Расшифровка — Светлана Полякова

Вычитка, редактура — Наталья Сидоренко

1. Введение

Для тех, кто не знаком со мною, я представлюсь. Моя основная работа – это Санкт-Петербургский государственный университет; на филологическом факультете я преподаю на кафедре библеистики. Это недавно возникшая кафедра, несколько лет тому назад отделившаяся от кафедры классической филологии. Но гораздо больше я занят, хотя это и по совместительству, в Духовной академии, где я преподаю уже тридцать семь лет Священное Писание Нового Завета.

Я не буду останавливаться в своем докладе, который называется… не помню, как мы его обозначили… «Влияние философии на язык Священного Писания». Я бы сказал, что это впопыхах обозначенная тема, которую я  обозначил бы иначе – «Отголоски философии в Священном Писании». Не буду останавливаться на прописных истинах о том, что философия в таком классическом нашем представлении, и библейские повествования очень далеки друг от друга типологически. Хотя по сути, конечно, не существует такого человеческого общества, которое не философствовало бы, то есть не имело бы вербального и понятийного представления о своем мировоззрении.

Само слово «философия» встречается в Священном Писании один или два раза в Новом Завете в Послании к Колоссянам, причем в негативном таком ключе, противопоставляется философия Откровению. Философских детерминаций, каких-нибудь определений, в Священном Писании мы не найдем. Хотя, на поверхностный взгляд, в нашем русском переводе иногда может что-то восприниматься как определение. Например, у евангелиста Иоанна в его Евангелии и в Первом послании Иоанна есть несколько таких квази-определений, псевдо-определений: «Бог есть Любовь». Кажется, что это определение. Определение? Нет, конечно. Или «Бог есть Свет», или «Бог есть Дух», «Бог был Слово», Иоанн мог бы добавить сюда еще «Бог есть Истина». Это все не определения, конечно, потому что надо понимать язык Иоанна, и понимать, что у него обозначает Истина, что у него обозначает Дух, что обозначает Слово, Свет и так далее.

2. София и Мория. Катарсис

Поскольку время очень ограничено, я хотел бы поговорить именно о каких-то архетипических сходствах между библейскими некоторыми понятивными моментами, и философскими. Например, противопоставление Премудрости «софии» и Глупости, «мории», очень характерное для поздних книг Ветхого Завета – Книг Премудрости, а также для Нового Завета, и характерное для определенного типа греческого мировоззрения. Если мы говорим о Ветхом Завете, вы помните, конечно, такие места о том, что Премудрость предвечна, Бог имел её в начале путей своих. Премудрость построила себе дом на земле, (Премудрость, сошедшая с Небес, естественно), вытесала семь столбов, и заколола жертву, растворила вино, и так далее, и так далее(Прем. 9:1 и далее). «Кто неразумен – обратись сюда!» – это она сказала умному, а скудоумному она сказала: «Идите, ешьте хлеб мой, и пейте вино мое, мною растворенное. Оставьте неразумие, и живите, ходите путем разума.» Но люди отказываются от этой Премудрости и принимают у себя женщину безрассудную, шумливую, глупую, ничего не значащую, которая садится у дверей дома своего на стуле и зазывает проходящих мимо.

«София» – с небес. Глупость, «Мория» греческая, – на земле. Это одна из тем, постоянно появляющаяся в литературе Премудрости в Ветхом Завете. Типологически с этим связано, хотя так не обозначает себя, Аристотелево учение о катарсисе, которую он связывает с трагедией (см. аристотелево учение о трагедии). Катарсис как результат трагедии; трагедия, как рассуждает Аристотель, оказывает облагораживающее, очищающее, оздоравляющее действие на психику. Иногда это происходит естественными путями, иногда происходит (во всяком случае, в трагическом представлении), через Deus ex machina (в переводе с латыни – Бог из машины). Это мы встречаем у Софокла, а особенно часто, у Еврипида, когда созерцающая трагическое представление публика в древности в театре видит на сцене происходящие ужасы, которые превосходят всякое представление о жизни нормального человека – отцеубийство, инцест, детоубийство, и так далее. Волосы встают дыбом, и все это закончилось бы страшной депрессией психической, если бы не Deusexmachina, если бы с неба не спускалась какая-нибудь Афина и не распоряжалась земными делами. И тут вздох облегчения, наступает катарсис, очищение.

Вот когда мы задумываемся над этой темой: Небесная мудрость, будь то Афина или Аполлон, кто-нибудь еще спускающийся с Олимпа, и явление земной глупости, то невольно приходит на память Первое послание к Коринфянам, первая глава, начиная с 18 стиха. Если вы помните, там апостол Павел произносит так называемое «Слово о Кресте» или «Слово Креста», «Логос Стаурос». И в этом замечательном слове, хотя перед этим апостол Павел говорит, что он не мастер в «Софиалогу», Премудрости слова, но тут же, противореча себе, произносит великолепную риторическую речь – «Слово о Кресте», в котором постоянно противопоставляются и играют друг с другом два понятия «София» и «Мория».Премудрость – конечно, Небесная премудрость, и «Мория»,  по-гречески обозначает Глупость, Безумие. В Синодальном переводе это «юродство» или «неразумие», «безумие». На протяжении 50 стихов одно и тоже слово переводится самыми разными русскими словами, поэтому русскому читателю, который привык к синодальному тексту, просто не понять это острое противопоставление двух понятий – «София» и «Мориа». Люди думают что они «софой», что они мудрые, а на самом деле они «морой» – они глупые, истинная София спускается с небес. И что же такое эта истинная София, которая дается людям? А это Христос, распятый Христос, это Крест, Распятие. А ведь вы представьте себе – что такое Крест? Для иудеев – соблазн, для эллинов – это безумие. Соблазн, ловушка, «скандалон», что-то ведущее к погибели, чудовищное такое. Безумие – понятно, это та самая «мориа». А для самих же призванных [Крест представляет] Божию силу. И в конце этого отрывка Апостол Павел говорит, что Христос стал для нас нашей Премудростью от Бога, нашей Правдой от Бога, нашим Искуплением и Освящением. Освящение («агиасмос») – это совершеннейший аналог аристотелева катарсиса, потому что если там очищение, то здесь освящение, то есть сближение. Святой – это тот, кто с Богом, а грешник – это тот, кто отчужден от Бога, и освящение – это соединение с Богом, сближение с Богом, а, следовательно, очищение.

Конечно, сам по себе крест вызывал в античном обществе ужас. Вы знаете, что крест изначально практиковался как казнь в Карфагене, и только после третьей Пунической войны он проник в Рим и стал обычным наказанием, казнью для рабов и мятежников. И крест, эта страшная казнь, и само слово «крест» вызывала отвращение и ужас у любого гражданина Римской Империи. Существовало даже такое бранное слово: «Иди ты на крест». И вот представить себе, что все окончится крестом, вызывающим ужас, как окончилось бы где-нибудь в трагедии «Медея» – убийством детей, или в трагедии Софокла – отцеубийством, было бы ужасно. Но свидетельство о Воскресении дает нам катарсис, то есть освящение.

Вот это один из моментов, который хотя бы типологически объединяет греческую мысль, в частности мысль Аристотеля, с Апостолом Павлом и даже с Ветхим Заветом, где София – это, разумеется, Тора, а в Новом Завете София – это уже Христос.

3. Дуализм

Интересно было бы посмотреть на некоторые, опять же, не прямые заимствования, но очень похожие места из платонизма в Новом Завете. Например, платонический идеализм, небесные идеи, и их несовершенное воплощение на земле. Все это мы встречаем уже отчасти и в литературе Премудрости, ведь все-таки Израиль, Иудея, – это маленькая страна, которая окружена была великими странами, империями: Ассирия, Вавилон, потом империя Александра. И, разумеется, на иудейское мировоззрения, и на политику, и на общество, и на ритуалы оказывали большое влияние именно эти страны. Мало-помалу эллинизм сильно проникает в Иудею. Для эллинизма, конечно, характерны платонические черты, платонические идеи, вот, в частности, представление об идеальном мире небесном и об его отражении на земле. В Послании к Евреям мы читаем в 9 главе о том, что в небе Божественный свет «ай прототипе», а на земле лишь какие-то отражения этих прототипов, которые называются «ай антитипа»[1] – антитипы (Евр. 9:24). Подобное мы находим в Книге откровений, Апокалипсисе. Это всё очень поздние книги Библии. Для апостола Павла характерный для платонизма дуализм неприемлем, поэтому он энергично с ним спорит, борется. Например, в Первом послании к Коринфянам в 6 главе (1Кор. 6:12-20), и не только там.

Дуализм, конечно, пронизывает мировоззрение, и антропологию особенно, греческого общества, в котором проповедовал апостол Павел. Вспомним, например, такое место: Первое послание к Коринфянам, 6-я глава. Дискутирующий с апостолом Павлом, представленный здесь в стиле литературной диатрибы, то есть воображаемой дискуссии, оппонент говорит, высказывает свой лозунг: «Мне все позволено!». Если для дуализма характерна была, например, древняя поговорка «Сома – сэма», «Тело – это гроб»(гробница души, естественно), то смерть избавляла от этой гробницы. Была избавлением для чего? Для души.Душа вырывалась из тела, тело оставалось на земле, а душа перемещалась по воле богов либо в Аид – подземное царство теней, либо на острова блаженных, где вкушала радость.

Христианин из язычников, крещенный, считал, что он уже либо должен подавлять телесную жизнь (отсюда аскеза),  либо просто пренебрегать ею: «Я уже весь в Духе Святом, я уже на Небе, что мне эта земная жизнь, мне все позволено!». А Павел отвечает: «Но не все полезно, ничто не должно обладать мною!». Дуалист говорит: «Пища земная для чрева, чрево – для пищи, а Бог уничтожит и то и другое». То есть все, что на земле, на это и обращать внимание даже не стоит, все это преходящее, я весь уже в Духе, я весь уже на небесах. А Павлу это страшно не нравится – уподобление человека брюху, набитому пищей. И он выстраивает тут же параллель, в следующем стихе, где заменяет слова «пища», «чрево», «уничтожит». Вместо уничтожит он говорит воскресит, вместо пищи он предлагает Христа, вместо чрева он говорит тело; «Тело не для блуда, а для Господа, и Господь – для тела. Бог воскресил Господа, воскресит и телеса, и нас силою Своею». Ну тут, конечно, надо учитывать особенности антропологии апостола Павла, в которой тело, «сома», – это вовсе не есть только физическое тело. Тело – это человек в его цельности, целостности. Отсюда и понятие о телесном воскресении: без тела человек непредставим, в отличие от дуализма,в котором у человека две взаимодействующие, но по природе разные субстанции, материальная и духовная, тело и душа. Ничего подобного мы в Библии не найдем.Нам сейчас трудно представить себе христианина, который бы не сказал о бессмертии души, но в Библии мы ни разу не найдем такого выражения – «бессмертие души». Просто такого нет и быть не может, в силу особенностей библейской философии и антропологии. Борьбу с платонизмом апостол Павел вел довольно энергично, перечислять тут можно много.

4. Тело. Целое и часть

Если мы говорим о понятии «тело», то очень интересно посмотреть на философию целого («сома»,«тело», это нечно «целое»). Например, микрофон – это тело, а вот куча песка – это не тело, это куча. Чем отличается целое тело от нецелого?Да тем, что целое неделимо, оно есть «а-том» – «неделимое», потому что я не могу разрезать микрофон пополам и получить два микрофона, они не будут [выглядеть] как тело, как нечто целое.Но микрофон, как и любое тело, состоит из массы элементов. Соотношение элементов, частей к целому – это философский [вопрос], представление о том, как соотносятся [целое и части].

И опять же у апостола Павла замечательно и просто высказано представление о Церкви как о теле. Вряд ли апостол заимствовал это представление у античных философов или политиков. В античном греческом обществе довольно часто высказывалась мысль о том, что, скажем, полис (город), или любое общество, любая экклесия, то есть сообщество людей, цех какой-нибудь, является телом, то есть чем-то целым, состоящим из отдельных элементов. Городесть тело, государство есть тело, Церковь как христианское общество есть тело, состоящее из многих членов. Помните, в Первом послании к Коринфинам (1Кор 12:12-31), как много апостол Павел рассуждает об этом: о том, что не может быть единообразия, что если все тело будет состоять из одинаковых элементов, тождественных друг другу, то тело прекратит свое существование как тело, это получится куча элементов. Не может тело состоять из одних глаз – тогда это будет куча глаз, или из одних ушей. Но Бог расположил все элементы в теле так, как Ему было удобно. Это замечательно, конечно. Мысль не столь уж оригинальная, но, тем не менее, присутствующая у апостола Павла – соотношение элементов и целого. Целое есть атом, неделимое, и именно поэтому он так противится дихотомии, дуализму, делению человека на тело и душу.

5. Пророки и киники

Очень интересно посмотреть еще на одну тему – на архетипическое сходство древнегреческого цинизма (киников)иветхо- и новозаветного пророчества. Вспомните диогенову бочку, или Диогена, идущего с фонарем по площади. Это всегда публика, это всегда некоторый артистизм, игра парадоксальная, игра шокирующая и эпатирующая – появиться голым, скажем, где-нибудь на публике, говорить какие-нибудь вызывающие глупости. Это так характерно для ветхозаветного пророчества! Ветхозаветные пророки и одевались не так как все, вызывающе, и говорили странные вещи, подчас казавшиеся безумием. Не даром, например, у пророкаИсайи (Ис. 28:7, 9-10) пророк возмущается современными ему священниками и говорит, что они все безумные, они все как пьяные,они не понимают его пророчества, и говорят о его пророчестве[2]: «Что это он с нами говорит как с младенцами, отнятыми от груди матери, ибо у него все (в нашем Синодальном переводе) правило на правило, заповедь на заповедь, здесь немного, там немного»[3] – это в нашем переводе просто побоялись, не смогли перевести подлинный текст,гдесвященники, якобы, пародируют слова Исайи:«ибо у него все цав-лацав, кав-лакав, зээр шам, зээр шам», то есть у него все «ква-ква-ква, тяф-тяф-тяф,жу-жу-жу, жу-жу-жу». А переводчики [подумали]: «Как можно, великий Исайя, Слово Божие и вот такой вот перевод буквальный!?» Поэтому ну вообще наш перевод очень часто приноравливает к нашему благочестию слова Писания. Вот, парадоксально, эпатирующе. Кстати, это место вспоминает апостол Павел у себя в своих Посланиях.[4]

Вспомните Иоанна Предтечу. Вот он является перед народом, конечно, воспроизводя в себе «кинический» тип древнего пророка. Вот он одет в верблюжью шерсть, во власяницу, которая, кстати, считалась материалом нечистымритуально. Вот он ест какую то пакость – акриды (Мф. 3:4), то есть саранчу. Кстати, святые отцы никак не могли уразуметь, какие такие акриды, да как это возможно. Ну, это древние переписчики просто ошиблись, там не акриды, а «акремонес»какие-нибудь, росточки, медовые лепешечки, что-нибудь такое, ну не может же быть, чтобы это саранча была. Нет, саранча была!

А как он ведет себя, что он говорит! К нему приходят самые уважаемые люди общества, самые грамотные, самые благочестивые, –это фарисеи. Или уважаемые, хотя бы из страха, садукеи, книжники всякие, и он им говорит (ср. Мф. 3:7,9): «Вы думаете, что вы дети Авраама?». И называет их, как там у нас в переводе,«порождениями ехидны», или, буквально,«геннимата эхиднон», то есть «гадючьи отродья», «гаденыши», вот так вот им в лицо бросает. Это, конечно, оскорбительно. Это впоследствии, в христианской Церкви, несколько позже,стало называться юродством. Юродивые, во всяком случаев допетровское время, они так себя и вели. Это артисты, выступающие на публику, которые врывались в непотребном виде в церковь, делали там всякие пакости;иногда в голом виде просто, пакости, о которых и говорить даже не прилично здесь на лекции. Их били, конечно, преследовали. Все это было направлено против вот этого показного благочестия, против ханжества, против властей, против лицемерия тех, которые стоят здесь около Престола. Ну потом объявляли их святыми. Во времена Петра Первого, конечно, он не мог это потерпеть, чтобы эти юродивые вели себя подобным образом и критиковали власть. Именно поэтому юродивых стали преследовать, казнить, чуть ли не сжигать. И уже с XVIII века у нас понятие юродство изменилось, [под ним стали понимать] что-то типа«Идиота» Достоевского – такой не от мира сего человек, либо как Ксения Блаженная, то есть уже что-то не то, что было раньше. Недаром часто бродячих христианских проповедников принимали раньше за кинических проповедников.

5. Мания

Очень интересно рассмотреть еще один момент, столь характерный для Священного Писания Ветхого Завета и Нового Завета. Это понятие вдохновения, одержимости, неистовства, как высшего состояния человека, которое столь характерно для Платона, и у Аристотеля это есть – понятие «мания», «мания», «Божественное неистовство, исходящее от богов, – пишет Аристотель, – мы разделили на четыре части: вдохновенное прорицание мы возвели к Аполлону, творческое неистовство – к Музам, любовь – к Афродите и Эроту»[5], и так далее. И вот это вдохновение,«жить по духу»– это же постоянная тема не только в Ветхом Завете, ноособенно ярко это выступает уже у апостола Павла в Новом Завете: «Уже не я живу, но живет во мне Христос!» (Гал. 2:20), – как тут не вспомнить демона Сократа.Правда, демон Сократа, который живет в нем, он давал лишь отрицательные какие-то указания, говорил, что не надо делать, а что надо делать – не говорил.

Совершенно другой характер носит «демон» или «гений» в Новом Завете – Дух Святой. Иисус у Иоаннав юридическом, правда, контексте, говорит Своим ученикам о том, что когда вас будут гнать, преследовать, то не думайте, что вам говорить, не думайте, что делать. На суде – а ведь у человека в этом мире всегда перед судом, всегда перед кризисом [возникают вопросы]: куда пойти – направо или налево, что сказать, это или то, – так вот: «Не думайте, ибо Я пошлю вам Утешителя (Параклитес)» (ср. Мф. 10:19-20, Ин 15:26). Утешитель – ДухСвятой, «Которого пошлет Отец во имя Мое, и Он научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам» (Ин. 14:26). Утешитель будет не только говорить отрицательные вещи – что не надо делать, но главным образом, и это самое важное, Он будет говорить, что надо делать.

Вот это тоже архетипически связывает нас с представлениями о вдохновении или о греческой мании, тем более что так много в Новом Завете говорится о глоссолалии, которая характерна была для греческих Дельф в святилище Аполлона. Кстати, Утешитель (Параклитос),– вы пробовали когда-нибудь перевести это слово на латинский язык? Пара-клитес – Ад-вокат! Юридическая же ситуация! Когда вас на суде будут судить, допрашивать, не думайте, что вам говорить – Я пошлю вам своего адвоката, параклитес!

Вот таких моментов соотнесенности философской мысли или понятийного аппарата, древнего античного, и Библии можно найти достаточно много, хотя в Библии мы никогда не найдем того рационального дискурса, какой все-таки характерен был хотя бы со времен Аристотеля.

[1]    В Евр. 9:24 читаем: ἀντίτυπα τῶν ἀληθινῶν»(Христос вошел в Святилище), которое было лишь подобием истинного». Слова «прототипон» конкорданс Стронга в НЗ не знает. — Н.С.

[2]Ис. 28:7 Но и эти шатаются от вина и сбиваются с пути от сикеры; священник и пророк спотыкаются от крепких напитков; побеждены вином, обезумели от сикеры, в видении ошибаются, в суждении спотыкаются.

[3]Ис. 28: 9 А говорят: «кого хочет он учить ведению? и кого вразумлять проповедью? отнятых от грудного молока, отлученных от сосцов матери? 10 Ибо все заповедь на заповедь, заповедь на заповедь, правило на правило, правило на правило, тут немного и там немного «.

[4]    Возможно, имеется в виду 1Кор 14:21-22 в параллель к Ис. 28:11-12.

[5]     «… неистовство бывает двух видов: одно – следствие человеческих заболеваний, другое же – божественное отклонение от того, что обычно принято. … Божественное неистовство, исходящее от четырех богов, мы разделили на четыре части: вдохновение прорицателя мы возвели к Аполлону, посвящение в таинства – к Дионису, творческое неистовство – к Музам, четвертую же часть к Афродите и Эроту – и утверждаем, что любовное неистовство всех лучше». (Платон. «Федр». – 265ab)