостол Павел, а слышание идет от слова Божия. Так что оно тоже имеет большое значение, хотя сама вера в Бога вовсе не вера в книгу. Можно быть исполненным Духа Святого, зная самые крохи из Священного Писания, и быть величайшим Святым. О чем тут речь? Понятно.

ВОПРОС: Сейчас выходит много различных книг, переводов с древнееврейского: ­ Книга Иова, Экклезиаста…И не масоретский ли это перевод?

Не перевод ли это с масоретского текста? Да, Библейско-богословские общества сейчас выпускают целую серию книг перевода Михаила Селезнева и так далее с Ветхого Завета. Да, это масоретский текст, безусловно.

Видите ли, в свое время, в 1990 или в 1991 году, когда наш митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Алексий стал уже Святейшим  Патриархом Московским, он собрал библейскую комиссию. Сейчас она называется Патриаршая Синодальная библейская комиссия.  Я вспоминаю наше первое заседание, а я член этой комиссии, в ней несколько человек: сам Святейший как Председатель, Митрополит Филарет Минский, кажется, владыка Кирилл (я не помню точно), Аверинцев, профессор Алексеев − человек пять-шесть. Первое организационное заседание было посвящено в основном переводам, изданиям. Тогда очень популярна была детская Библия, тогда распространялась детская Библия − об этом шла речь: какой текст детской Библии, и переводы. Было высказано такое пожелание: обновлять. Задача − обновление Синодального перевода и, может быть, даже создание нового перевода. Конечно, не слишком отступая от традиций, но перевод на современный русский язык. Это задача будущего, отдаленного, может быть, но будущего. Это такая очень большая задача.

Параллельно с этим возникли еще два вопроса переводческих, уже носящих более научный характер.  Дело в том, что наш Синодальный перевод Библии − это перевод-гибрид, это перевод «не поймешь, с чего». Ветхий Завет там переведен с еврейского языка (чаще всего с масоретского текста). Новый Завет, естественно, − с греческого. Но в масоретском тексте (а напомню, что масоретский текст − это канонизированный синагогальный еврейский текст Библии), в этом тексте, который был канонизован в самом начале I тысячелетия, очень много отклонений от той Библии, Септуагинты, к которой мы привыкли, от греческой Библии. Я говорил вам, что христианской считалась тысячелетиями греческая Библия, греческий перевод семидесяти толковников с еврейского языка. Между современным еврейским текстом и греческим есть не только какие-то словесные расхождения, что понятно в силу разности языков, но есть существенные разногласия по содержанию. Например, знаменитое место из пророка Исаии: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя: Ему Еммануил». Так в древней Септуагинте, возникшей во II веке до Рождества Христова, так и у нас.  Но в еврейской Библии мы нигде этого не найдем!  Мы же там находим не про Деву речь, а про женщину просто. О девственности там нет речи.  Женщина, молодая женщина, она приимет во чреве; может, у нее уже было много детей…

Что делать? Хотя наши переводчики XIX века всё переводят с еврейского текста, но это место, чтобы не соблазнять христиан, они перевели с греческого текста. И таких мест сотни.

Так что наш Синодальный перевод Ветхого Завета − и не с еврейского, и не с греческого. Синодальная комиссия постановила, что в будущем неплохо было бы иметь то, что имеют уже почти все развитые христианские народы: иметь хороший перевод с христианской греческой Библии (которого у нас нет и никогда не было!). У нас нет христианской Библии! У нас на русский язык есть перевод-гибрид: полуеврейский-полугреческий. Понятно? Поэтому перевод Септуагинты − это одна из важнейших научных и церковных задач нашей переводческой богословской братии. Это очень важно!

Вторая задача, гораздо меньшая по своему значению − сделать научный хороший  перевод (но это может быть через 100 лет) с еврейской Библии. Но это для ученых людей, не для Церкви − сделать перевод с еврейской. А для более широкой публики − с христианской, греческой Библии.  Чтобы ученый человек мог иметь и то, и другое. Вот это хорошая научная и практическая задача. Ее исполнение лежит в отдаленности многих поколений вперед. Пока у нас никаких ни средств, ни сил для этого нет.

ВОПРОС: А на церковно-славянском есть что-нибудь?

− В общем и в целом, древний церковнославянский перевод − это калька с греческого языка. Но та, которая сейчас у нас на престоле лежит (Елизаветинская так называемая Библия), она тоже является уже  исправлением древнеславянского перевода по еврейским текстам. Это очень сложный вопрос, не будем его касаться.

ВОПРОС: Как читать Евангелие? Что Вы посоветуете?

− Посоветую каждый день читать, за год и прочитаете. У нас есть календарь, в котором указано, что сегодня на Литургии читается такой-то кусочек, завтра следующий; так в течение года прочитывается весь Новый Завет: кусочек из Апостола, кусочек из Евангелия. Хорошо, чтобы у вас была церковнославянская калька с греческого языка. Вы ее прочитаете, чтобы хоть чуть-чуть понимать, что там дьякон будет провозглашать. Затем, возьмите Синодальный текст, по нему сравните. И возьмите Кассиана, например. Хорошо бы иметь три – четыре варианта перевода. Чем больше − тем лучше! Пусть это займет у вас полчаса времени, но ведь кусочки же небольшие там. И это будет хорошее пособие.

Я таким образом, когда учился в Духовной академии, постигал азы новозаветного греческого, латинского языка. Каждый день у меня был урок: вот церковнославянский кусочек, тут же смотрел, как это по-гречески звучит, как по-латыни. Вот так.