Феодоровский собор, 25 марта 2011 г.

Расшифровка – Людмила Голубкова

Сверка и корректура  – О.Суровегина

 

Здравствуйте! Рад приветствовать. Сегодняшняя лекция, или беседа, будет несколько необычная, так как мы еще не занимались подобными вопросами. Буддизм и христианство. Почему, собственно, пришло в голову взяться за эту тему, которая обычно у каждого стоит далеко не на первом плане? Вы знаете, что у нас в стране считаются четыре религии (как они называются?) – да, традиционными: это христианство, ислам, иудейство и буддизм в форме тибетского ламаизма, преимущественно, в Бурятии и в Калмыкии. Очень уж сильно различаются эти четыре религии. Их можно условно разбить на две группы: первые три и четвертая – буддизм, который радикально отличается от них.

Если христианство, ислам и иудейство так или иначе возникли из какого-то одного общего источника – из Ветхого Завета, то буддизм – что-то совершенно запредельное для этих религий и непонятное. И так много здесь чуждого и в менталитете буддийском для нас, и так много непонятных слов на непонятном языке – санскрите, который для нас непривычен. Мы привыкли слушать на родном языке слова, ну, пусть даже на каких-то европейских языках, но никак не на санскрите. Поэтому довольно трудно рассуждать на эти темы.

И все-таки, что же привело к этим рассуждениям? Давайте посмотрим на ХVIII, ХIХ, ХХ века у нас, в христианской Европе. В ХVIII веке еще никому в голову не приходило интересоваться буддизмом. Если кто-то интересовался, то единицы на миллионы. ХIХ век тоже, пожалуй, почти до самого конца с буддизмом особо здесь никто не сталкивался. И вдруг где-то с конца ХIХ века и особенно в начале ХХ века и далее в христианской Европе все больше и больше возникает интерес к Востоку вообще, особенно индийскому Востоку и, в частности, к буддизму. Что могло привести к такому интересу? Если вы вспомните одну из наших последних лекций (об экзистенциализме мы с вами говорили), с середины ХIХ века в Европе возникло такое движение – отталкивание и неприятие всего привычно-традиционного. Там, когда мы говорили с вами о философии, в частности, была речь об отталкивании от классической философии в какую-то иную совершенно сторону. Что-то такое происходило в мире христианском, что не удовлетворяло ищущих людей. И это проявлялось на всех уровнях.

Если, например, посмотрим на Россию. Вспомните начало века. Серебряный век. У нас все-таки происходят какие-то радикальные изменения в эстетике, и в философских представлениях, и в искусстве. И даже наверху, среди аристократии, даже при дворе императорском. Вспомните, например, как проходили в начале века балы в Зимнем дворце. В каких костюмах там являлись участники бала? Дамы приходили в высоких кокошниках с длинными покрывалами, в каких-то роскошных сарафанах. Мужчинам было велено надевать какие-то квазирусские одеяния ХVII века – времен Алексея Михайловича: сапожки, шаровары, заправленные в эти сапоги, и так далее. Отчего это? Почему вдруг бытовая обыденность, церковная обычность уже перестала удовлетворять? Что-то такое происходило, отчего мысль людей увлекалась чем-то сказочно-далеким – в частности, такой романтикой прошлого. Современность уже не удовлетворяла. А посмотрите вы явление всех этих странных людей при дворе: месье Филипп, Григорий Распутин и прочие-прочие, несть им числа. Какая-то удивительная мистика… Очевидно, религия, обычная церковная практика не удовлетворяла, надо было искать что-то другое. Так наверху. А в других сферах происходило нечто подобное, но поиск уже двигался в ином направлении. Здесь неинтересно. Здесь скучно. Посмотрим на Восток.

Кстати, Восток всегда был для Европы чем-то экзотически-привлекательным. Так было даже в библейские времена, в новозаветные времена. Например, одна из причин, почему самое раннее христианство апостольских времен распространялось довольно быстро в Римской империи – то, что Римская империя жила мыслями о Востоке: восточные культы, и чем дальше, тем лучше. Уж Египет-то был привычен, а вот оттуда: из Вавилона, из Халдеи, Персии, а то и из Индии приходившие культы, из Персии – были очень популярны. И тут появляется некто Иисус – имя-то какое, откуда-то с Востока, настолько непривычное для римлянина. Значит, и там что-то интересное! То есть Восток: «Ex oriente lux», «С востока свет!» – это всегда привлекало.

А в начале ХХ века, даже еще в конце ХIХ-го, вдруг возникают мощные движения эзотерического характера, их интерес направлен был на Восток. Здесь появляется мадам Блаватская. Слышали такое имя, да? Елена Петровна, по-моему, ее звали. Фигура необычная, конечно, фигура харизматическая, очень необычная, которая покорила тысячи людей во всем мире, основала свое учение огромное – теософию, согласно которому Бог воплощается постоянно, и Иисус Христос – это лишь одно из воплощений этого божества. А вот нынче Он воплотился в Кришнамурти, скажем. Она его разыскала в Индии, специально туда поехала, долго жила там, путешествовала… От нее откололось движение антропософии, которое тоже опиралось все-таки на теософию – движение Рудольфа Штейнера. Если там была теософия, т. е. философия боговоплощения, то здесь подчеркивалось не богочеловечество, а человекобожие. И Рудольф Штейнер у себя в Швейцарии, на высокой горе в Альпах, строит уже огромный храм, который он назвал Гётеанум (Goetheanum), т. е. храм Гёте, вот этого человекобога для него. И тоже основывает свое огромное движение.

Этого мало! Посмотрите, какое влияние оказывают индуизм – в различных его проявлениях, чаще всего непереваренных, а очень поверхностно воспринятых –  и буддизм в том числе, на литературу. Всем вам, конечно, знакомо имя великого швейцарского, или немецкого, писателя Германа Гессе. Он – нобелевский лауреат, получивший Нобелевскую премию за свой роман «Игра в бисер». Один из его первых романов, очень поэтично написанных, был роман «Сиддхартха», был о жизни Будды. И его «Игра в бисер» полна буддийских мыслей, буддийских представлений. Многим из вас, с 60-х, во всяком случае, годов известно имя такого крупного американского писателя, как Сэлинджер (слышали такого, да?), «Над пропастью во ржи» и масса других: «Френни и Зуи» – замечательные повести. Все пронизано буддийским духом. Правда, сам он утверждает, что буддийский дух он получил из православия! Откуда? Если вы читали его повести, такие как «Френни и Зуи», то помните, как девушка занимается там постоянно Иисусовой молитвой, непрестанной молитвой. На этой основе разворачивается все действие, весь психологизм и этой повести, и всех других. Произошло следующее: удивительное сближение восточных практик, в частности, буддийских, с православными практиками религиозных молитв.

Где-то в 1890 году в Казани (я могу ошибиться плюс-минус один год) появился небольшой анонимный роман (или большая повесть, если угодно) под названием «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу». Сейчас вы можете в любом магазине его купить, а тогда он появился небольшим тиражом в Казани и был замечен очень узкой прослойкой среди православных людей. Замечен и оценен. О чем там шла речь в этом романе? Кто-нибудь читал из вас? Читали… Но я кратенько расскажу для тех, кто не имеет понятия о нем. Он хорошо написан таким стилизованным квазиправославным языком. В Сибири жил некий инвалид, у него была сухая рука.  Он был простой человек, и, как многие простые люди, он воспринимал Священное Писание буквально: все, что там написано, это откровение Божие, а, следовательно, всякую букву нужно понимать буквально – как написано, так и надо поступать. Он пришел как-то раз на церковную службу, и на Литургии читали Апостол – Первое послание к Фессалоникийцам, 5-ю главу. Среди прочего, там есть такие слова: «Непрестанно молитесь». Так апостол Павел увещевает. Ну, конечно, апостол Павел имел в виду очень практичную вещь, то есть молитву регулярную: утром, днем, вечером и так каждый день, чтобы люди не забывали молиться. Но этот человек воспринял абсолютно буквально «непрестанно», то есть не переставая. А как это делать? Я же живу обычной жизнью, я ем, пью, сплю с женой, кое-что еще там делаю такое… Как в эти моменты молиться? Что это за «непрестанная» молитва?

Но раз написано – значит, так надо делать! Вот (я уже сейчас точно не помню, давно читал), кажется, он идет к священнику и справляется у него, а что это такое – непрестанная молитва. Священник говорит ему: «Да брось ты, давай лучше выпьем» (смех в зале). Потом идет к какому-то генералу, тот тоже так от него отделывается, к кому-то еще – к профессору, тот тоже от него отделывается. То есть человек не получает нигде ответа, а что же это такое? Его страшно заинтересовало это! И вот, не найдя ответа вокруг себя, он собирает котомку, в котомку кладет Библию и отправляется в путь. И вот тут начинаются его странствия по лесам, по дорогам, по деревням, разные приключения: он и к разбойникам попадает, и всякое там случалось – целый роман. Приключения. Но в конце концов он набредает в лесу на скит, какую-то хижину, где отшельник жил один. И этот отшельник, монах, начинает обучать его Иисусовой молитве. Помните, что это такое: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного». Но эта молитва в некоторых христианских кругах, в частности на Афоне (в монастырях на Афонской горе), практиковалась в качестве постоянной молитвы. Там звучит ведь имя «Иисус Христос», и если эта молитва вместе с именем Иисуса повторяется непрестанно языком, то в конце концов человек получает такое откровение, которое не выразить словами, но эта молитва из его ума, с его языка и из ума переходит в сердце. И Бог в имени Божием, Иисус, уже Сам Бог в ней присутствует – значит, Сам Бог входит в сердце человека и начинает из сердца человека руководить и человеческим сознанием, и его поведением. И человек уже перестает и молиться-то даже, его язык уже ничего не говорит, но молитва сама собой действует такими «часиками» внутри человека. Вот такая практика, очень похожая на практики буддийских или каких-нибудь индуистских мантр. «Ом мани падме хум», скажем – и вот постоянно, постоянно это повторяешь… Что-нибудь такое.

История дальше развивалась следующим образом. Да, этот человек добирается до Иерусалима, обучается этой молитве, со всякими приключениями. И описывается в этом романе, как можно научиться этой молитве. Роман имел очень большое хождение среди людей, склонных к именно такому, восточного типа мистицизму. В частности, в горах Кавказа были отшельники, которые постоянно практиковали эту молитву. Появилось целое философско-религиозное движение так называемых «имяславцев», то есть люди, которые говорили, что в самом имени Иисус уже присутствует по существу Бог, и если мы произносим, то тем самым мы общаемся с Богом. Святейший Синод выразил свое неудовольствие по поводу этого учения, и в 1913 году вышло постановление, согласно которому это учение, в общем-то, подвергалось осуждению. Осуждающие это учение назывались «имяборцами». И вот (иронизирует) вся мыслящая православная Россия разделилась на два лагеря: «имяславцы» и «имяборцы». На Афоне (а тогда на Афоне не так, как сейчас: тогда в Пантелеймоновом монастыре было около тысяч человек-монахов) произошел раскол, приблизительно пополам разделились монахи. Одни были «имяславцы» и практиковали эту молитву, а другие были послушные Синоду и эту молитву (не то что «молитву», а саму эту практику «постоянной молитвы») отвергали, как и учение о том, что в имени содержится Бог. С истинно христианским смирением они начали лупасить друг друга, одна партия на другую (смеется; смех в зале). Дело дошло до кровавых стычек, после чего из Петербурга вышел приказ послать туда, к Афону, морскую эскадру для усмирения монахов. Да, да, это же было очень серьезное дело! И действительно туда пришла эскадра, «имяславцев» арестовали, во всяком случае тех, кто не отрекся от своей «ереси», как считалось, и отправили в кандалах в Одессу, и оттуда – в Сибирь. Но по пути вышло от императора помилование, и они уже дошли до Волги, их освободили и разрешили поселиться только где-нибудь не в центре Европейской части. Вот такая история была. И она была бы забыта (тем более, уже началась Первая мировая война, потом пришла революция), если бы где-то в году 1924-ом этот роман не был переиздан в эмиграции, в Париже, и вызвал там, на Западе, очень бурную реакцию. Он был быстренько переведен на несколько европейских языков и замечен. И, в частности, Сэлинджер как раз воспитывался на этой книге, он постоянно говорит о ней в своих произведениях, что он читал эту книгу, и весь его «буддийский» настрой мыслей был основан на этой книге. Так что здесь мы видим некоторое сближение.

Или в наши дни, может, некоторые из вас читали, да многие, наверное, читали романы Виктора Пелевина, они все тоже пронизаны буддийским духом. Да, и к тому же вы знаете, какое большое влияние оказывают в последние десятилетия восточные культы на определенные, пусть маргинальные, небольшие круги нашего общества. То здесь, то там мы видим каких-нибудь брахманистов, которые, приплясывая, идут по улицам. Это всевозможные секты. То есть есть что-то в официальной, традиционной, привычной религиозности или в церковной религиозности такое, что не удовлетворяет людей, и они ищут чего-то другого, чего-то экзотического, чего-то необычного, чего-то более эмоционально-действующего. Это, конечно, большая проблема для каждого из нас как христианина. Почему вдруг мы не удовлетворяем других? Это проблема миссии.

Разумеется, буддизму в мире посвящено множество трудов, тысячи, и тысячи, и тысячи книг и исследований. В России меньше, чем в других, может быть, странах, которые больше соприкасались с Востоком. Но были и здесь серьезные труды, посвященные буддизму, чаще всего такого христианско-апологетического плана, то есть труды, которые защищали христианство перед лицом буддизма, сравнивая то и другое. Началось все с Алексея Хомякова, это еще было еще в середине ХIХ века. У него есть такие «Записки о всемирной истории». Вот его слова (или приблизительно его слова, я их сокращаю): «В буддизме, – писал он, – сочетается фетишизм с торжественным поклонением обезличенной святыне небытия. В буддийской нирване» (потом о нирване немножко поговорим) «нет нравственного добра и подлинной духовной свободы. Учение о нирване постулирует удаление от всякого действия, позитивного и негативного, это религия небытия, фетишизм, духовного самоуничтожения». Это Хомяков.

ХХ век, отец Сергий Булгаков. Что он пишет? «Буддизм представляет собой религиозную практику, связанную с примитивным политеизмом и фетишизмом. Обыденная религиозная практика буддизма связана с примитивной языческой идолатрией (т.е. поклонением идолам). Они утверждают в качестве основы мира не Бога, но небытие, ничто и обожествляют это ничто». Вот такое мнение. Не буду зачитывать, но об этом много писал князь Николай Трубецкой (помните, их было два: князья Евгений Трубецкой и Николай Трубецкой). У Николая Трубецкого есть тоже исследование буддизма. Примерно то же самое он пишет: о «поэтизированном духовном самоубийстве», или он еще называет буддизм «псевдонекрофилическим опытом». Некрофилы… Еще называет даже «люциферическим опытом». Борис Вышеславцев пишет о буддизме примерно в тех же самых тонах.

Пожалуй, самым серьезным и наименее таким осуждающим исследованием было довольно серьезное исследование Николая Онуфриевича Лосского. Во всяком случае, он указывал и какие-то существенные черты положительного сходства между христианским богословием и буддизмом: «Христианский мистический опыт указывает на невыразимость Абсолюта; буддизм констатирует, что нирвана есть реальность невыразимая в наших понятиях», и вот, говоря о том, что в христианстве есть так называемое апофатическое богословие, пишет, что и буддизм тоже представляет собой некое подобие апофатического богословия.

Вы слышали такое выражение – апофатическое богословие? Не все. В богословии существует два направления: апофатизм и катафатизм. Это все схоластика богословская, но иногда полезно знать ее. Как мы можем определить Бога? Никак. Мы можем определить, то есть «положить пределы» чему угодно, но только не Богу. Я могу определить этот стол: вот его пределы (показывает), пределы я определяю, да? А у Бога нет пределов! Его же определить невозможно! Бога нельзя ни познать, ни определить, ни представить себе – Он Абсолют. Как же тогда нам описать Бога?

Можно описать Его отрицательно. Апофатизм – значит отрицательное богословие. Можно сказать, что Бог не есть вот это, не есть вот то, не есть то, не есть то, не есть то. Бог не есть добро, Бог не есть любовь, Бог не есть мудрость… А что остается?  То, что св. отцы называли Божественное Ничто. Вот эта тьма, из которой только и может явиться нам Бог. Это называется «отрицательное богословие». Ну, примерно так определяет и буддизм трансцендентную абсолютную реальность.

Но существует и катафатическое богословие. Если человек не может своими усилиями, своим разумом ни определить, ни познать Бога, то познание Бога возможно только через действие Бога, через откровение Бога, через божественные энергии. Только Бог открывает Себя человеку. Не человек открывает себе Бога, а Бог открывает себя человеку. И открывает Себя как любовь, как правда, как милосердие, как всяческое добро и т. д., как Человека, в конце концов, – в Иисусе Христе. Это называется катафатическим богословием, то есть «положительным богословием». То и другое дополняют друг друга. Лосский говорит только в этом смысле о подобии буддизма и христианства.

Когда мы задаем себе вопрос, а религия ли буддизм вообще… Что мы привыкли называть в обыденном языке «религией»? Обычно называют веру в Бога или в богов каких-то, в какие-то потусторонние существа. Есть ли понятие «Бог» в буддизме? Вопрос очень на самом деле сложный. У большинства философов, которых я зачитывал, все-таки вы чувствуете: в их реакции на буддизм сквозит некое горделивое пренебрежительное высокомерие, т. е. мы-то знаем истину, а все что не мы – там уже никакой истины и быть не может, там сплошной люцефиризм, то есть сатанизм. Это, конечно, слишком горделиво, особенно когда мы думаем, что буддизм существует две с половиной, если не больше, тысяч лет, и сейчас буддистов – сотни миллионов людей по всему миру. И назвать их всех сатанистами – это как-то уж слишком. Да к тому же это у нас «традиционная» религия (смеется)! При том, что во многом, конечно, все эти философы могли быть правыми в своем анализе, во многом они и очень поверхностно судили. Тот же самый вопрос о Боге.

Когда Будде (а о нем мы чуть попозже скажем) задавали вопросы, которые задаются и сейчас, например, существует ли Бог, или кто создал этот мир, или есть ли жизнь после смерти, Будда отвечал обычно так – молчанием. Он отказывался отвечать на все эти вопросы специально, так как он говорил: «В этих вопросах нет никакой пользы. Их нельзя применить к религиозной жизни, они не ведут к высшей мудрости, к блаженству» – к тому, что называется в буддизме «нирваной». Еще он отвечал такими притчами. Вот, скажем, в тебя кто-то запустил из лука отравленной стрелой. Она застряла в твоем теле. Ты вызываешь врача, скажем. И что, ты после этого будешь врача спрашивать: «А как вы думаете, кто эту стрелу изготовил? А каким ядом она напитана? А кто выстрелил?  А как вы думаете, что надо делать?» и так далее. «Нет, конечно, ты просто постараешься вылечиться, чтобы извлекли из тебя эту стрелу. Задавать подобные вопросы, когда надо действовать и жить, бессмысленно», – так говорил Будда. «Если давать какие-то ответы, – говорил он, – все равно остаются какие-то проблемы: рождение, старость, смерть, печаль, горе, несчастье, отчаяние, то есть все мрачные стороны жизни. И для того, чтобы их искоренить, то есть удалить вот эту стрелу отравленную, я предписываю какое-то лекарство…» – Какое лекарство? – «Учение».

Если мы Иисуса Христа называем Спасителем, то никто никогда Будду не называл Спасителем. Его называли «Учителем». Он Учитель. Это имеет большое значение. А что касается Бога – ну, что ж некоторые буддийские ученые уверяют, что Бог существует. Но смотря что называть Богом? Определить Его тоже невозможно. И мы не будем здесь определять. Например, можно сказать так, что Богом называют «вечное содержание Просветления», или буддизма. То есть не какую-либо Личность, а некую субстанцию, некое содержание, блаженство, которое невыразимо, но в то же самое время является источником и началом всего.  Называть это «Бог», называть «не Бог» – не все ли равно… Короче говоря, буддизм не предполагает ответа на такой вопрос. И в этом, конечно, его большое отличие от авраамических религий: от христианства, иудейства и мусульманства.

Когда мы смотрим на вот эти четыре религии, то вы посмотрите: христианство и ислам возникли из иудейства. Иудейство – это очень высокая религия, конечно, это Ветхий Завет, это религия монотеизма, которая существовала уже почти полторы тысячи лет до того, как пришел Иисус Христос, и почти две тысячи лет до того, как пришел Мухаммед. Это религия, имеющая колоссальные корни, глубочайшие корни! И эта религия возникла из очень примитивных форм язычества. Язычество родило из себя монотеизм. Политеизм родил из себя монотеизм, а уже этот монотеизм в своей самой развитой форме получил божественное откровение в виде личности Иисуса Христа. И так возникает новая религия как вершина Ветхого Завета – Новый Завет.

Что касается ислама, то мы знаем, что ислам – тоже авраамическая религия, некий, да простит меня Аллах, некий гибрид Ветхого и Нового Завета, в которой взято что-то оттуда и что-то оттуда, а что-то выкинуто и оттуда, и оттуда.

Что же касается буддизма, то как Ветхий Завет возникает из язычества, так и буддизм вырастает и возникает тоже из язычества – из религий ведийских, Веды и Упанишады, то есть древних индийских религий, которые были очень развитыми, языческими, религиозно-философскими, а главным образом – все-таки религиозно-культовыми системами. Но было это… В каком веке возник буддизм? В VI в., наверное, до Рождества Христова. Тут есть расхождения во мнениях. Даты жизни Будды (а он основатель буддизма) приблизительно в VI веке. Это же удивительное время! Как кто-то из философов говорил, что это «осевое время» для человечества было. Ветхий Завет выдвигает из себя самых своих возвышенных представителей – великих пророков: Исайя, Иеремия, Иезекииль. Затем греческая культура выдвигает из себя самых великих (чуть попозже, правда) философов, но а если мы говорим о VI веке, то уже появился такой человек, как Гомер, а там дальше уже и философы пошли: доплатоники, Платон, Аристотель, греческая трагедия… В это же самое время на Востоке, в Индии, из этой, в общем-то, пусть и утонченной, но довольно примитивной по сути индийской языческой религии выдвигается очень возвышенное учение Будды. В это же время! А еще дальше на востоке, в Китае, из примитивного анимизма, из примитивного магизма языческого появляется какой учитель? Лао-цзы. Это же то же самое время! То есть появляется даосизм – довольно утонченная религия.

Но ни буддизм, ни даосизм не испытали на себе того преображения, которое испытал Ветхий Завет в Новом Завете. Вот это, так сказать, третья стадия: язычество – монотеизм Ветхого Завета – и вдруг расцветает цветок христианства. Этого не произошло ни с буддизмом, ни с даосизмом. Было язычество – возникает буддизм, и дальше все. Было язычество – возникает даосизм. Или в его довольно утонченной форме гибрида с буддизмом – дзен-буддизм, нечто среднее между даосизмом и буддизмом. О нем, если будет время, поговорим чуть позже.

Христианство, пожалуй, наивысшая форма (если говорить хронологически) из всех возникших религий. А мы, как христиане, вообще считаем, что это – откровенная религия, и, если я, как купец евангельский, рассматриваю Евангелие и христианство как некую жемчужину, за которую можно отдать абсолютно все, то зачем мне менять эту жемчужину на что-то другое, на буддизм, например. Находятся такие люди! Их не так уж много. А если и находятся, то, наверное, и я виноват, что мне не удалось отчистить эту жемчужину, чтобы она для всех тоже драгоценной казалась. Но это вовсе не означает, что, имея эту драгоценную жемчужину, которую я ни на что не променяю, я должен все остальные камешки, которые ее окружают, называть нехорошими именами. Они тоже по-своему хороши и тоже как-то блистают, но не так, как она. Поэтому надо быть осторожным и внимательным, не превозноситься, не гордиться, быть толерантным, а, главное, если уж говорить, то зная то, о чем ты говоришь. И когда наши философы утверждают, что нирвана – это «ничто», то, простите, ни один буддист этого не скажет. Откуда они это взяли? Откуда? Откуда-то взяли. Вот такое мнение было подхвачено без особого исследования и предъявлено как обвинение, что это сатанинская религия, обожествляющая «ничто».

Теперь уже ближе к теме. Кстати, слово «Будда», «буддизм». Что оно обозначает? Будда – это «просветленный» (у нас иногда переводится), или «пробужденный». Кстати, это слово однокоренное нашему слову «будить» – пробужденный. Так утверждают все этимологи, во всяком случае. Вот что здесь интересно? Все привыкли к нашему слову «воскрешать». «Бог воскресил Иисуса Христа, нас воскресит силою своею». Воскрешать. Те из вас, кто учил греческий язык, такие здесь есть, я вижу семинаристов, помнят, как «воскрешать» по-гречески: έγείρω – эгейро. (Кто-то в зале говорит: «анастасис»). Нет и нет, ἀνάστασις, анастасис – это «восставать», а нужно именно «воскрешать». Эгейро. Оно означает «пробуждать».  И когда мы слышим в церкви, например, во время обряда отпевания чтение из апостола Павла, из того же Первого послания к Фессалоникийцам), помните:

¹³ Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды. 14 Ибо, если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним (1Фес 4:13-14).

 Перевод неточный. Должно быть: «об усопших». У нас переводится постоянно «умерших», «умерших», а Павел-то везде пишет об «усопших», потому что смерть есть сон, и происходит пробуждение – то, что у нас переводится «воскрешение». Слова «успение», «усопшие» – это слова апостола Павла. Они для нас привычны сейчас: Успение – праздник, усопшие, мы же сейчас постоянно говорим. Но впервые они встречаются у апостола Павла. Жизнь в этом греховном мире он сравнивает со сном, из которого Бог нас пробуждает к новой жизни. В этом есть какие-то сотериологические параллели с представлениями буддизма. О них мы чуть-чуть попозже поговорим.

Или интересное слово нирвана. Что оно означает? Ничто? Ну, нет, конечно! Вообще буквально означает «задувание», «погашение». Вот, у тебя огонек, вот ты дуешь на него. Задувание. То есть в этом слове сквозит понятие «дуть», «дух». Как будет «дуть», «дух», «дышать» по-латыни? «Dum spíro, spéro» – «Пока дышу, надеюсь», да? Spiritus, «дух». «Дышать» по латыни – spiritus, спиритус, а по-гречески – πνεῦμα, пневма (дыхание, дух). Ветер, дуновение. Тоже есть что-то такое общее, что-то соединяющее! То есть типологически где-то, что-то, какие-то параллели мы наблюдать можем. Но это все очень внешне.

Что касается буддизма как религии. Вы знаете, что она была основана Гаутамой Буддой. Будда – это же ведь не имя, а его обозначение как «просветленный», «воскрешенный», как угодно тут можно называть. Звали его Сиддхартха, это его личное имя, а фамилия у него была по отцу, такое родовое, фамильное имя – Гаутама. Его еще позже называли Шакьямуни, наверное, вы слышали такое слово, потому что его род, семья происходила из клана воинов. Индия в то время была разделена на касты, и это каста воинов была. Клан Шакья, а «муни» означает «мудрец». «Мудрец из рода Шакья».

Буддизм после своего основателя, через некоторое время, распался на два направления: классический вариант – это называется Хинаяна, «Малая колесница» (слова все такие малопонятные, но приходится их употреблять), и Махаяна, «Большая колесница». В своем изначальном, классическом виде (так сказать, «Евангелия») Хинаяна представляет собой, главным образом, философию и этику. Никакого культа там нет. Даже «религией» поэтому трудно назвать. «Религией» мы называем связь человека с Богом или с богами, лат. religare  обозначает «связывать», а там этого нет. Связь обычно происходит через средства связи: через какие-то жертвы, через какие-то молитвы, через какие-то культовые действия – иначе связи никой не будет. Ну, понятно: всякая связь предусматривает средства связи. Этого ничего нет в Хинаяне. Это чистое учение, чистая философия и этика. Цель верующих, или последователей Хинаяны, – это достижение нирваны, то есть некоего блаженного состояния, прозрения и освобождения от оков: страстей, мира, когда человек вырывается (тут идут древние индийские представления о перевоплощениях) из круга рождений и смертей.

Я вам говорил, что буддизм возник на основе индийских религий. В индийских религиях было представление о сансаре – колесе рождений и смертей: душа переходит из одного тела в другое; она может в следующем рождении стать демоном, скажем, или насекомым, или крокодилом, или каким-нибудь богом (богов там много). Все зависит от того, как ты проживешь эту жизнь, улучшишь ли ты свою карму. Карма – это закон равного воздаяния: добро порождает добро, зло порождает зло. Если ты творишь добро, то ты улучшаешь свою карму. И тогда тебе в следующем рождении придется лучше, чем в этом. Так вот, конечно, это печальная судьба – бесконечная череда рождений и смертей из одного насекомого в другое. Поэтому буддизм предлагает человеку блаженное состояние, прорывающее этот бесконечный круг рождений и смертей, и вообще всей этой цепочки.  Это состояние духовного совершенствования – нирвана – достигается через смирение, щедрость, милосердие, воздержание от насилия, через самоконтроль. Под нирваной отнюдь не понимается «ничто», как писали наши старые философы.  Это вовсе не уничтожение; это, скорее, состояние потустороннее, трансцендентное, состояние свободы, свободы за пределами земных рождений и смертей. Оно непередаваемо нашими обычными словами, поэтому о нем и говорить невозможно.

Здесь возникает вопрос о сотериологии. Вы знаете, что в христианстве, как и в любой религии, есть учение о спасении. Оно называется «сотериология» от слова «сотерия» (греч. σοτηρία – спасение и λόγος – учение). Если мы рассматриваем сотериологию буддизма и сотериологию христианства, то мы видим и сходства, и глубокие различия. В чем сходство? Сходство в том, что и в христианстве, и в буддизме спасение есть освобождение. В христианстве – понятно. Человек создан по образу Божьему, и в отличие от всех прочих существ: от животных, от тех же насекомых и от растений, тем более от неодушевленных созданий, в человеке есть богообразность. А чем Бог отличается от всех остальных? Да тем, что Бог – Абсолют, а все остальное относительно. Бог свободен, а все остальное зависимо, несвободно. И поэтому человек – несвободное существо, это понятно. Он зависим со всех сторон. Зависим и от времени, от пространства, и от своего материального состояния, и от умственного состояния, и от болезней – от чего угодно. В любую секунду человек несвободен. Но в нем постоянно живет стремление к свободе, и иногда даже чуть-чуть оно может реализоваться. Если оно слишком широко размахивается в своей реализации, то это приводит к анархии и взаимоуничтожению. Поэтому и появляются законы, которые ограничивают человеческую свободу, но тем самым и мешают воплощению в человеке образа Божия во всем совершенстве, потому что образ Божий – это свобода. А закон ограничивает эту свободу.

Обо всем этом, вы знаете, писал очень много апостол Павел. Нет здесь нужды распространяться. Итак, в христианстве спасение… А, собственно, слово «спасение», если его точно переводить с греческого языка, означает «исцеление», «целение», то есть возвращение человеку некой целостности, цельности. А что такое «исцеление»? Исцеление всегда происходит от какого-то ненормального состояния, от болезни. И вот эта болезнь в христианстве называется «грех». Это недостаточность человека. Человек говорит: «Ой, я вчера так согрешил! Сделал что-то такое нехорошее! Вот пост был, а я-то вчера вот мясо поел. Грех-то какой…» Но это не богословское значение этого слова. Здесь путаются слова «преступление» (я преступил» какое-то правило, переступил какой-то закон, какой-то канон, какую-то норму, какую-то заповедь – это все «преступление», «пере-ступление») и «грех». А грех – это общее состояние, это болезнь, которая имеет много симптомов. В частности, наши страдания, наша несвобода, наши болезни и, в конце концов, наша смерть – это все симптомы того великого и злого синдрома, который называется «грех». Вот от него нужно спасение! Спасение через соединение с Богом во Христе в воскресении и в вознесении в Царство Небесное.

Царство Небесное, или блаженство Царства Небесного – можно ли это описать словами? Ну, конечно, нет!  Это можно описать только символами, только образами, только метафорами, что нам и предлагает постоянно Евангелие. То Царство Небесное описывается как пир, то как свадьба, то еще что-нибудь. Но мы понимаем прекрасно, что это всего лишь художественные образы неописуемого.

Примерно то же самое в буддизме. Будда учил, что основа несчастий всех человеческих – страдания. Освобождение от страданий, свобода от страданий и называется нирвана. Это блаженное состояние свободы от страданий. В какой-то степени это похоже на христианство, конечно. И нирвану невозможно описать! Так же, как и Царство Небесное мы можем описать только метафорами и художественными образами, точно так же и нирвана может быть описана как рай или как-нибудь еще. Чего стараются не делать, кстати.

Это все-таки что-то сближающее христианство и буддизм – стремление к свободе от болезненного состояния страдания в этом мире. Но вот путь исцеления от этого страдания радикально различен. Потому что буддизм, как, кстати, и все прочие религии, говорит о том, что человек сам производит свое спасение, он полностью ответствен за свое спасение. И человек не зависит при этом от воли каких-то высших сил, от богов и помощи каких-нибудь там ангелов, демонов, богов. Совсем не обязательно перерождение по закону кармы. Все целиком и полностью зависит от самого человека.

Христианство разве об этом говорит? Конечно, нет. Христианство говорит о какой-то радикальной, коренной порче в этом мире и в человеке, которая и называется «грех», вот это болезненное состояние. Это такая болезнь, которая портит все в человеке, к чему бы он ни прикоснулся. Как, помните, апостол Павел говорит: «Я, что хорошее, люблю, но не делаю, а что злое, то ненавижу, но делаю». («…не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» – Рим 7:15).  У человека даже воля испорчена! А если даже воля подсказывает, что делать, его действие испорчено. Дальше Павел продолжает: «Значит, уже не сам даже я действую, а грех, который сидит во мне – он действует» («…потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех» – Рим 7:16). Все, даже самые высшие проявления человеческого духа: милосердие, любовь… Милосердие может порождать тоже гордость и ханжество. Любовь может порождать ужасную ревность, убийства и так далее. Чего только не придумает этот грех, чтобы навредить абсолютно всему в человеке! Все испорчено. И излечить себя сам человек, своими усилиями, как в буддизме, не в состоянии. Это только Мюнхгаузен мог вытащить себя за волосы из болота. Человеку нужен подъемный кран, который представляется как Бог. Вот Бог его спасает. А человеку остается только либо соглашаться с этим, верить в свое спасение и двигаться по направлению к нему, либо отказываться и двигаться в противоположном направлении. То есть в известной мере человек, конечно, ответствен за свое спасение, но первое, что надо утверждать, это что спасение зависит от Бога, а не от человека. Человек только может ответить на него.

Другое направление в буддизме называется не Хинаяна, то есть вот это религиозно-философское учение, а Махаяна. Это более такое, я бы сказал, плебейское направление, уже не философское, а для широкой толпы, для публики. Махаяна – «Большая колесница». Здесь характерно почитание пантеона божественных существ – будд. Кстати, Будда – «просветленный». А будд-то ведь много. Будд очень много: каждый человек может стать буддой, то есть «посветленным». И таких будд бесконечное множество. Некоторые особенно почитаемы, такие как будда Майтрейя, будда Авалокитешвара и так далее (тут имена все такие сложные). Так вот, Махаяна почитает божественных будд прошлого и будущего, признает целую иерархию потусторонних существ (ангелов, демонов). Позже буддизм испытал много преображений, и возникло много буддийских учений.

В самой Индии, как родине буддизма, буддизм процветал приблизительно до 500 года уже после Р.Х., то есть около 1000 лет. Но потом он пришел в упадок, и его победил индуизм. А потом пришло и мусульманство. Знаете, сейчас в Пакистане, а это же бывшая часть Индии, там мусульмане. Сейчас буддистов в Индии очень-очень мало. А к ХI в. он вообще почти полностью исчез. Но за это время буддизм успел пустить корни и распространиться в другие страны Востока. «Малая колесница» – Хинаяна – распространена на Цейлоне (Шри-Ланка сейчас называется), в Бирме, Таиланде, Лаосе и Камбодже. А Махаяна, «Большая колесница», более такая языческая религия, преобладает в Китае, включая Тибет (тибетский ламаизм – это типичная Махаяна), во Вьетнаме, Японии, Корее, Монголии. Всего численность буддистов в мире, по разным подсчетам, – до 500 млн., то есть до половины миллиарда человек. Это очень много. Некоторые говорят меньше, примерно 300 млн. Во многих странах буддизм смешался с другими религиями, как вот на востоке Китая, особенно в Японии, смешался с даосизмом и породил особую форму религиозную – дзен-буддизм.

Если мы говорим об основателях христианства и буддизма, то, конечно, христианство находится в очень выгодном положении, потому что Христос нам как-то ближе и понятнее с исторической точки зрения. Ведь исторические сообщения о жизни Иисуса Христа появились в скором времени после Его смерти и воскресения – уже к середине I века. Нам Он хорошо известен, об этом говорить не приходится. Что касается Будды, то сам он, как и Иисус Христос, ничего не записывал, он только учил. Его ученики тоже не оставили никаких записей. Лишь позднее появились якобы записи его учеников, а еще позднее – всякие легенды о нем.

Я уже говорил о том, что он родился на северо-востоке Индии, там, где сейчас Непал, приблизительно в VI в. до Р.Х. Его отец принадлежал к касте воинов. И согласно преданиям, а личности всех таких великих людей, конечно, окружаются и окружались (и сейчас это происходит, а раньше тем более) всякими сказочными, легендарными подробностями. При рождении ребенка его родителям было предсказано, что он станет великим правителем либо учителем. Появляются удивительные легенды о его зачатии. Мы ведь привыкли говорить о девственном зачатии Иисуса Христа от Девы Марии. На нее нисходит Дух Святой, и она зачинает Сына Божия. Но не надо думать, что этот мотив девственного зачатия одинок в древней мифологии, потому что подобных историй о божественном зачатии можно насчитать бесчисленное множество: и в древнегреческих мифах, и в восточных мифах, и в более поздних легендах – даже вплоть до Чингиз-хана. А что касается Будды, то же начиная со II века до Р.Х. появляется такая легенда, как с неба сошел Бодхисаттва – милосердие. Бодхисаттва… Всякий человек может стать просветленным и, в конце концов, бодхисаттвой.  Это такое просветленное святое существо. Среди таких бодхисаттв был некто бодхисаттва милосердия и сострадания, который спустился в такой-то день (не буду говорить…). «В ясном и совершенном сознании вошёл он, как юный белый слон с шестью бивнями, в правый бок тела[1] Майи, матери Будды. Ну, и дальше описывается этот слон, какой он красивый. «Царица Майя блаженно спала на своём ложе, и ей снилось: великолепный слон, сверкая как снег и серебро, танцующими шагами и с крепкими, как алмаз, суставами вошёл в моё тело…». Ну, и так далее и так далее. В конце концов она рожает после этого ребенка примерно так, как Аполлон родился, оттого что змея вошла в его мать. Ну, это легенды.

Отец, твердо решивший, что сын должен быть его наследником, принял все меры к тому, чтобы сын был огражден от всех несчастий, от всех скорбей этого мира, чтобы он не видел никаких страданий. В результате Сиддхартха, так звали мальчика, провел все свои юные годы в роскоши, в неге, в учении, в спорте, как подобает богатому молодому человеку. Он женился потом, у него сын потом родился. Устав от праздной жизни, он обратился к религии. И вот однажды, когда ему было около 30 лет уже (тоже знаменательно: 30 лет Иисусу Христу исполняется, и здесь Будде около 30-ти лет), он впервые в жизни выехал за пределы дворца и увидел четыре знамения, которые решили его судьбу. Он впервые в жизни увидел старость, то есть дряхлого старика А так его все окружали молодые, красивые люди. Затем впервые в жизни он увидел болезнь – человека, который был инвалид, изнурен болезнью. Впервые в жизни он увидел смерть: провезли мимо гроб с мертвым человеком. И, наконец, он увидел истинную безмятежность – бродячего нищенствующего монаха. На самом деле, конечно, вот эти видения – это были боги, которые принимали вид, для того чтобы помочь Сиддхартхе стать Буддой. Так говорит легенда.

 Поначалу юноша был очень печален, но вскоре понял, что все это ему указывает на то, что в мире есть страдание. И страдание показалось ему тем более ужасным, что он знал, что человек испытывает перерождения, а значит, в каждом перерождении он страдает и страдает. Страдание вечно и бесконечно, и нет ему никаких пределов. И вот, наконец, Будда покидает свой дворец, снимает дорогие одежды, одевается в монашеское платье и поселяется отшельником в лесу. Там он умерщвляет свою плоть, ведет аскетический образ жизни и думает, что это приведет его к прозрению и покою. Шесть лет строжайшей аскезы, но к цели он не приблизился. Тогда Будда расстается с аскетами и начинает вести более умеренный образ жизни. Ему уже было 35 лет, и однажды он уселся под деревом. Дерево называется по-индийски «бо» или «бодхи». Все вы знаете это дерево, у нас это дерево называется фикус. В Индии они вырастают огромными. Латинское название – Ficus religiosa, «фикус священный», то есть такое дерево, которому поклоняются в Индии. Сел он под этим деревом и решил, что не сдвинется с места, пока не разгадает загадку несчастья, страдания. 49 дней он сидел неподвижно под деревом. Но тут приближается буддийский дьявол Мара, искушает его всячески, посылает и смерч, и наводнение, и каких-то девиц и так далее. Но не поддается этим искушениям Гаутама. Демоны бежали. И вдруг к 50-му дню Сиддхартха познал истину, разрешил загадку страдания и понял, что человек должен делать для преодоления этого страдания. Так он просветился и стал Буддой («просветленный»), достиг нирваны. «Нирвана» и означает прекращение страданий. Еще некоторое время он пробыл в медитации, а потом приобрел множество последователей, основал монашескую общину.

Что же ему открылось? Будда провозгласил путь освобождения. Суть изложена в его проповеди Поворот колеса доктрины.  Это срединный путь между крайним аскетизмом, подвижничеством, который оказался абсолютно бессмысленным, и чувственностью, которая тоже оказалась абсолютно бессмысленной и бесполезной. Путь такой – он указывает четыре благородные истины.

Первая благородная истина – это истина о страдании, о дукхе: страдание присуще жизни. Мы бы сказали так: грех нам всем присущ от рождения: «во гресех роди мя мати моя» (Пс 50:7).  У него: «Страдание присуще жизни». Страдание в рождении, старости, в болезни, в смерти, в неприятностях, в недостижимости желаемого… – то есть во всем, что связано с нашей жизнью здесь, с нашим существованием.

Вторая благородная истина: о причине страдания. Причиной страдания является желание. И вот тут-то с христианством очень большое расхождение. Для нас причина наших страданий – это принципиальная испорченность этого мира и человека вообще. Желания могут быть добрыми, могут быть злыми. Они тоже могут быть испорченными, как и все в человеке. А Будда уверяет, что сама воля, само желание уже является в человеке причиной страдания.

Третья благородная истина – о прекращении страданий. Прекращение страданий – это прекращение желаний через отказ от желаний, освобождение от них. То есть это фактически это подавление в себе всяких стремлений, личностности.

Четвертая благородная истина – о пути к прекращению страдания. Путь прекращения страданий – это восьмеричный путь правильности (или праведности, если угодно). Перечислю эти восемь:

1. правильный взгляд;
2. правильная мысль;
3. правильная речь (то есть избегать лжи);
4. правильное действие (воздержание от убийства, воровства и т. д.);
5. правильный образ жизни (не причинять зла ничему живому);
6. правильное старание (это преодоление дурных склонностей);
7. правильное внимание (это наблюдение над собой);
8. правильное сосредоточение (то есть сосредоточение ума в медитации).

Вот такие, можно сказать, схоластические моменты были выдвинуты для того, чтобы человек через самосовершенствование и через самоупражнения пришел к прекращению своих страданий в нирване.

Когда мы говорим о том, что буддизм (об этом я цитировал наших философов старых) уничтожает в человеке его личность, уничтожает в человеке его Я, то это и так, и не совсем так. Вспомните, что и о христианстве можно нечто подобное сказать. Когда Христос говорит: «Отвергнись себя… и следуй за мной» (Мк 8:34), то это уже что-то такое: отрицание своей личностности или хотя бы эгоизма. Или когда апостол Павел пишет: «Уже не я живу, а живет во мне Христос» (Гал 2:16). Что это? Тоже что-то наподобие отрицания своей самости? То есть здесь возможны тоже какие-то сближения.

Посмотрим немножко на буддийскую этику и сопоставим ее с христианской. Все общество делится на две категории: монахи и миряне. Монах проходит публичный обряд, присягает: дает три клятвы, три присяги. Так же, как у нас монах дает три обета. Какие это обеты, помните? Нестяжания, послушания и целомудрия. А там монах принимает такие обеты:

Я ищу прибежища в Будде.

Я ищу прибежища в Дхамме (то есть в учении).

Я ищу прибежища в Сангхе (то есть в церкви их, в этой общине).

Монах расстается с миром и становится послушником в монастыре. Закончив период послушания, он принимает монашество. Посвященный в монахи, например, на Цейлоне человек должен уже всю жизнь пробыть в общине монашеской, то есть в монастыре. А в других странах он может провести в монастыре несколько месяцев, иногда несколько недель и вернуться к мирской жизни. В некоторых странах каждый молодой человек из буддистов обязан хотя бы несколько недель (или пару месяцев) побыть монахом. Монах должен воздерживаться от спиртного, от табака, не принимать пищу с полудня до утра следующего дня, то есть весь вечер и ночь, соблюдать чистоту в помыслах и поступках («сердце чисто»). День начинается с того, что монах выходит просить милостыню. Зачем? Не для себя, а для того (такое ханжество!), чтобы предоставить мирянам возможность проявить добродетель (смеется). Добродетель щедрости. Раз в две недели монахи должны исповедаться в прегрешениях и получить срок покаяния.

Миряне практикуют только этическую часть пути дисциплины и соблюдают пять запретов:

— на убиение живого;

— на воровство;

— на незаконные половые связи;

— на ложь;

— на употребление спиртного и наркотиков.

Вот такие этические требование, которые, в общем и в целом, чем-то похожи что-то на этические требования закона Моисея. И опять же: в чем принципиальное отличие-то от христианства? Да отличие хотя бы в том, о чем постоянно учит апостол Павел, что закон сам по себе хорош, конечно, но, во-первых, его исполнить никто не в состоянии полностью. Во-вторых, с пришествием Иисуса Христа закон вообще потерял всякую силу. Да он и не имел спасительной силы! Он мог только принуждать человека, но не спасать. Он мог только показывать человеку его греховность и недостаточность, но вовсе не воскрешать его. И только Бог Своим уникальным единократным действием во Иисусе Христе позволил человеку, соединяясь с ним в Духе Святом, так же воскресать вместе со Христом и умирать для этого мира вместе со всем этим миром, оставаясь в этом мире. Как Павел, помните, писал: «Жениться и как бы и не жениться, продавать, как бы не продавая, радоваться, как бы не радуясь…» :

Я вам сказываю, братия: время уже коротко,
Так что имеющие жен, должны быть как не имеющие;
И плачущие, как не плачущие,
И радующиеся, как не радующиеся;
И покупающие, как не приобретающие;
И пользующиеся миром сим, как не пользующиеся,
ибо проходит образ мира сего (1 Кор. 7, 29-31) .

Человек способен следовать этическим требованиям, о которых он читает в законе, не сам по себе (самому это ему не удастся до конца никогда!), а только под действием благодати Божией в нем, если человек, конечно, открывает для Бога свое сердце.

А в буддизме человек сам делает упражнения, он сам медитирует, он сам заставляет себя, и таким образом все возлагается на человека. Таким образом это – путь гордости человеческой, что неоднократно и отмечалось.

И в завершение что я еще хочу сказать. Все же основное, как я чувствую, основное отличие христианской доктрины, а вместе с тем и христианской жизни, хотя мы этого не осознаем, является то, что мы исповедуем не просто Бога (будь то Бога апофатического, будь то Бога катафатического), мы исповедуем, во-первых, Бога личного, и не просто личного, это надо отметить! Потому что мы ведь очень часто божественное и Бога привыкли описывать в каких-то антропологических категориях, да? Антропоморфно. Ну, как на картинках можно изобразить Бога как старичка, который сидит на облаке или на небе, на троне, который считает у нас волосы на нашей голове и думает, какому волосу выпасть, а какому нет, который посылает нам цунами и прочее. Это все примитивно-человеческие представления о Боге.

На самом деле, конечно, Бог неопределим и непредставим. Он постигаем только в действиях Своих. И когда мы думаем о Боге, то мы говорим о том, что мы исповедуем личного Бога, опять же думая при этом о себе как о личности… «И Бог похож на такую же личность! Вот такая личность, старичок там, вот сидит, вот что-то такое думает. Он мудрый, Он что-тот замышляет. Что-то передвигает, как шашечки…». Все это очень по-человечески! Конечно, Бог выше всего этого, как говорили наши религиозные философы, особенно такие, как Лосский, что Бог – это сверхперсональная персона.  Он сверхличностен. И личность – это только одна из форм Его откровения для нас. Более того: мы исповедуем Бога-Троицу, три Личности в единой Личности. Это удивительно!

Вот именно в силу этого христианство – очень возвышенная религия. Она возникла, как корона, как цветок, на уже подготовленной почве, подготовленной великой религией Ветхого Завета. Ничего подобного с буддизмом не было. Он так и остался, так сказать, всего лишь почвой. И этих идей троичности – а это величайшая идея, которая когда-либо приходила на ум человеческий, – вот этого откровения ни в буддизме, ни в даосизме, ни в дзен-буддизме, ни в иудаизме, ни в мусульманстве – нигде нет. Это то, что христианство радикально отличает от всего остального.

Это великая идея. И великая религия Бога-Троицы. Если вы просто даже задумываетесь о бытии как таковом, о том, что значит «я существую», вы увидите, что весь мир, все бытие, каждый из нас, каждая травинка, каждая былинка – все несет в себе отражение не просто Бога личного (в камне никакой личности не отражается), но образ троичности в той или иной мере несет на себе все в этом бытии.

Вот попытаюсь описать свое собственное бытие – а ведь у каждого из нас свое собственное бытие: я это не ты и не ты. Что для меня сейчас быть: это сидеть здесь, и я вижу перед собой микрофон, и я вижу всех вас. А вот вы не видите того, кто за вами, вы видите меня, для вас уже бытие другое, правда? У каждого свой собственный мир, и при том, что нас много, и таких «бытий» много.

Так вот попытайтесь описать бытие каждого конкретного человека. Его можно описать тремя и только тремя словами: я (не ты, не он, а именно я) вижу (или познаю) окружающий мир. «Я вижу, я слышу, я знаю, я ощущаю и т.д., одним словом, сознаю или познаю что? – действительность, ту действительность, которая мне предстоит, причем включая мое собственное тело при этом». Ничего сюда не добавить, вот три слова: «Я познаю действительность». Это определяет всякое человеческое бытие. Причем ничего отсюда убрать-то невозможно. Прибавить можно все что угодно! А убрать-то ничего невозможно: ни «я», ни «познание», ни «действительность»! Иначе все распадается.

Это то (ну, вы знаете), что в физике называется «принципом дополнительности». Причем смотрите: ведь каждая из этих, так сказать, «ординат» нашего бытия, в свою очередь, распадается тоже на три ординаты. Возьмем «действительность», то есть все, что я вижу вокруг себя, и то, что я познаю. Как мы можем описать любой предмет, любую материальную точку этой действительности? Как мы ее можем описать? Можно сколько угодно придумывать для нее всяких определений. Только тремя, так сказать, большими ординатами: это что, где и когда.  Любую точку, любую точку! Вы говорите: масса ее (или энергия по Эйнштейну, что одно и то же, энергия покоя), пространство (то есть где она находится) и время. Любую точку действительности! Можете добавлять сколько угодно, но три необходимо и достаточно.

Возьмите любую из этих трех ординат. Скажем, пространство. Как вы опишете любую точку пространства? Тремя ординатами (ну, если Декартовы): X (икс), Y (игрек), Z (зэт). Достаточно! Ну, можно, конечно, еще прибавить какие-то описания этой точки, но три-то необходимо и достаточно! Они дополняют друг друга. И невозможно описать только двумя. Тогда получится точка на плоскости. Невозможно описать одной! И так далее.

И так все! Смотрите: как интересно Господь Бог устроил человечество. Ведь люди разнообразны: у одних больше внимания уделяется личностному началу, у других больше внимания направлено на то, что его окружает, на действительность, а третий сосредоточенно созерцает. Люди разные. Но у каждого из них есть одно, другое и третье, но просто направленность, ориентированность бывает разная. Если мы посмотрим на все человечество в целом, то мы увидим три таких принципиальных ориентации. Мы с вами об этом говорили на прошлой, по-моему, лекции о материализме, идеализме, да? И вот ориентация близких нам людей (Средиземноморье, скажем, античный мир, римский мир, библейский мир, греческий, короче говоря – белые люди) ориентация, в основном, в сферу действительности. Потому что если ты спросишь белого человека: «А что является реальностью?», он скажет: «Ну, как это, что такое реальность?! Это то, что я могу потрогать, понюхать, пощупать, то есть действительность, то, что действует на наше сознание, на наши чувства (не путайте реальность и действительность, это разные вещи: реальность – это то, что есть, а действительность – то, что действует). И этим пронизана вся культура, вся философия и вся религия белых людей. Возьмите вы любой…  искусство, скажем, белого человека. Что мы считаем хорошим, настоящим в искусстве? Положа руку на сердце, простой человек скажет: «Ну как что? Отражение нашей действительности. Действительное отражение нашей действительности. Вот картина Шишкина «Три медведя». Вот хорошая картина! А то что так всякие Сальвадоры Дали, Малевичи, да…» И все действия белого человека – это экспансия в действительность: географические открытия, мощная техническая подготовка, овладение всей природой и так далее. Но надоедает ведь, надоедает! И человеку хочется что-то другое, тем более, что другое в нем тоже заложено. Ведь каждый человек имеет три направления. А что это – другое? Созерцательность, духовность. Мы называем «мистикой» то, что противоположно привычному, что-то таинственное. А что таинственное для человека? А это его что-то духовное. Он настолько погряз в этой действительности, что ему хочется чего-то другого. И появляются люди-мистики, которые уходят в иной мир отсюда. Кто-нибудь в экстазе устремляется в небеса и созерцает небесных ангелов, Богородицу… При этом, заметьте, любопытно: он созерцает чисто духовные вещи, то есть нематериальные, духовные (ангелы ведь эти – чистые духи), но эти ангелы имеют крылышки, Богородица сидит на троне, у нее даже корона здесь какая-то… Человек даже в своей мистике не может отделаться от своих материалистических ощущений и представлений. Он как бы материализует духовное.

И полная противоположность этому у другой группы людей – я бы сказал, это древняя Индия: это ведическая религия, Упанишады, где истинной реальностью считается вовсе не действительность, а сверхсознание – Брахман[2], который может, конечно, выражаться как Атман, как какая-то личность, но в общем и целом это некий источник (как для белого человека – материя основа всего) сознания, который разделяется на отдельные Атманы, на отдельные личности: боги, демоны, люди и так далее. А материя что? А материя так это некое проявление этого сознания, это сон Брахмана, это майя, иллюзия, это сон. Вот я вижу вас, а на самом деле вы мне снитесь. А я снюсь какому-то существу, которое выше меня, богу какому-нибудь индийского пантеона. А тот бог снится более высокому богу. И так далее и так далее и все восходит к единому Брахману. Типичный индуизм, от которого буддизм и отторгся в конце концов. Но ведь и это тоже надоедает. Хочется чего-то другого.

Так появляются йогические практики, когда человек из этого мира сознания пытается уйти в мир материи, действительности. И если в мистике европейской, «белой» мистике, человек материализует духовное, то в йогической практике, то есть в мистике индуистской, человек одухотворяет материальное. Тело, например, может быть похоронено в земле на несколько дней и потом ожить. Человек может ходить по огню, может, как они уверяют, подниматься, в левитации пребывать и так далее. В общем, забавные такие вещи! Реальны они или нереальны, но, во всяком случае, это все есть в желаниях, потребностях и в каких-то практиках. Так построено и их искусство.

Видите, как интересно! С одной стороны, как бы вода – материя, действительность, с другой стороны, воздух как некоторая духовность, сознание. Они противоположны друг другу, как материализм и идеализм. Одно другое как бы отражает, как в зеркале. А где зеркало-то? А зеркало – это поверхность. Если воде есть противоположность – воздух, если воздуху есть противоположность – вода, то поверхности-то нет никакой противоположности! А это что такое? А это вот это самое я.  Ведь я познаю действительность. Одни люди больше ориентированы в действительность. Другие больше ориентированы в сознание, в духовность.

А есть такие – и это Восток, вот этот даосизм и возникший на его почве дзен-буддизм, которые ориентированы больше в сторону спонтанной личности, для которой нет ничего противоположного, почему у даосов, а также у дзен-буддистов нет никакой мистики. Мистика есть у индусов (это йога); мистика есть у христиан, у мусульман (это их духовные практики), а у дзен-буддистов никакой мистики нет. Для них чайная церемония столь же религиозное действо, как и созерцание природы. Вот в Японии скоро будет цвести сакура, все они будут выходить и смотреть на эти лепестки, которые падают.

Это очень интересная тема сама по себе. То есть Бог устроил человечество таким образом, что в нем выражается одна из трех возможностей человеческого бытия, конечно, не отрицая остальные, потому что каждый, будь то дзен-буддист, будь то индуист, будь то европеец, у него есть и то, и другое, и третье. Но куда-то больше он ориентирован! А теперь посмотрите: в любой из этих систем… Возьмем близкую для нас европейскую систему, белых людей: в христианстве, которое, казалось бы, больше ориентировано в область такую динамическую, в действительность, в нем тоже есть разные три направления. Одно больше ориентировано в материальную сферу – католичество, римское католичество, правда, с экспансией, с миссией по всему миру, с этими огромными соборами, Рим, власть и так далее. Затем – православие. Вот мы с вами начали с того, что говорили об афонских монахах, которые созерцали и повторяли свою бесконечную «мантру»: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…» и так далее.  Это духовность, условно говоря – православное направление (ближе к Индии). И те направления, которые больше подчеркивают человеческую личностную свободу и спонтанность – это различные протестантские направления, где так подчеркнута человеческая природная свобода.

Это дает нам возможность – вот такой взгляд на мир, который, в общем-то, основан на христианском учении о Боге-Троице – видеть, что троичность отражается повсюду: и во всем мире, и в человечестве, и в каждом отдельном человеке, и в любом обществе, как в капельках воды… Эта Троица повсюду-повсюду отражается! Этого ничего нет в других направлениях. Ну, не возникло, они были как бы тупиковыми в этом плане. И здесь христианство, конечно, превосходит всякий буддизм и всякий дзен-буддизм и все прочее. Но это вовсе не значит, что мы должны так оплевывать все остальное – помните, как я вам читал, как наши великие философы это делали.

[1] https://rhga.ru/publications/nachala/arhiv/archive/Nachalo_2010_21.pdf Архм. Ианнуарий Ивлиев К ИСТОРИИ ТИПОЛОГИЧЕСКИХ ТОЛКОВАНИЙ (МФ.1:2), стр.

[2]  понятие, обозначающее надличностный, индифферентный абсолют, «душу мира», первооснову всех вещей и феноменов.